Потом, когда справился Лориэн со своей печалью и скорбью, поделился он мыслью, которую пробудили в его сердце слова Улмо: дабы боги построили в пару к солнечной ладье еще один корабль.
— И будет он сотворен из Розы Сильпиона, — молвил Лориэн, — и в память об угасании и расцвете Древ двенадцать часов будет плавать по небу, покинув Валинор, Ладья Солнца, и столько же будет бледный корабль Сильпиона парить в небесах и принесет отдых усталым глазам и утомленным сердцам.
И вот каково было сотворение Луны: Аулэ, не желая умалить прелесть Розы Сильпиона, призвал к себе своих домочадцев из числа эльдар, что встарь звались нолдоли[прим.15] и общались с творцами самоцветов. Те открыли ему клады кристаллов и чудесного стекла, укрытые Фэанором и его сыновьями[прим.16] в тайниках Сирнумэн, и с помощью сих эльфов и Варды, королевы звезд, что поделилась светом хрупких своих ладей, дабы придать незамутненную прозрачность их творению, создал он вещество, могущее быть тонким, как лепесток розы, ясное, как прозрачнейшее эльфийское стекло, и весьма гладкое, которое искусный Аулэ, однако, умел гнуть и придавать ему форму. И нарек его Аулэ именем вирин. Из вирина построил он чудесное судно, и хотя часто говорят о Корабле Луны, едва ли похоже сие судно на ладьи, что плавали когда-либо по морю или воздуху. Боле походило оно на остров из чистого стекла, пусть и не великий. Белоснежные цветы обрамляли его малые озера, и цветы сии светились, впитывая влагу, ибо вода тех озер была сиянием Тэлимпэ. Посреди мерцающего острова пребывала чаша из сотворенного Аулэ прозрачного вещества, куда поместили волшебную Розу, и от ее переливающегося сияния стеклянное судно дивно вспыхнуло искрами. Подобия мачт, сделанных, может статься, изо льда, возвышались над судном, и тонкими нитями были привязаны к ним ветрила, сотканные Уинэн из белых туманов и пены. Иные паруса украшали сверкающие чешуйки серебряных рыб или крохотные звездочки — огоньки — искры на снегу, отражавшем блеск Ниэллуина.
Таков был Корабль Луны, хрустальный остров Розы. Боги нарекли его Рана, сиречь Луна, а фэери — Силь, сиречь Роза[прим.17], и иными ласковыми именами. Ильсалунтэ, Серебряная Лодка, названо оно, гномы же именовали его Минэтлос, сиречь серебристый остров, и Критоскэлэг — стеклянный диск.
Тогда просил Сильмо о позволении отправиться на том корабле по океанам небесной тверди, но не мог он сего, ибо не принадлежал к чадам воздуха и не сыскал пути очистить себя от земного, как сделала Урвэнди[прим.18], — но малого бы достиг, рискни он вступить в Фаскалан, ибо тогда Рана не вынесла бы его жара. Посему повелел Манвэ Илинсору из сурули, что любил снега, звездный свет и помогал Варде во многих ее трудах, править сей странно-мерцающей ладьей, и с ним отправились множество духов воздуха, облаченных в одеяния серебряные и белые или же одежды бледнейшего золота.
Но некий пожилой сребровласый эльф незаметно взобрался на Луну и затаился в Розе, и с той поры обитает он там и лелеет сей цветок. Построил он на Луне белую башенку, куда часто подымается, дабы обозреть небеса или землю, и зовут его Уолэ Кувион — тот, что никогда не спит. Иные называют его Человеком-с-Луны, но то скорее Илинсор, охотник за звездами.
Ныне должно поведать, что замысел Лориэна был изменен, ибо белое сияние Сильпиона не столь летуче и воздушно, как пламя Лаурэлин, а вирин тяжелее оболочки блистающего плода полудня. И когда боги наполнили белый корабль светом и отпустили его в небо — то не поднялся он выше их голов. Сверх того, сия живая Роза продолжала источать мед, подобный свету, что сочится на стеклянный остров, блистая росой лунных лучей, но сия влага скорее отягощает судно, нежели вздымает его ввысь — в отличие от огней Ладьи Солнца. Посему временами приходится Илинсору возвращаться, и струящееся сияние Розы хранится в Валиноре на темный день: ведь надо сказать, что приходят вновь и вновь дни, когда белый цветок на острове увядает и едва светит, и тогда должно освежить его и омыть собственной серебряной росой, как было то в обыкновении у Сильпиона.
По сей причине с великим тщанием построили у темных южных стен Валмара водоем, выложив его серебром и белым мрамором. Затеняли его густые тисы, посаженные вокруг затейливейшим узором. Там сберегал Лориэн бледный свет-росу той дивной Розы и нарек сей водоем Озеро Иртинса.
И так случается, что десять и четыре ночи можно зреть, как плывет по воздуху барка Раны, и столько же времени нет ее на небесах. Но и в те дивные ночи, когда странствует Рана, меняет оный корабль свой вид и в сем несхож с великолепием Сари, ибо в то время как сия блистательная ладья путешествует над Ильвэ и звездами и, слепя сверканием небеса, прокладывает свой путь превыше всего, мало беспокоясь о ветрах или потоках воздуха, то барка Илинсора тяжелее и меньше в ней волшебства и могущества — потому не воспарить ей выше небес, но плыть в нижних слоях Ильвэ, проходя белой нитью среди звезд. Оттого верховые ветра время от времени тревожат и теребят ее туманные покровы, часто разрывая их в клочья, и боги обновляют их. Иногда также пробегает рябь по лепесткам Розы, и ее белые огни колеблются, подобно оплывающей на ветру серебряной свече. Тогда Рана вздымается и опускается в воздухе, и нередко можно приметить, как порой обозначается точеный изгиб светлого киля и возносится ввысь то нос, то корма. Но временами вновь покойно плывет корабль к западу, и сквозь прозрачную чистоту его оболочки видна Роза Сильпиона, а по словам иных — и фигура престарелого Уолэ Кувиона.
Поистине, предивен тогда Корабль Луны, и по Земле струятся отсветы и глубокие стремительные тени, а сияющие сны парят над миром на прохладных крылах, но к радости Лориэна примешана скорбь, ибо остались на его цветке следы падения и пребудут там вечно; и всем ясно видны они.
— Но[прим.19] забежал я вперед, — молвил Линдо. — Ибо только поведал я о том, как построен серебряный корабль и как Илинсор впервые вступил на его борт — и вот боги вздымают сие судно по крутым склонам древней Таниквэтиль, распевая песни народа Лориэна, коих столь долго не слышал Валинор. На это ушло у них больше времени, нежели на подъем Ладьи Утра, и все усердно налегали на веревки, пока не явился Оромэ и не впряг табун диких белых коней — и тогда возносится судно на самый верх горы.
И вот, издали видно, как золотая солнечная ладья пролагает свой путь с востока, и валар дивятся на сверкающие пики далеких гор, на острова, что горят зеленью среди морей, прежде темных. Тогда воскликнул Оссэ:
— Взгляни, о Манвэ, ведь море сине — почти как Ильвэ, что столь любишь ты!
Ответствовал Манвэ:
— Но не Ильвэ завидуем мы, ибо море не только синее, но и серое, и зеленое, и пурпурное, да еще и дивно расцвечено пенной белизной. Ни нефриту, ни аметисту, ни порфиру, усыпанному алмазами и жемчугом, не сравниться с водами великих и малых морей, залитых Солнцем.
Молвив сие, послал Манвэ сына своего Фионвэ, что мог мчаться быстрее всех по небосклону, передать Урвэнди, дабы барка Солнца воротилась на время в Валинор, ибо хотят боги говорить с нею. И Фионвэ поспешил с величайшей готовностью, ибо давно разгорелась в нем страстная любовь к сей светлой деве, и нынешняя ее краса, краса омытой огнем сиятельной владычицы Солнца, воспламенила его пылом богов. И было так, что, хотя и без охоты, привела Урвэнди свою ладью к Валинору, Оромэ зацепил ее золотой петлей, и судно медленно опустили на Землю. И вот, леса Таниквэтиль вновь засияли в смешении злата и сребра, что напомнило всем о былом смешении света Древ. Но Ильсалунтэ бледнел рядом с ладьей Солнца, пока, казалось, вовсе не померк. Так пришел к концу первый день в мире, что был весьма долог и полон многими чудесными деяниями, о которых может поведать Гильфанон. Пока опускали Ладью Солнца, пока догорала заря над горами и гасло мерцание морей, боги взирали, как вечер сгущается над миром. Тогда предначальная тьма вновь выползла из своих укромных логовищ, но взор Варды ласкали негасимым светом звезды.
