Придя в Копас, где была тихая гавань, любимая солосимпи, захватили нолдоли все корабли этого народа и подняли на борт всех своих женщин и детей, и несколько еще [?иных], среди коих были те из солосимпи, что присоединились к нолдоли, будучи искусны в мореплавании. Бесконечно долго шли они вдоль берега, что становился чем дальше на север — все более диким и неприветливым, и корабли следовали за ними, не удаляясь в море, и так, говорили мне, покинули нолдоли Валинор. Но подробности мне неведомы, и, быть может, есть сказания, не известные никому из рода гномов, в коих лучше повествуется о горьких событиях того времени. Более того, слышал я, что говорят…

^{Дополнение, заменяющее этот фрагмент, было записано аккуратно и весьма разборчиво чернилами на отдельных листах через промежуток времени, величину которого я определить не могу.}

Большинство их народа отправилось с богами в погоню, но многие собрались на побережье возле жилищ своих, и уныние царило средь них, но все же немало солосимпи работало там, где стояли их корабли, а главнейшим из сих мест было то, что называли они Копас, или, более полно, Копас Алквалунтэ, Гавань Лебединых Кораблей[46]. Была тогда Лебединая Гавань подобна чаше спокойной воды, и лишь на востоке, по направлению к морю, кольцо скал становилось немного ниже, и там пробилось в гавань море, образовав огромную каменную арку. Столь велика была она, что два корабля, кроме лишь самых больших, могли разминуться в ней, буде один станет выходить, а другой — искать пути в тихие синие воды гавани, и даже верхушки мачт их ничуть не задели бы камня. Прежде немного доходило туда света Древ из-за стены, потому всегда освещалась гавань кольцом золотых светильников, а разноцветные фонари обозначали причалы и пристани разных домов; но сквозь арку виднелись вдали бледные воды Тенистых Морей, чуть тронутые сиянием Древ. Красива весьма была гавань сия для взора, когда белые флоты, сверкая, возвращались домой, и потревоженные воды превращали свет светильников в зыбкие отблески, сплетая невиданные узоры из множества мерцающих лучей. Но ныне неподвижно стояли все суда, и мрак глубокий опустился на гавань, ибо померкли Древа.

Из солосимпи никто не внял неистовым словам нолдоли, кроме лишь нескольких, коих сосчитать можно было по пальцам двух рук; и потому в печали двинулся народ нолдоли вдоль берегов Эльдамара к северу, покуда не достигли они утесов, вершины которых глядели на Лебединую Гавань, — там давно уже высекли солосимпи в камне витые лестницы, что вели к кромке воды. Путь отсюда на север становился весьма тяжек и суров, а было средь нолдоли дев и жен почти столько же, сколько мужей и отроков, хоть многих малых детей оставили они в Коре и в Сирнумэне, пролив немало слез; посему, не зная, что предпринять, и в крайней нужде той, обезумев от горестей, в затмении разума, свершили они то, в чем после горше всего раскаивались — ибо из-за этих деяний тяжкая немилость богов пала на весь народ их, и даже сердца эльдалиэ обернулись на время против них.

Зри же, мыслит Фэанор: нет у их воинства никакой надежды быстро пробраться вдоль берега, кроме как на кораблях.

— А буде, — сказал он, — прибрежные эльфы не отдадут нам корабли, должны мы взять их.

Потому, спустившись в гавань, попытались они взойти на стоявшие там корабли, но солосимпи воспретили им, однако не устояли они против великого множества гномов, и оттого родилась вражда меж эльдар и эльдар. Так, подняли нолдоли всех женщин своих и детей, и великое воинство впридачу на борт, и, отвязав корабли, начали грести великим множеством весел в море. Гнев великий возгорелся в сердцах Прибрежных Флейтистов, когда увидели они похищение кораблей, созданных их искусством и долгими трудами — а иные из тех судов, как то рассказано, встарь построили на Тол Эрэссэа боги, и были то древнейшие из кораблей, ладьи чудесные и волшебные. И нежданно раздался средь них глас:

— Никогда не покинуть ворам Гавань на наших кораблях!

И все солосимпи, что были там, быстро взбежали на стену скал, на арку, под коей пройти должен был флот, и, стоя там, кричали гномам, чтобы те вернулись; но гномы не обратили на них внимания и не изменили курса, и солосимпи стали грозить им камнями и напрягли свои эльфийские луки.

Видя то и полагая, что уже разгорелась битва, подошли те из гномов, кому не удалось отплыть и на чью долю выпал пеший путь вдоль берега; поспешили они зайти сзади солосимпи и, внезапно напав на них возле врат Гавани, убивали их безжалостно или сбрасывали в море; и так впервые гибли эльдар от оружия своих сородичей, и было сие деянием страха. Премного было число солосимпи, что пали, и немало пало гномов, ибо тяжкий бой пришлось им вести, чтобы пробиться обратно с узких троп по вершинам утесов, потому что многие эльфы прибрежного народа, услышав шум битвы, собрались позади них.

Но, наконец, все свершилось, все корабли вышли в открытое море, нолдоли последовали далее, но разбиты маленькие светильники, и темна стала Гавань и очень тиха, если не считать лишь слабого звука плача. Подобны сему были все деяния Мэлько в этом мире.

Теперь же говорит сказание, что, пока плакали солосимпи и боги продолжали обыскивать равнину Валинора или сидели в унынии под погубленными Древами, прошло немало времени, что было временем мрака, в течение коего страдал народ гномов от тягот величайших, и все, чего есть в мире недоброго, одолевало их. Ибо одни шли бесконечно долго вдоль берега, покуда не померк и не забылся оставшийся далеко позади Эльдамар, и чем дальше к северу, тем все более дикими и непроходимыми становились места; но корабли держались поблизости, не отходя далеко в море, и шедшие по берегу нередко видели их сквозь сумрак, ибо корабли медленно плыли в тех тяжких водах.

Обо всех скорбях, что сопровождали нолдоли на том пути, не знаю я всего, и никто того не рассказывал, ибо дурная была бы то повесть, и хотя могут гномы поведать о тех днях подробнее, нежели я, все же весьма не любят они останавливаться на горьких событиях того времени и не часто тревожат память о них. Но все же слышал я, что говорится…

^{Здесь заканчивается вставленный фрагмент, и мы возвращаемся к исходному тексту, набросанному карандашом:}

…будто никогда бы не совершили они ужасного перехода через Квэркаринга^[прим.3], будь они уже подвержены усталости, недугам и множеству немощей, что после, вдали от Валинора, стали их уделом. Но благословенная пища богов и их питье еще не иссякли в жилах нолдоли, и были они наполовину божественны — но не имели они лимпэ, дабы унести с собою, ибо лишь много после того было сие питье дано фэери, во времена Похода Освобождения; и бедствия мира, что отравил присутствием своим Мэлько, вскоре пали на них.

— Однако, если простишь ты мне, что прерываю рассказ твой, — рек Эриол, — что значат слова твои — «ужасный переход через Квэркаринга»?

— Знай же, — молвил Линдо, — что побережья Эльдамара и взморья, что тянутся дальше, на север, после широкой гавани Копас поворачивают на восток, так что после бессчетных миль, дальше даже на север, чем Железные Горы, возле пределов Ледяных Царств Великое Море из-за того, что берега Великих Земель выгнулись к западу, сузилось до неширокого пролива. Пересекать воды эти весьма опасно, ибо полно там лихих течений и водоворотов ужасной мощи, и плавают там ледяные острова, сталкиваясь друг с другом и раскалываясь со страшным грохотом и давя и больших рыб, и суда, если они осмелятся заплыть сюда. Однако в те дни узкий перешеек, после разрушенный богами, тянулся от западной земли почти до самого восточного берега, но был он, однако, нагромождением снега и льда [?высившегося словно колонны] и изобиловал расщелинами и утесами, а потому — почти непроходим;