И был созван великий совет между Двумя Древами в час смешения света, и Улмо пришел туда из дальних глубин; и, посовещавшись, боги составили мудрый замысел, в котором были и мысль Улмо, и много от искусства Аулэ, и обширные знания Манвэ.
И вот Аулэ собрал шесть металлов: медь, серебро, олово, свинец, железо и золото — и, взяв долю каждого, сотворил своим волшебством седьмой, который он назвал тилькал[38], и были у него не только свойства тех шести металлов, но и много собственных. Он переливался яркозеленым или красным цветом, его нельзя было сломать, и лишь один Аулэ знал секрет его ковки. Тогда он сковал крепкую цепь из семи металлов, соединив их заклинаниями в вещество величайшей твердости, яркости и гладкости, но тилькала ему хватило только чтобы добавить немного в каждое звено. Но два наручника он сделал из чистого тилькала и с четырьмя кандалами поступил так же. И цепь эта была наречена Ангайно, что значит «Смиритель», наручники — Воротэмнар, что связывают навеки, а кандалы — Ильтэрэнди, ибо их нельзя распилить или расколоть.
Но боги вознамерились прийти к Мэлько с великой силой — дабы увещевать его, если возможно, обратиться к добрым деяниям; но также намеревались они, если ничто иное не поможет, победить Мэлько силой или хитростью и надеть на него оковы, из которых невозможно вырваться.
И пока Аулэ ковал, боги облачались в доспехи, взятые у Макара, который был рад видеть, что они взялись за оружие и собираются на войну, пусть даже их гнев был против Мэлько. Когда же боги и весь их народ вооружились, Манвэ поднялся на свою лазурную колесницу, которую влекли три белейших коня из владений Оромэ, и в руке он сжимал белый лук, чьи стрелы подобны порывам ветра над бескрайними морями. Фионвэ, его сын, стоял позади него, и Норнорэ, его глашатай, бежал впереди. Но Оромэ ехал один на гнедом коне, держа копье, а Тулкас широко шагал возле его стремени, облаченный в кожаную тунику и опоясанный бронзой; оружия при нем не было, не считая окованной железом латной рукавицы на правой руке. Тэлимэктар, сын Тулкаса, что лишь недавно возрос, следовал за отцом с длинным мечом на серебряном поясе. Затем на черной колеснице ехали Фантури, и со стороны Мандоса был запряжен черный конь, а со стороны Лориэна — серый в яблоках, вслед же за ними поспешали Салмар и Омар. Аулэ, что до последнего медлил в своей кузне, шел позади без оружия, неся лишь захваченный из кузницы молот с длинной рукоятью и торопясь к берегам Тенистого Моря, а за ним четверо его подмастерьев несли цепь.
На берегу их встретил Фалман-Оссэ и перевез через море на огромном плоту, восседая на нем в мерцающей кольчуге; но Улмо Вайлимо, намного опередив их, с грохотом ехал в колеснице, что могла странствовать в глубине морей, яростно трубя в рог из раковины. Так боги переправились через море и острова и, ступив на бескрайние земли, отправились в великой силе и гневе дальше на север. Миновали они Железные Горы и Хисиломэ, что простиралась в тумане за горами, и подошли к ледяным рекам и холмам. Тогда Мэлько заставил землю содрогаться под ними, а покрытые снегом вершины — изрыгать пламя, но из-за силы этого воинства приспешники Мэлько, которыми полнились здешние места, не смогли преградить ему путь. Пришли они на самый дальний север и, миновав разрушенный столп Рингиль, достигли огромных врат подземелья Утумны, которые Мэлько захлопнул перед ними с ужасным лязгом.
И вот, грозный Тулкас с громоподобным шумом ударил в ворота своей могучей дланью, так что загудели они, но не дрогнули. Тогда Оромэ, спешившись, поднял свой рог и вострубил столь оглушительно, что тотчас врата распахнулись, а Манвэ возвысил свой неизмеримый глас и велел Мэлько выйти.
И хотя глубоко в подземных чертогах Мэлько услышал его, но, будучи в сомнении, все же не вышел, а послал своего слугу Лангона, дабы тот передал, что «Мэлько пребывает в радости и изумлении, зря богов возле своих врат. Ныне был бы он счастлив приветствовать их, но по бедности сего пристанища не более чем двум из них может он оказать радушный прием; и нижайше просит, дабы среди этих двоих не было ни Манвэ, ни Тулкас, ибо один заслуживает, а другой требует гостеприимства великой пышности, оказанного ценой огромных расходов. А если не будет то им по душе, то он охотно выслушал бы глашатая Манвэ, дабы ведать, о чем столь горячо мечтают боги, что пришлось им покинуть мягкие ложа и праздность Валинора ради унылого края, где он, Мэлько, скромно вершит свой труд и изнуряет себя работой».
Тогда Манвэ, Улмо и все боги были чрезвычайно возмущены хитростью и дерзостью этих слов, скрытой под раболепством, и Тулкас в неистовстве чуть было не бросился сломя голову по узким лестницам, что вели вниз за ворота дальше, чем мог видеть глаз, но остальные удержали его. Аулэ же изрек, что из слов Мэлько явствует, что тот бдителен и осторожен в этом деле, и совершенно очевидно, кого из богов он больше всего боится и меньше всего жаждет видеть в своих покоях:
— А потому, — молвил он, — нам теперь надлежит измыслить, как эти двое могут захватить его врасплох и как его страх по воле случая заставит его исправиться.
С этим Манвэ согласился, молвив, что всей их силы едва ли достанет, чтобы извлечь Мэлько из его оплота, тогда как их хитрость должна быть сплетена со всем возможным умением, чтобы поймать в ловушку столь искусного обманщика.
— Лишь гордыня Мэлько поможет нам победить его, — добавил Манвэ, — или такая битва, которая расколет землю и навлечет беду на нас всех.
Так сказал Манвэ, ибо стремился избежать сражения айнур с айнур. Затем, после того как боги решили, как поймать Мэлько на его чрезмерную спесь, они сочинили слова, якобы исходящие от самого Манвэ, и вложили их в уста Норнорэ, который спустился вниз и произнес их перед троном Мэлько.
— Знай же, — сказал он, — боги явились, дабы испросить у Мэлько прощения, ибо, видя его ужасный гнев и разрушение мира, причиненное его неистовством, они говорили один другому: «Что это, почему Мэлько сердится?», и другой отвечал первому, зря силу буйства Мэлько: «Разве он не величайший из нас? Почему же не в Валиноре живет самый могущественный из валар? Несомненно, у него есть причина для негодования. Давайте же отправимся в Утумну и упросим его переселиться в Валинор, дабы Валмар не был лишен его присутствия.»
— С этим, — продолжал Норнорэ, — не согласился один Тулкас, но Манвэ склонился к общему мнению (это боги прибавили, памятуя о злобе, которую Мэлько питал к Полдорэа), и теперь они пришли, силой принудив к тому Тулкаса, дабы просить тебя даровать им всем свое прощение, отправиться с ними домой и, венчая их славу, поселиться, если ты соблаговолишь, в чертогах Макара на время, пока Аулэ не построит тебе величественный дворец; а башни его будут вздыматься выше, чем Таниквэтиль.
На это Мэлько откликнулся с горячностью, ибо его безбрежная гордыня нахлынула и затопила все его коварство:
— Наконец-то боги заговорили честно и справедливо! Но прежде, чем я удовлетворю их просьбу, мое сердце должно исцелиться от былых обид. Для этого им следует, оставив оружие у ворот, придти сюда и преклониться передо мной в подземных чертогах Утумны. Но знай! Тулкаса я видеть не желаю и, если я отправлюсь в Валинор, то вышвырну его прочь.
Норнорэ передал эти слова, и Тулкас в гневе ударил рукой об руку, но Манвэ велел отвечать, что боги поступят, как того желает сердце Мэлько, однако Тулкас придет и в цепях будет отдан во власть и на волю Мэлько; и с этим Мэлько охотно согласился, ибо и унижение валар, и оковы Тулкаса радовали его.
Тогда валар положили возле ворот оружие, оставив возле него, однако, стражей, и обмотали цепь Ангайно вокруг шеи и рук Тулкаса, и даже он в одиночку еле выдерживал ее огромный вес; и они последовали за Манвэ и его глашатаем в пещеры севера. Там на своем троне сидел Мэлько, и зал этот освещался пышущими жаровнями и был полон злым чародейством, и странные призраки лихорадочно сновали туда и сюда, а огромные змеи обвивались и ползали беспрерывно вокруг столбов, что поддерживали высокий свод. Тогда произнес Манвэ:
