— Знаешь ли ты, о чем просишь?
И он ответил:
— Ни о чем мне не известно, кроме того, что я мечтаю постигнуть душу каждой песни и всей музыки и жить всегда в дружбе и родстве с чудесным народом эльдар, что обитает на этом острове, и пребыть свободным от неутолимого желания до самого Исхода или же до самого Великого Конца!
Но Мэриль промолвила:
— Если дружба и возможна, то родство — нет, ибо человек — это человек, а эльда — эльда, и тому, что Илуватар сотворил несхожим, следует оставаться таковым, пока стоит мир. Даже если остался бы ты жить здесь до самого Великого Конца и сила лимпэ оградила бы тебя от смерти, тебе все равно пришлось бы умереть и покинуть нас, потому что человеку должно умереть. Не думай, о Эриол, что избавишься от несбыточных желаний, отведав лимпэ — ибо сменишь одни страсти на другие, обретя вместо старых устремлений новые — глубже и сильнее прежних. Неутолимая страсть жива в сердцах обоих народов, что наречены Детьми Илуватара, но больше — у эльдар, ибо их сердца полнятся видением красоты в великом сиянии.
— И все же, государыня, — сказал тогда Эриол, — позволь мне лишь пригубить этого напитка и провести век свой другом твоего народа; о королева эльдалиэ, я стал бы тогда как счастливые дети Мар Ванва Тьялиэва!
— Нет, не могу я еще дать соизволение на это, — отвечала Мэриль, — потому что разрешить испить лимпэ тому, кто видел жизнь и дни в землях людей, это совсем другое, нежели дать его ребенку, который мало знает; но даже для детей проходит немалый срок, прежде чем мы даем им вино песни, ибо сначала учим их многому и испытываем их сердца и души. А потому я прошу тебя выждать время и узнать все, что только можно узнать на нашем острове. Скажи, что ведомо тебе о мире или о древних днях людского рода, или о корнях, которыми сущее ныне уходит в былые времена, или об эльдалиэ и всей их мудрости, что можешь ты притязать на кубок юности и поэзии?
— Язык Тол Эрэссэа знаком мне, и о валар я слышал, и о начале всего, и о создании Валинора; музыке внимал я, стихам и смеху эльфов, и нашел все это истинным и добрым, а мое сердце видит и предрекает, что впредь я буду всегда любить это, и ничто иное, — так отвечал Эриол, а сердце его скорбело из-за отказа королевы.
— Но ты еще ничего не знаешь ни о приходе эльфов, ни об их судьбах, ни об их природе или об уделе, что Илуватар даровал им. Мало тебе ведомо о великолепии их дома в Эльдамаре, что на холме Кор, или о горечи разлуки. Что известно тебе о наших тяготах на всех темных дорогах мира и о муках, что вынесли мы по вине Мэлько; о скорби, от которой страдали и страдаем по вине людей, или о страхах, что омрачают наши надежды из-за них же? Ведаешь ли ты о пропасти слез, что отделяет нашу жизнь на Тол Эрэссэа от дней веселья, что мы знали в Валиноре? О дитя человеческое, ты мечтаешь разделить судьбы эльдалиэ и наши возвышенные чаяния, и все то, что мы еще не обрели, но знай: если ты вкусишь сего напитка, все это должен ты полюбить и узнать, и сердце твое должно стать заодно с нами. И даже если во время Исхода разгорится война между людьми и эльфами, должен ты будешь сражаться на нашей стороне против своего рода и племени, но до тех времен не сможешь ты вернуться домой, хотя тоска будет снедать тебя, а страсти, что порой терзают человека, испившего лимпэ, будут как огонь невообразимой муки. Знал ли ты все это, о Эриол, когда пришел сюда со своей просьбой?
— Нет, не знал, — печально ответил Эриол, — хотя часто вопрошал об этом.
— Тогда внемли, — сказала Мэриль, — я начну рассказ и поведаю тебе о некоторых вещах, пока не погаснет день — но после тебе придется уйти отсюда, запасшись терпением.
И Эриол склонил голову.
— Теперь, — молвила Мэриль, — я расскажу тебе о временах, когда в мире царил покой, о временах Оков Мэлько[прим.3]. О земле поведаю тебе я, какой явилась она эльдар, и как обрели они ее, пробудившись.
Когда был создан Валинор, боги жили в мире, ибо Мэлько, что рыл под защитой железа и холода глубокие пещеры, был далеко, и лишь Макар и Мэассэ носились на крыльях бури, радуясь землетрясениям и подчиняя себе бешенство древних морей. Светел и дивен был Валинор, но мир погрузился в глубокий сумрак, ибо боги собрали почти весь свет, что прежде струился в воздухе. Редко теперь выпадал мерцающий дождь, и везде царила темнота, озаряемая лишь слабыми проблесками света либо багровыми вспышками там, где извергались в небеса истерзанные Мэлько холмы.
Тогда Палуриэн Йаванна отправилась из своих изобильных садов, дабы обозреть бескрайние земли своей вотчины, и странствовала по темному миру, разбрасывая семена и размышляя среди холмов и долин. Одна в вечных сумерках, пела она песни, полные неизъяснимой красы, и столь могучими были их чары, что они плыли над скалами, а их эхо звучало в холмах и пустынных равнинах долгие века, и все доброе волшебство позднейших времен — лишь отголоски памяти об ее песне.
И вот все живое пошло в рост: плесень и странные ростки устлали сырые низины, мхи и лишайники украдкой заползали на скалы и разъедали их поверхность, кроша камень в пыль, и, умирая, обращали этот прах в перегной, над которым неслышно подымались папоротники и бородавчатые растения, а невиданные создания выползали из щелей и извивались по камням. Но Йаванна плакала, ибо не было во всем этом чудесной силы, о которой она мечтала — и хотя Оромэ прискакал к ней во мраке, однако Туивана не покинула сияния Кулуллина и Нэсса осталась танцевать на своих зеленых лужайках.
Тогда Оромэ и Палуриэн соединили всю свою мощь, и Оромэ столь мощно протрубил в рог, словно желал пробудить серые скалы к жизни и движению. И вот, при звуках рога поднялись великие леса и зашумели на холмах, и явились к жизни все деревья с темной кроной, и земля, точно мехом, покрылась соснами и источавшими аромат смолистыми деревьями; ели и кедры развесили по склонам свои голубоватые и оливковые ковры, и для тисов начались века роста. Теперь и Оромэ стал не так мрачен, и Йаванна утешилась, видя красоту первых звезд Варды, сверкавших на бледном небе сквозь ветви первых деревьев, и слыша шум темных лесов и скрип сучьев, когда прилетали ветра Манвэ.
В то время в мире стало много странных духов, ибо появились для них уютные места, тихие и укромные. Одни пришли от Мандоса, древние духи, что явились от Илуватара вместе с ним, и они старше мира, мрачны и скрытны; другие — из крепости на севере, где тогда в глубоких подземельях Утумны обитал Мэлько. Были они опасны и полны зла; тревогу, соблазны и ужас несли они с собой, обращая темноту в гибельный и пугающий мрак, чего не случалось до той поры. Но были там и совсем иные, что кружились в легком танце, источая вечерние запахи, и эти духи явились из садов Лориэна.
И даже во времена света мир еще полон духами, одиноко живущими в тенистом сердце девственных лесов, будящими скрытных тварей под звездами пустыни и населяющими пещеры в холмах, немногими найденные. Но в хвойных лесах слишком много этих древних созданий, чуждых эльфам и людям, чтобы мы чувствовали себя там спокойно.
Когда свершилось это великое деяние, Палуриэн была рада отдохнуть от своих долгих трудов и вернуться в Валинор, дабы отведать сладких плодов сей земли и спокойно посидеть под Лаурэлин, чья роса — свет, Оромэ же отправился в буковые леса на равнинах великих богов; но Мэлько, который долгое время прозябал в страхе, опасаясь гнева богов за то, что он предательски совершил со светильнями, теперь разразился великим неистовством, ибо думал, что боги оставили мир ему и его присным. Под самым дном жилища Оссэ он устроил землетрясения, чтобы земля раскололась и огонь ее недр смешался с морем. Ураганные шторма и страшный рев необузданных потоков обрушились на мир, и леса застонали и затрещали. Море хлынуло на сушу, разрывая ее, и обширные области пали пред его яростью или раскололись на отдельные островки, а берега были изрыты пещерами. Горы колебались, из их сердца изливался на засыпанные пеплом склоны расплавленный камень, подобный жидкому огню, и тек в море; и грохот ужасающих столкновений на пламенеющем взморье преодолел горы Валинора, заглушив своим ревом пение богов. Тогда воспряла Кэми Палуриэн, Йаванна, что дарует плоды, и Аулэ, что любит все ее творения и все, из чего состоит земля, и поднялись к чертогам Манвэ и говорили с ним, возвещая, что все сделанное пойдет прахом из-за бешеной злобы невоздержанного сердца Мэлько, и Йаванна молила, дабы ее долгий труд в сумерках не погиб, затопленный или погребенный. Туда же, пока говорили они, явился и Оссэ, ярясь как прилив между скалами, ибо гневался он на разрушения в своем царстве и опасался недовольства Улмо, своего владыки. Тогда встал Манвэ Сулимо, Владыка Богов и Эльфов, и Варда Тинвэтари рядом с ним, и заговорил голосом грома с Таниквэтиль, и боги в Валмаре услышали его, и Вэфантур узнал его голос в Мандосе, и Лориэн пробудился в Мурмуране.
