Закончив с нарядом, он обулся в громоздкие «уставные» лабутены и вытащил откуда-то помятую коричневую кепку, которую нахлобучил на голову.

Оценив своё отражение в зеркале, Кузьмич расцвел. И оставшись очень довольным своим видом произнёс:

— По богатому, сразу видно — деловой человек.

С этими словами Лёха и Кузьмич снова отправились в порт Марселя.

На подходе к порту Кузьмич подробно расспросил Лёху, где тот был накануне, что видел и с кем говорил, а потом уверенно направился к грузовым причалам. Весь день он активно сновал по порту, расспрашивая всех — от грузчиков и бродяг до моряков с трампов и охранников. Общение велось на жуткой смеси русских, испанских и французских слов, но обе стороны, похоже, понимали друг друга достаточно хорошо.

К обеду, присев в тенечке и вытащив из мешка пару кусков хлеба, колбасы, помидоров и огурцов, Кузьмич предложил Лёхе перекусить. Лёха с удивлением отметил, что они ведь всё утро были вместе, и откуда только взялась эта еда было не понятно.

— Лёша, смотри, расклад такой, — начал Кузьмич. — По поводу паспортов обещали поспрашивать, но шансов мало. Вчера тут были залётные щипачи, местные их турнули конечно, но, скорее всего, документы наши свалили вместе с ними и нам уже их не вернуть.

— Ясно, что по кораблями вариантам? — спросил Лёха.

— Есть несколько вариантов, — продолжил Кузьмич. — Все только и говорят про войну и что Майорка под мятежниками, а Менорка и остальное побережье под республикой. Французов вроде пускают и те и те, но тут как попадем. Есть пара грузовиков, в смысле грузовых судов есть тут, уточнил Кузьмич, в Старом порту, готовы нас взять. За деньги конечно.

Ещё можно попробовать сгонять в новый порт Ла-Жоллетт, тут минут сорок — пятьдесят на трамвае, но говорят, там полиция зверствует, и без паспортов влететь можно, — неторопливо рассказывал Кузьмич, в перерывах между поеданием колбасы.

— Кузьмич, ты доешь спокойно и расскажешь, — Лёхе стало почему то его жалко, — А как они нас возьмут без паспортов, контрабандой, что ли? — поинтересовался Лёха.

— Слушай, здесь все контрабасят, — кивнул Кузьмич и затолкал в пасть особенно крупный кусок шикарно пахнущей колбасы, — Уум… выфым…ХХыым. Кто больше, кто меньше, Хмм… Выым…но честных вариантов точно нет.

Кузьмич проглотил бутерброд и его речь вернулась опять к нормальному состоянию:

— Значит смотри первый вариант, вон его отсюда видно. Видишь здоровый чёрный трамп с белой полосой на трубе, ага, готовы каюту на двоих за двести франков, плюс кормёжка ещё пятёрка в день с человека. Тащат уголь в навал к арабам в Африку. Только вопрос в том, что он сначала идёт в Алжир, потом в Аликанте, и уже оттуда в Картахену. Выйдут через четыре дня, а дорога займёт неделю, если не больше, пока там арабы разгрузят. И всё время в Алжире из каюты ни ногой, а на улице + 30, сам знаешь… Ну и угольком надышимся.

— А другие варианты? — спросил Лёха, как то рассказ Кузьмича его не вдохновил вообще.

— Реальных больше нет, хотя погоди, — Кузьмич задумал на несколько секунд, как бы сомневаясь, рассказывать Лёхе или нет:

— Есть маленький каботажник за молом. Старый как га@но мамонта, времен Великой войн ещё, вонюч, грязноват, в общем все как положено. Сегодня вечером вроде отвалить должен. Я со старпомом переговорил, говорит отправляется на Менорку. Это республика вроде контролирует, но похоже с каким-то левым грузом. Оттуда, если будет попутный груз, говорят зайдут на Ибицу, если нет — прямо в Картахену. Капитан, правда, мутный дальше некуда, и команда как полный сброд выглядит, но просил всего двести франков за всё и с кормежкой, я сторговал до ста восьмидесяти! — гордый собой Кузьмич победно взглянул на Лёху, — Вариант конечно стремный, но если повезёт, то три дня максимум — и мы на месте.

— Сам что думаешь? — Лёха внимательно посмотрел на Кузьмича.

— Честно? Думаю, надо договариваться с каботажником, восемьдесят франков сейчас, сотню по приезду. Иначе на этом купце — Кузьмич махнул рукой в сторону первого варианта, — мы за неделю мы с тобой жаренными курами приедем, изжаримся в каюте. Но с каботажником уши держать востро, чтобы не кинули, — продолжил Кузьмич.

— Добро! Пошли договариваться, а то у нас денег осталось только до конца недели. А потом будем самолёт угонять! — попытался пошутить Лёха.

— Как скажешь, если на самолет идти, ты меня где-нибудь пострелять поучи немножко, — даже не сомневаясь в Лёхиной серьезности просто ответил Кузьмич.

У Лёхи аж глаза защипало от слёз. Кузьмич был согласен на любой кипеж, если вместе с Лёхой.

Кто знает, возможно, угнать самолёт было бы и более безопасным вариантом, чем то, куда сунулись наши друзья.

30 августа 1936, Звезда Бомбея.

Маленький чумазый пароходик, густо дымя своей единственной трубой, медленно выруливал из задворок порта, направляясь в тёмное ночное море. Погрузка заняла около двух часов, и всё происходило в каком то анальном отверстии, дальнем углу порта, где акватория скорее напоминала грязный вонючий канал. Кузьмич внимательно наблюдал за происходящим с борта и продолжал делиться своими соображениями:

— Лёша, сам посуди. Это же не обычная погрузка. Во-первых, место — не коммерческий причал, а какая-то вонючка, куда нормальный корабль и не сунется. Во-вторых, машины подгоняли прямо к борту, и стрелой спускали ящики прямо в трюм, ни разу не остановившись на осмотр. В-третьих, портовых грузчиков нет, всё делают четыре наших шоколадки из команды кочегаров. И что может быть в этих продолговатых ящиках, которые двое мужиков с трудом поднимают? Апельсины, думаешь?

Лёха промолчал, задумчиво глядя на тёмную воду, а Кузьмич продолжал:

— Но самое неприятное то, что они даже не пытаются скрыть всё это от нас. Если им всё равно, что мы видим, значит, они не рассчитывают доставить нас туда, где можно будет что-то рассказать, — мрачно сказал Кузьмич:

— Или я чего то не понимаю и это обычное испанское разгильдяйство. Кузьмич правда употребил другое довольно близкое слово.

— Лёша, может пойдем лучше самолет угоним, а? — даже как то жалостливо спросил Кузьмич.

Чем грязнее и меньше корабль, тем более пафосное у него название, и этот зачуханный пароходик гордо носил имя «Звезда Бомбея». Возможно, в Бомбее такое судно действительно выглядело бы как звезда, подумал Лёха.

Темная южная ночь окутала море, и старенький пароходик уже пару часов уверенно шлепал по волнам, скрипя всем своим уставшим корпусом и дымя из единственной высокой трубы.

Капитан ушел спать сразу после выхода из порта, оставив старпома на вахте. Тот совмещал обязанности рулевого, стоя в деревянной будке, которая больше напоминала деревенский туалет типа сортир. Старпом выглядел как настоящий морской волк — лысый, с серьгой в ухе, полным ртом железных зубов и одетый в старый поношенный лапсердак. В трюмах уголь в топки кидали пара чернокожих кочегаров, а старый пропитой механик, годами не поднимавшийся на поверхность, следил за пыхтящей машиной.

Всего на борту находилось человек восемь экипажа, плюс Лёха и Кузьмич — два лишних пассажира на этом грязном пароходе, который продолжал упорно двигаться вперёд.

Лёха обследовал судно вдоль и поперёк: два закрытых трюма, кочегарка с машинным отделением, и маленькая спасательная шлюпка. Всё было старое и запущенное. Каюта, выделенная им на носу, представляла собой узкое пространство с двухъярусной койкой и железной дверью, закрывающейся на огромный навесной замок. В летнюю жару, при +30–35°C, дышать там было невозможно, поэтому Лёха и Кузьмич перенесли матрасы на палубу, расположившись ближе к носу за тюками, подальше от черного дыма, который ветром сносило за корму.

Когда «Звезда Бомбея» покинула порт, Лёха заметил, что Кузьмич постоянно озирается, напряжённо глядя то на небо, то на горизонт. Через пару часов Кузьмич тихо позвал Лёху и, опираясь на свои наблюдения, высказался:

— Лёша, до Менорки нам сутки телепаться. Скорее всего, завтра к девяти или десяти вечера будем там, если лысый не врет и идём двенадцать узлов.