На обратном пути Лёха, остановившись возле титана попить воды, вдруг замер. Осторожно выглянув из-за угла, он заметил неладное. Возле купе дипкурьера шла странная возня и в проходе стоял мужчина в тёмном костюме с каким-то подозрительным устройством в руке, напоминающим консервную банку на палке.

Пару раз раздался странный резкий звук напоминающий сухой кашель или громкий пердёж. Лёха напрягся, осматриваясь в поисках хоть какого-то оружия. Его взгляд остановился на молотке, висящем на стене рядом с окном, видимо предназначенном для разбивания стекла в случае аварии.

Тихо, чтобы не выдать себя, Лёха снял молоток со стены и осторожно выглянул в коридор, прячась за углом. Не к месту в голове всплыл эпизод из будущего с арабскими террористами в самолёте — абсурдное воспоминание, но от него мороз прошел по коже.

— Нафиг, нафиг, — решил Лёха.

Из купе дипкурьера выскочил второй налётчик, неся пару небольших мешков с дипломатической почтой. Оба нападавших схватили по мешку и двинулись в сторону Лёхи. Не теряя времени, он резво юркнул обратно в туалет и прикрыл дверь, оставив маленькую щёлочку, всё ещё сжимая в руках деревянную киянку. Пропустив первого налётчика в тамбур и немного подождав, Лёха осторожно приоткрыл дверь и с размаху отоварил запоздавшего налётчика деревянной киянкой по голове. Тот дёрнулся, и Лёха, не раздумывая, влепил ему ещё раз. Человек пошатнулся и рухнул вперёд, придавленный мешком с почтой.

Перелезая через тело, Лёха заметил рядом с головой бандита револьвер с «консервной банкой» на конце ствола. «Глушитель!» —осознал он.

— Куда они собрались-то? Мы же в последнем вагоне, — размышлял Лёха, пытаясь разобраться с револьвером. Оказалось, это был обычный «Наган», только с крупным глушителем на конце. Повертев в руках оружие, он взвёл курок, решив, что стрелять можно.

Переступив через поверженного бандита, Лёха осторожно потянул дверь тамбура, прикрываясь мешком с почтой.

— Давай быстрее, чего там копаешься! — донёсся грубый голос почему то на русском из-за двери.

Лёха не собирался геройствовать. Он прицелился на звук и выстрелил. Револьвер громко пукнул и из консервной банки повалил сизый дым. Из тамбура раздался крик, полный боли, и Лёха сделал ещё один выстрел. Всё стихло.

Держа револьвер наготове, он медленно выглянул в тамбур. На полу лежал человек, скорчившись и зажимая живот. Лёха осторожно ткнул его ногой, готовый к любой реакции.

— Проклятые комуняки… — выдохнул бандит слабеющим голосом и затих.

— Вы что, ангелы света, что ли? — неожиданно для себя выдал Лёха.

Не колеблясь, он ударил бандита рукояткой револьвера по голове, после чего обыскал его. Уловом оказался ещё один револьвер с похожим глушителем, но в значительно лучшем состоянии. «Почти как новенький», — подумал Лёха.

Лёха с усилием распахнул дверь тамбура, напрягся и сбросил одного из бандитов в безмолвную темноту за дверью. Тьма быстро проглотила тело, не оставив и следа. Вернувшись за вторым, он, кряхтя, доволок его до двери и повторил ту же операцию. Оба налётчика исчезли в ночи, словно их никогда и не было.

Теперь в тамбуре остались только два мешка с диппочтой и красное пятно на полу, напоминающее о недавней стычке. Лёха тяжело дышал, стоя над мешками. Сердце всё ещё колотилось, а руки дрожали от адреналина. Ситуация разрешилась, но тревожное ощущение не покидало его. «Что теперь?» — мелькнула мысль, когда он бросил быстрый взгляд в сторону выхода из тамбура.

Тяжело дыша, Лёха поднял мешки и, потащил их обратно в купе.

Открыв дверь купе, Лёха застыл на месте, осознав в какого размера жопу они попали… Курьер лежал без движения прямо в проходе, его рука ещё сжимала маленький пистолет, а взгляд был устремлён в потолок. На лбу у него образовался непредусмотренный природой третий глаз. Всё было понятно без слов: курьер мёртв.

Через пару часов — уже немецкая граница. В купе станут ломиться польские пограничники и найдут труп. И даже сомневаться не приходится, кого местная полиция определит на роль главных злодеев, если не двух подозрительных «мексиканцев» с русским акцентом из соседнего купе.

Да и у НКВД, или кто там управляет дипкурьерами, первые вопросы будут, опять же, именно к Лёхе и Кузьмичу.

В другом варианте — спрыгнуть с поезда с двумя мешками на ходу в поле и пробираться в посольство в Варшаве — наверное, возможно. Но это если бдительные польские крестьяне не сдадут раньше в полицию двух перемазанных русских с мешками за плечами.

Но даже если представить себе невероятное везение, и они всё-таки доберутся до посольства, про секретность можно будет забыть. Сразу начнётся расследование, поиск виноватых, и первый шаг — это эвакуация в Союз. А потом — допросы в подвалах Лубянки. Там уж точно не будет никаких объяснений или попыток разобраться. Одна мысль об этом приводила Лёху в холодный ужас.

Варианты мелькали в голове один за другим, но ни один из них не выглядел реальным.

«Дипкурьера уже не вернуть», — решил Лёха, — извини, неизвестный друг.

Единственный шанс, который видел Лёха, — это сделать так, чтобы курьер просто исчез вместе с мешками. Пусть следы исчезнут. Даже если поднимется шухер, то пустое купе и есть пустое купе. Долго разбираться они не смогут, поезд-то идёт по расписанию. Ну, сошёл дипкурьер где-то ночью, а может, его в Варшаве сняли с поезда. К остальным пассажирам много вопросов быть не может. Про бандитов, валяющихся где-то на путях, Лёха волновался ещё меньше. Пока поляки разберутся с двумя мёртвыми бандитами, которых найдут на рельсах, наш поезд точно пересечёт границу. Даже если поездов мало и их быстро найдут…

Этот вариант был безумным, опасным, но, похоже, единственным.

Польские пограничники постучали в дверь купе, осветив фонариком двух сонных и взъерошенных мексиканцев. Документы у них оказались в порядке — паспорта и визы не вызвали вопросов. На вопрос о деньгах и незаконных вещах, младший из них что-то быстро пробормотал на тарабарском языке, а потом, коверкая слова, старательно произнес:

— Ни роза мима!

Позже польский таможенник с улыбкой рассказывал коллегам эту забавную историю:

— Спрашиваю его, сколько денег у вас, и по-нашему, и по-аглицки, а он, как говорится, ни в зуб ногой. Ну, я потер указательный и большой пальцы, показывая, что интересуюсь деньгами, мол, мани, сколько? А он — зад поднял и показывает бумажник, мол, вот, сколько есть. Не густо там, кстати, было. А потом, как бы из вежливости, вручает мне купюру в сто испанских песет и кланяется! Я смеюсь, показываю на второго, мол, а у этого сколько? И опять пальцы тру. Так этот ловкач ловко сует мне ещё одну купюру прямо в руку! И показывает — За старого мол! Ха-ха-ха!

История быстро разлетелась среди пограничников как пример того, как находчивость и наглость могут помочь немного подзаработать.

Одно купе оказалось свободным. На вопрос к проводнику, где пропали пассажиры, тот, слегка растерянно и на смеси русского и польского, объяснил:

— Был важный пассажир, но, наверное, сошел в Варшаве.

Паровоз дал протяжный гудок, и поезд плавно пересёк границу с Германией. Лёха почувствовал, как напряжение потихоньку отпускает. Все страхи теперь казались Лёхе чуть более далёкими.

Он повернулся к непонимающему Кузьмичу, который, как всегда, невозмутимо держал фляжку в руке, и молча отобрал её. Сделав приличный глоток, Лёха произнес:

— Ну что, Кузьмаччо, — сказал он, отдавая фляжку обратно, — Добро пожаловать в Германию! Поехали дальше.

И где то на перегоне Варшава — Франкфурт-на-Одере осталась лежать рассыпанная клоками вата из матраса дипкурьера, куда он ночью в спешке Лёха напихал содержимое двух мешков дипломатической почты.

17 августа 1936, кабинет заместителя начальника польской разведки «Двуйки»

Пожилой мужчина, слегка упитанный, в зелёном френче с парой орденов на груди и надменным выражением лица, с суровым видом взглянул на молодого капитана, который вытянулся перед ним по стойке смирно. Его щегольские усики едва дрожали от напряжения.