— А что за шаг-газ? — удивился командир.

— Делать винт из дюраля и менять угол атаки лопасти вращением во втулке! Так-то правильно, на взлёте малый шаг, на высоте больший. Но фантастика, конечно. Может и сделают, но не сейчас, и не завтра. — ответил лысый воентехник первого ранга Родион Михайлович, в просторечье именуемый зампотехом.

— И у меня чудеса, Хренов стал разбираться в картах. Район полётов так вообще через час наизусть выдал, — выступил штурман полка. — Где там у вас, Родион Михайлович, эта волшебная стрела, что Хренова по башке треснула? Может, нам весь полк через неё прогнать?

— Ясно. Нас из штаба давят по числу допущенных до полетов, итого по Хренову решаем: дать вывозные ему, пусть в эскадрилье на У-2 слетают, и по результатам допустить до полётов, и потом допуск до истребителя, — подвёл резюме командир.

29 марта 1936. Лётное поле аэродрома, посёлок Кача.

Не выспавшийся Лёха нервно потёр лицо ладонями, стоя на стоянке третьей эскадрильи на самом дальнем краю аэродрома у настоящего истребителя И-5. Вчера он, как и было предписано, съездил на лётно-врачебную комиссию в Севастополь. Пройдя её на отлично, купив бутылку белого вина и кулёк шоколадных конфет, он остался ночевать у медсестры Машеньки. Машенька не подвела его самых смелых ожиданий, поставив ему шикарный засос на шее, подтверждавший оценку «отлично» да ещё и с плюсом. На женщин он пока мог только смотреть. С интересом, но только смотреть.

Утром, ещё затемно, на хлебовозке Лёха добрался до Качинского аэродрома и сейчас, стоя на поле, отчаянно зевал.

Настоящий истребитель был похож на большого шмеля, с толстенькими крыльями и худенькими лапками. Обтянутый тряпочкой фюзеляж блестел под солнцем, а на боку красовалась красная звезда и номер 13.

Командир звена пафосно толкнул речь: самолёт только и ждёт команды сорваться в небо. Лёха отлетал на У-2 контрольный полёт на «хорошо». Некоторый мандраж перед полётом удалось победить, отстроившись от действительности, и сразу всплыли навыки авиашколы — руки сами легли на нужные рукоятки управления. Сам полёт привёл Лёху в состояние полного восторга. Получив пару мелких замечаний, он был допущен к полётам на истребителе. Сегодня он должен был отлетать одиночную программу полётов по «коробочке» в простых метеоусловиях.

Лёха не испытывал никакого пиетета перед этой конструкцией.

— Ну, давай, товарищ лётчик, — ухмыльнулся механик, подтягивая стремянку к борту.

«Да, как-то немного прежнее тело заработало авторитета,» — подумал Лёха.

— Это тебе не У-2, тут чуть ошибёшься и землю лицом чертишь. Но ты ж парень грамотный, ха-ха-ха, справишься, — заливался техник.

— Я уж постараюсь не обосраться в воздухе, — ответил удивленному технику Лёха.

Кабина И–5 была тесноватой, и одна Лёхина голова в кожаном шлемофоне с круглыми очками торчала на улице. Ручка ходила легко влево–вправо, он нажал пару раз на педали. Норма, — подсказало прошлое сознание.

Двигатель зарычал, Лёха дождался отмашки руководителя полётов, и И–5 начал медленно катиться по земле.

— Нихера не видно вообще! — родилась в голове мысль. — Только небо, только ветер, только ж@па впереди, — пропел Лёха, перекрикивая рёв двигателя.

Колёса подпрыгивали на неровностях аэродрома, крылья тряслись, растяжки скрипели, самолёт потихоньку набирал скорость. Лёхе казалось, что вибрация идёт по всему телу — от самого основания, сидящего на парашюте, и до рук, цепляющихся за ручку управления. Слева мелькнул край взлётной полосы.

— Ну, давай, покажем, что мы можем! — тихо прошептал Лёха самолёту, увеличивая обороты.

Самолёт рванул вперёд и стал разворачиваться влево. Лёха автоматически дал правую педаль, компенсируя разворот. Воздух ударил в лицо. Лёхе казалось, что он несётся на бешеной табуретке по стиральной доске. Сначала поднялся хвост, и Лёха увидел приближающийся обрыв и за ним море. В какой-то момент колёса в очередной раз подпрыгнули, и самолёт остался в воздухе. Лёха аккуратно потянул ручку на себя, и земля под ногами начала удаляться.

— Вот я и в воздухе! — ощутил Лёха.

Лёха заставил себя расслабиться. Перехватив ручку, аккуратно подал её вправо, влево, нажал на одну педаль, на другую. Ощущение было другим, отличающимся от У–2.

Самолёт слушался хорошо. Лёха потянул ручку управления на себя, и самолёт начал послушно подниматься. Ветер под крыльями увеличивал скорость, истребитель уверенно набирал высоту. Лёха расслабил плечи. Он почувствовал, как И–5 постепенно подстраивается под его руки. Ветер свистел за бортом, но внутри кабины было на удивление спокойно. Лёха отклонил штурвал влево, и самолёт мягко лёг на крыло, входя в первый поворот. Крылья подрагивали, как будто удивляясь его уверенности.

Набрав пятьсот метров, Лёха начал строить «коробочку» полётного задания. Сегодня у него были взлёт, посадка и полёт по кругу. Пилотаж не предусматривался. Внизу раскинулась огромная картина: море разлилось до горизонта. Лёха чувствовал, как адреналин захлёстывает его с головой. Волнение ушло, осталась лишь чистая радость полёта. В этот момент он действительно осознал, что теперь он настоящий пилот.

Лёха толкнул дроссель вперёд и дал полный газ. И–5 рванул вперёд, как будто только этого и ждал. Воздух ещё сильнее ударил в крылья, засвистели растяжки, скорость нарастала. Он почувствовал, как самолёт буквально подталкивает его вперёд, будто сам хочет вырваться из невидимых оков гравитации.

Лёха сбросил газ, заложил очередной левый вираж. Шарик авиагоризонта поплыл в угол прибора.

«Значит, вираж со скольжением и потерей высоты. Пока вам, товарищ лётчик, тренироваться и тренироваться,» — подумал Лёха.

Третий вираж вышел уже совсем приличным. Лёха начал чувствовать самолёт.

— Спасибо, «зелёные человечки», здорово подмогнули с органами чувств! — с благодарностью вспомнил он их.

Лёха прибрал газ и выровнял аппарат относительно полосы. Он зашёл на посадку как по наставлению: самолёт пролетел флаг, коснулся колёсами полосы, подпрыгнул и покатился к стоянке.

— Самое главное в истребителе — не обосраться! — Лёха протянул техникам снятый парашют, — Во, смотрите: сухой и чистый!

— Разрешите получить замечания, товарищ инструктор, — Лёха приложил ладонь к правому виску.

— Нормально. На виражах пока проваливаешься, но это обычно, подтянешь. Добро пожаловать в клуб красных военлетов, — пожал ему руку Дима Фёдоров, его командир звена. В обычной жизни достаточно занудный и въедливый персонаж, но хороший лётчик.

29 марта 1936. Лётное поле, аэродром Кача.

Следующие дни сплелись в один сплошной калейдоскоп одинаковых событий. Командование, вписав Лёху в боевое расписание, успокоилось. Полётов пока больше не было. Ходили слухи, что норму бензина на месяц выбрали полностью и теперь ждём апреля.

Лёха несколько раз попал в наряд по полку, дежурным по аэродрому и даже сходил на хронометраж. Сидел целый день в будке на краю аэродрома и отмечал по большому будильнику, кто и во сколько взлетел, пролетел в зоне видимости и приземлился. В какой-то момент Лёха задремал и был разбужен рёвом двигателей здоровенного мастодонта, пронёсшегося прямо над будкой.

— ТБ какой-то — первый или третий, фиг разберёшь. Попадос, — Лёха оставил пару строчек, чтобы потом списать правильные данные на вышке управления полётами.

29 марта 1936. Кабинет командира полка, аэродром Кача.

Командир полка метался из угла в угол своего кабинета в расстройстве и молча пыхтел, ненавидя всех вокруг.

Причиной этому настроению был очередной привет от политработника.

«Что ни полёт, то обязательно лётное происшествие. Весь флот теперь будет ржать над нами, а уж про ВВСников и не говорю», — мысленно плевался Геннадий Васильевич.

И тут к нему постучался начальник штаба, подтолкнул перед собой смурного Лёху и лейтенанта из первой эскадрильи и сразу же начал озвучивать претензии:

— Вот, полюбуйтесь, Геннадий Васильевич! Лейтенанты Хренов и Лютиков не иначе как спят на боевом посту! Вместо бдительного контроля воздушной обстановки они на пару с вышкой умудрились перепутать самолёт начальника тыла Черноморского флота! — разорялся начштаба. — В кои-то веки тому приспичило приземлиться у нас, а не на Херсонесе, и здрасьте! Приехали! Никто его не встречает! В упор морские авиаторы не видят начальство! — ехидно добавил начальник штаба.