— Время, — сказал Монгол, наблюдая за ее действиями.

— Знаю, — буркнула Морозова. — Мне нужно проверить...

У кого-то нервы все же не выдержали, чья-то рука дернула стоп-кран, и Морозова вместе с чемоданом повалилась на труп Тёмы.

Тут уже не выдержали нервы Монгола — он вытащил Морозову из купе и буквально вытолкал ее в тамбур. Они прыгнули в ночь, гравий зашуршал под ногами, кусты приветственно полезли ветками в глаза. Они уходили все дальше от железнодорожных путей, дальше от встревоженных людских голосов, дальше от огней — все глубже в темноту.

Впереди, прокладывая путь, словно ледокол, пыхтел Дровосек с Кирсаном на руках. Морозова шла следом, глядя Дровосеку в спину и чувствуя неисчезающее свирепое желание убить этого человека.

Он так и не смог до конца просмотра поверить в реальность происходящего. Происходившее на экране «Сони» больше всего напоминало еще одну документальную пленку о мытарствах заложников на Северном Кавказе — абсолютно достоверную, абсолютно жестокую и потому абсолютно невероятную в том смысле, что Борис не мог поверить, что эта запись и он как-то связаны. Поэтому он просмотрел всю пленку от начала до конца, не выказав эмоций.

И лишь потом, когда в телевизоре стало пусто, и это вернуло Бориса к осознанию самого себя в просмотровом зале среди незнакомых людей — лишь тогда он понял: да, это связано с ним. Его и эту видеозапись, их повязали. Только что, в этом самом зале, ткнув Бориса лицом в телевизионный экран. И пока кто-то удивленно надрывался: «Что это еще такое, черт вас всех дери?!», и пока наивные соседи Бориса наседали на человека в униформе СБ, требуя объяснений, Романов сидел и думал.

Дарчиев сказал: «К тебе еще не утратили доверия. Если бы это случилось, тебя бы с утра не пустили за компьютер». Зачем же тогда показывать убийство человека, который из доверия вышел окончательно и бесповоротно? В качестве предупреждения? Они считают, что Борис вот-вот предаст корпорацию? Вот-вот станет болтать на каждом углу о своей работе? Плохо же они его знают... Или наоборот — слишком хорошо?! Или они просчитали поведение Бориса на годы вперед и пытаются предотвратить поступок, о котором сам Романов еще не помышлял? Нет, они не могут быть такими умными. Тогда — что? Тест? Просто — тест? Они смотрят сейчас, как Борис себя поведет? Не впадет ли в истерику? Не забьется ли в падучей с воплями: «Простите, я тоже замышлял, я тоже...»

Не забьется. Не дождетесь. Борис встал и направился к выходу, по пути не удержавшись и прошептав в лицо тому неугомонному типу, все еще требовавшему объяснений и не понимавшему, что скоро объяснения будут требовать у него самого:

— Идиот.

— А? Что вы ска...

«Я сказал правду, — мысленно ответил Борис. — Правду и ничего, кроме правды». Неугомонный тип, наверное, был начальником, приличного масштаба начальником, а потому отвык от мысли, что и над ним есть кто-то большой и по-своему умный. И что этот большой может развлечься проведением эксперимента над своими подчиненными.

Оставалось только непонятным — почему выбрали именно Бориса? Часов «Ролекс» у него не было, личной секретарши тоже, равно как и счета в швейцарском банке. Плохо работает СБ, если не знает о Борисе таких элементарных вещей. Хотя...

Уже в лифте Борис сообразил, что критерий подбора должен быть другим — не уровень служебного положения, не размер зарплаты и не количество личных автомобилей играло решающую роль. Тот бедняга с телеэкрана признавался, что толкал налево какую-то информацию. Стало быть, в просмотровом зале собрали тех, кому было что толкать. В этом смысле организаторы мероприятия не ошиблись.

Или ошиблись? Ведь доступ к информации у него был, но не было мысли о том, что эту информацию можно толкнуть налево. Теперь — пусть чисто теоретически — Борис эту мысль обдумывал. А как же иначе? Это все равно что подробнейшим образом объяснить Еве про грехи, а потом надеяться, что она останется непорочной...

"Надо будет посоветоваться с Дарчиевым, — подумал Борис, выходя из лифта, но уже на следующем шаге сжал кулаки. — Нет, нельзя с ним советоваться. Они ведь теперь будут отслеживать мою реакцию. А какая должна быть реакция у стопроцентно благонадежного сотрудника? Он молча идет выполнять свои служебные обязанности. И никому, ни начальнику, ни жене, ни коллегам, не обмолвится о том, что ему случилось увидеть в секторе "Д" шестнадцатого этажа главного корпуса".

— Ну чем тебя порадовали? — как бы невзначай спросил Дарчиев.

— Да ерунда всякая... — досадливо махнул рукой Борис. — Рассказывали про последние вирусы... И как от них предохраняться. Ничего нового, только зря время потерял.

— Делать им нечего, — осудил СБ Дарчиев. — Как будто им неизвестно, что наш Монстр в вирусах лучше всех разбирается... Хотя... Монстр же спец по защите от вирусов, а в СБ наверняка еще эти вирусы сами и выводят, чтобы потом в какой-нибудь «Интерспектр» их закинуть... Война по полной программе.

Борис был уже у себя. Он плюхнулся в кресло, подъехал к столу, протянул руку и — вспомнил слова Дарчиева: «Если тебя признают неблагонадежным, не допустят до машины». Борис некоторое время испытующе смотрел на монитор, а потом все же щелкнул сначала одной кнопкой, потом другой... Машина заработала, и Борис облегченно вздохнул. Пока ему все еще доверяли. Он успешно прошел тест.

В смысле — он успешно прожил десять минут после окончания просмотра. За эту бездну времени он не совершил ничего предосудительного. А дальше? Сколько будет длиться этот тест? Какие его действия будут считаться теперь нормальными, а какие подозрительными?

Борис снова подумал о Дарчиеве. Если тот дошел до начальника отдела, то наверняка должен был пройти через нечто подобное. Может, посоветует чего? Может, просветит насчет этих тестов?

А может, в телефоне, что стоит у Дарчиева на столе, «жучок». И его, Бориса, расспросы будут расценены как свидетельство неблагонадежности. И это стукнет не только по нему самому, а уже и по Дарчиеву... Нет уж. Лучше помолчим в тряпочку.

Борис взглянул на монитор, и вот теперь-то это и пришло — по полной программе. Вид монитора потянул за собой из памяти недавний телеэкран с его жуткими картинками, и Борис понял: он только что видел реальное убийство реального человека. Ему показали, как человеку перерезают горло. Ему показали, как сталь взрезает артерию. Ему показали смерть, жуткую кровавую смерть. И не просто так. Ему показали смерть как один из вариантов его, Бориса, будущего. Вот что с ним может случиться, если он пойдет по кривой дорожке, если перестанет нравиться Службе безопасности «Рослава»...

И не только с ним. Сильнее, чем образ испачканного кровью ножа, в голову Борису ударил мельком показанный продолговатый сверток — труп женщины, на которую оператор посчитал просто бессмысленным тратить время и пленку. Эта женщина когда-то была женой преуспевающего деятеля из регионального отделения «Рослава». У нее была своя жизнь, и этой жизни наверняка завидовали многие. У нее была своя машина, карманные деньги зеленого цвета, куча свободного времени... У нее были косметические салоны, занятия по фитнесу и поездки на Кипр. У нее было непрошибаемое чувство уверенности в завтрашнем дне. В провинции все эти вещи, наверное, приобретают особое значение — все эти вещи становятся роскошью, достоянием узкого слоя людей, к которому покойная женщина имела счастье принадлежать... Пока муж, ее любящий работящий богатенький муж, не попросил ее кое-куда съездить и кое-что передать. Из рук в руки. Она, само собой, не отказала. И сколько же раз она успела съездить? Один? Два? Это неважно. Потому что потом ее не очень вежливо взяли под руки и вышибли всю информацию про обмен и про мужа. Вышибли вместе с жизнью. Ей даже не дали поплакать перед камерой. Эту роль сыграл ее муж. Это на его отрицательном примере должны были учиться ответственные работники корпорации «Рослав». А жена — жена осталась неподвижным свертком в холодном подвале.