— На таких же условиях, как и при последней встрече, трое на одного? — нервно усмехнулся Демид, пробегая глазами по боевым характеристикам четырех наших кораблей и оставшись увиденным сильно недовольным. Его лицо исказила гримаса презрения и злобы. — Что ж, смелости вам, господа, как я вижу, не занимать…

— Об этом не беспокойтесь, адмирал, — я жестом руки остановил обвинения Демида, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более ровно и веско. Каждое слово давалось с трудом, приходилось буквально выталкивать их сквозь стиснутые зубы. — Негласные правила никто нарушать не намерен. Каждый корабль будет по очереди сражаться с вами и если один из нас погибает, лишь тогда следующий занимает его место, предоставляя системам управления «Москвы» время на восстановление утерянных мощностей. Одновременного нападения всех на одного я не допущу, обещаю…

На самом деле мне хотелось наброситься на Зубова всеми силами, стереть его в космическую пыль, не оставить и атома от ненавистного линкора. Но я знал, что поступить так — значит уронить свою честь и достоинство, предать самого себя. Я не мог позволить Демиду утянуть меня на дно своего морального разложения.

Зубов прищурился, явно пытаясь просчитать мои истинные мотивы и планы. Даже сейчас, на пороге решающей схватки, его аналитический ум продолжал искать слабые места, лазейки, возможности для обмана и манипуляций.

— Я верю вам, Александр Иванович, но, к сожалению, не доверяю вашим спутникам, — произнес Демид после долгой паузы. В его голосе слышалась едва сдерживаемая тревога и напряжение. Адмирал с беспокойством наблюдал, как его гвардейские крейсеры один за другим теряют мощности под огнем более оснащенных дредноутов противника.

Я знал, в чем причина его беспокойства. Крейсера Демида до этого потеряли большую часть силовых полей в сражении с вымпелами Илайи Джонса и еще не успели окончательно восстановиться. Отчего не могли сейчас на равных противостоять «Юте», «Императрице Марии» и «Черной пантере» одновременно их атаковавших.

Зубов оказался меж двух огней — с одной стороны грозный «Одинокий», бросающий ему вызов в лобовой атаке, с другой — остальные наши корабли, методично уничтожающие его последнюю защиту и опору. Сколько бы контр-адмирал ни хорохорился, но он прекрасно понимал шаткость своего положения.

Передо мной был загнанный в угол зверь — опасный, непредсказуемый, готовый на все ради собственного выживания. И от этого наш поединок становился лишь более напряженным и непредсказуемым.

— Ручаюсь вам, — повторил я с нажимом, вкладывая в эти слова всю силу своей решимости и убежденности. — Никто не вмешается в наш с вами поединок кораблей, пока какой-либо из наших кораблей не погибнет или не получить критических повреждений.

Это была правда, по крайней мере я в это верил. Как бы ни рвались в бой Яким и Наэма, как бы ни жаждали лично поквитаться с Зубовым за все обиды, но я знал — они подчинятся моему решению. Потому что доверяли мне. Потому что верили — у меня есть причины настаивать на своем.

— Да, но если предположить, что погибаете вы с вашим «Одиноким», в чем лично я не сомневаюсь, — зловеще улыбнулся Демид, его глаза сверкнули холодным торжеством, — то, как вы можете ручаться за то, что оставшиеся трое не нападут на меня одновременно.

Зубов откинулся в командирском кресле, сложив руки на груди. Его поза излучала напускную уверенность и превосходство, но я видел, как напряжены его плечи, как подрагивают желваки на скулах.

— Я, по крайней мере, знаком с коварством одного из них, а именно — вице-адмирала Джонса, — продолжал Демид, смакуя каждое слово, будто наслаждаясь их ядовитым привкусом. — Даю его единственную руку на отсечение, что он нападет на меня без всяких сомнений.

Демид Александрович нервно засмеялся своей же шутке про руку.

— Да и в ваших импульсивных боевых товарищах — капитанах Белло и Наливайко, зная их лютую ко мне ненависть, я тоже до конца не уверен. Когда вас не станет, контр-адмирал, они непременно захотят отомстить, и не будут соблюдать данных вами обещаний… Вот поэтому ваши заверения для меня неубедительны…

Я стиснул зубы, сдерживая рвущиеся наружу гнев и возмущение. Как смеет этот подлец судить о моих друзьях по себе, мерить их своей меркой? Да, Яким и Наэма ненавидели Зубова всеми фибрами души, жаждали покарать его за злодеяния. Но они никогда не переступили бы черту, никогда не нарушили бы данного слова, пусть даже врагу. В отличие от самого Демида, для которого понятия чести и благородства давно стали пустым звуком.

— Вам придется поверить мне на слово, — процедил я сквозь зубы, понимая всю тщетность попыток убедить Зубова в нашей искренности. Мой голос звучал резко, отрывисто, выдавая с трудом сдерживаемые эмоции. — Приготовьтесь к бою, контр-адмирал, через минуту я выхожу на линию атаки «Москвы»…

Я решил закончить этот тяжелый для меня диалог с Демидом, тяжелый потому что после слов Зубова в моей голове, так же как и в голове моего оппонента появилось сомнение. Крохотный, ядовитый червячок, подтачивающий мою уверенность в собственных словах и нашептывающий, что возможно Зубов прав. Я гнал от себя эти мысли, но они упрямо возвращались, порождая смятение и неуверенность.

Однако времени на рефлексию не оставалось. Битва ждала нас, и промедление было подобно смерти. Но то, что произошло дальше, повергло меня в настоящий шок.

— Тогда я в свою очередь, не принимаю вызова! — неожиданно заявил Зубов, стремительно разворачивая корабль на сто восемьдесят градусов и включая двигатели на полную мощность.

Я оторопело смотрел на экран, не веря собственным глазам. Как? Почему? Что происходит? Мысли путались, не успевая за стремительно меняющейся ситуацией.

— Вы не можете, — выдавил я, с трудом подбирая слова. Растерянность и недоумение душили меня, мешая связно мыслить. — Иначе вы покроете себя несмываемым позором!

Это был удар ниже пояса. Но Зубову, казалось, было плевать. Он лишь презрительно ухмыльнулся, сверкнув белыми зубами на экране.

— Я не отказываюсь от поединков со всеми вами, господа, — бросил Демид Александрович, небрежно отсалютовав нам на прощание. «Москва» стремительно набирала ход, унося своего командира прочь из зоны боевых действий. — Но они состоятся с каждым по отдельности, в будущем и на моих условиях.

Каналы связи взорвались потоком ругательств и проклятий. Илайя, Яким и Наэма, позабыв о субординации, изрыгали в эфир отборные ругательства вперемежку с угрозами страшной мести. Их возмущению и негодованию не было предела.

— Стой, трусливая собака! — Голос Якима перекрывал остальные, дрожа от клокочущей ярости. — Куда ты, мразь, бежишь? А ну вернись и прими бой как мужчина, если ты еще мужик, а не сопливая девчонка!

Но все было тщетно. Демид уже отключил связь и на полном ходу полетел прочь от места событий, оставляя на произвол судьбы сопровождавшие в этой погоне «Москву» крейсеры. Все было кончено. Зубов ускользнул в очередной раз, переиграв нас, использовав наши же благородство и принципы против нас самих. Мы остались в дураках, с носом и разбитыми мечтами о возмездии.

Крейсеры Демида, оставшиеся без поддержки флагмана, сражались недолго. Против четверки наших суперсовременных дредноутов у них не было ни единого шанса. Получив серьезные повреждения и потеряв половину экипажей, капитаны вражеских судов приняли единственно верное в их положении решение. Они благоразумно сдались на милость победителей, предпочтя бесславный плен бессмысленной гибели.

— Оказывается и такое может быть! — потрясенно выдохнула Наэма Белло по общей связи. Ее голос дрожал от смеси гнева, разочарования и недоверия. — Демид Зубов оказывается обычный трус! Кто бы мог подумать?

— В словах и поступке контр-адмирала имеется доля здравого смысла, — попытался я защитить Зубова. Мой голос звучал устало и примирительно. Я понимал шок и негодование своих друзей, но как командир обязан был сохранять объективность. Даже по отношению к заклятому врагу. — Я тоже не мог бы с уверенностью сказать, что вы не напали на «Москву» все вместе, после того, если бы увидели гибель «Одинокого»…