Раздались отдельные смешки, но большинство адмиралов и капитанов хранили молчание.
— При всем уважении, командующий, вы сами поставили нас в такое положение, — твердо произнес я, глядя Птолемею прямо в глаза. — Ваша попытка грубо арестовать адмирала Юзефовича, не разобравшись и не выслушав его аргументов, спровоцировала этот кризис. Вы обвиняете Карла Карловича в измене, но где доказательства? Одни лишь домыслы и подозрения? Разве это основание для столь серьезных обвинений?
Мой голос креп с каждым словом, наполняясь силой убежденности. Я чувствовал на себе полные изумления и невольного восхищения взгляды других адмиралов. Никто не ожидал, что кто-то осмелится вот так, в лицо, бросить вызов всесильному первому министру.
— Не ожидал я от вас, контр-адмирал Васильков, подобных выводов, — мрачно сказал Птолемей, не в силах сдерживать гнев и прожигая меня взглядом. Его голос стал низким и угрожающим. — Поэтому уже начинаю жалеть о том, что доверил такому недальновидному человеку одну из своих лучших дивизий.
— Во-первых, упомянутая вами 34-я «резервная» дивизия принадлежит не лично первому министру — она принадлежит ВКС Российской Империи, — ответил я, принимая вызов. — Я, как ее командующий, отвечаю перед императором и народом, а не перед вами лично, господин Граус…
Это столичных колонистов и даже некоторых из сидящих за столом адмиралов Птолемей мог кормить сказками о своей непричастности к подлогу завещания. Я, как только эта информация появилась, сразу понял, что первый министр по уши в этом деле и сейчас лишь прикрывает свой зад. А прикрывая свою пятую точку Птолемей, хотел он этого или нет, может спровоцировать междоусобицу уже в самой Коалиции, если начнет преследовать командующего Юзефовича, за которым стоят его «балтийцы». От исхода этого противостояния зависело слишком многое. Нельзя было допустить раскола в наших рядах перед лицом общего врага…
— А, во-вторых, вы как главнокомандующий, можете всегда исправить собственную оплошность и освободить неугодного вам командира от его должности… — продолжил я, глядя прямо в полыхающие яростью глаза Птолемея.
Каждое мое слово падало в напряженную тишину зала, словно камень в стоячую воду, рождая круги негодования и смятения на лицах присутствующих. Я понимал, что иду ва-банк, бросая вызов пожалуй на сегодняшний момент самому всесильному человеку в Российской Империи. Но отступать было некуда. Сейчас решалась не только моя судьба, но и будущее этой самой Империи.
— Что я и сделаю, немедленно, сразу после окончания данного совещания! — рявкнул первый министр срывающимся от бешенства голосом. — Александр Иванович Васильков, вы лишаетесь своей должности командующего дивизией, а также звания контр-адмирала! Теперь вы снова занимаете должность капитана корабля союзного флота…
В его словах звучала неумолимая резкость приговора, не подлежащего обжалованию. По рядам адмиралов пробежал тревожный ропот, все зашептались, переглядываясь и качая головами. Птолемей своим опрометчивым решением только что разворошил осиное гнездо. И гнев не заставил себя ждать.
— Назовите причину такого решения, господин первый министр⁈ — неожиданно для меня и тем более для Птолемея, стали возмущаться многие из сидящих за столом. Особенно громко звучали голоса моих старых боевых товарищей — Агриппины Ивановны Хромцовой и вице-адмирала Козицына. Они вскочили со своих мест от негодования.
— Александр Иванович показал себя в сражениях как профессионал высочайшего класса, — звенел под сводами зала пылкий голос Хромцовой. — Лишать должности такого заслуженного и опытного космофлотоводца было бы верхом несправедливости. Его успехи и подвиги говорят сами за себя!
— Да, к тому же, еще и адмиральские погоны с него снимаете! — подхватил возмущенный Козицын, сверля Птолемея уничтожающим взглядом. — Куда это годится⁈ Контр-адмирал Васильков заслужил свое звание потом и кровью, в боях за Империю. А вы хотите разжаловать его в капитаны по собственной прихоти? Не многовато ли власти берете, господин первый министр?
В зале поднялся невообразимый гвалт, все загалдели, споря и перебивая друг друга. Адмиралы, до этого момента опасливо молчавшие, вдруг обрели голос. Одни решительно вставали на мою защиту, возмущаясь самоуправством Грауса. Другие робко пытались оправдать решение первого министра необходимостью жесткой дисциплины. Но все сходились в одном — столь резкое и несправедливое наказание для боевого офицера недопустимо и подрывает боевой дух флота.
Я стоял, не шелохнувшись, чувствуя на себе десятки взглядов — сочувственных, ободряющих, удивленных. И понимал, что своей дерзостью, возможно, приоткрыл дверь в неизвестность. Бросив вызов системе, пойдя наперекор грозному властителю, я разворошил гнездо интриг и тайных противоречий. Что ждет меня впереди — опала, разжалование, арест? Или, напротив, обретение новых союзников и шанс на перемены?
Одно я знал точно. Молчать и покорно склонять голову перед произволом и несправедливостью я не стану. Даже если придется в одиночку идти против целой армии. Моя совесть попросту не позволит иного.
Птолемей стоял, тяжело дыша, словно загнанный в угол зверь. Его взгляд метался по залу, натыкаясь на все более враждебные и непримиримые лица. Первый министр отчаянно пытался придумать, как выйти из столь щекотливой ситуации, не потеряв остатки авторитета. Но его загнала в ловушку собственная опрометчивость и горячность.
Застыв в гордом молчании, я ждал развязки. Так или иначе, я уже смирился с тем, что этот день станет поворотным в моей судьбе. И если мне суждено пасть за — что ж, я приму свой жребий с высоко поднятой головой…
— Когда данный персонаж проявил себя в секторе сражения, то за это получил награду, и очень высокую, — возразил им, Птолемей, еле сдерживая эмоции. — А теперь, после того, как контр-адмирал Васильков высказался в защиту явного преступника и перебежчика, он автоматически потерял мое доверие. И это не только мое личное мнение, но и позиция всего высшего руководства Империи. Мы не можем допустить, чтобы в наших рядах оставались люди, чья лояльность и преданность долгу вызывают сомнения. Особенно сейчас, когда решается судьба государства.
Птолемей обвел собравшихся суровым взглядом, словно пытаясь силой своего авторитета подавить любое сопротивление.
— Таков мой приказ, господа, и я имею на это полное право! — отчеканил Граус, с силой опершись кулаками о стол. Его глаза сверкали непреклонной решимостью и жаждой власти. — Как главнокомандующий союзной эскадрой и первое лицо государства после императора, я обладаю всей полнотой полномочий в отношении кадровых решений. И не потерплю, чтобы кто-то пытался оспорить мою волю и приказы!
Но неожиданно в напряженной тишине раздался глухой, усталый голос начальника штаба союзного флота — Павла Петровича Дессе:
— Господин первый министр, вы, безусловно, имеете полное право менять командующих дивизиями. Ваши полномочия и заслуги перед Империей неоспоримы. Но, как ваш давний соратник и друг, настоятельно советую вам не принимать таких поспешных решений, — произнес он, тяжело поднимаясь со своего места. Годы и бремя ответственности давили на его плечи, но взгляд оставался ясным и проницательным. — Со стороны это выглядит очень недостойно и может подорвать ваш авторитет в глазах большинства командиров, а также рядовых членов экипажей нашего флота. Люди судят о своих лидерах не только по их достижениям, но и по справедливости и взвешенности решений. Опрометчивость и горячность никогда не были залогом крепкой власти.
В словах Дессе звучала искренняя забота и многолетняя мудрость. Он не боялся говорить правду в глаза, даже если это могло вызвать недовольство первого министра. И его позиция находила живой отклик в сердцах многих присутствующих адмиралов, увидевших сейчас воочию самодурство и деспотизм Птолемея. Граус нахмурился. Слова Дессе били по самому больному, обнажая шаткость и уязвимость его положения.
— Все вы, прекратите защищать этого человека! — воскликнул Птолемей, вскакивая на ноги и трясясь от бешенства. — Что вы раскудахтались, как наседки над птенцом. Нашли тоже мне героя и мученика! Васильков — обычный командир, возомнивший себя пупом земли и не оправдавший доверия. Решение принято, оно окончательное и не подлежит обсуждению! И плевать я хотел, как это воспримут рядовые космоморяки. Откуда младшим чинам знать, из-за чего происходит ротация в высшем командном составе⁈ Их дело — выполнять приказы, а не рассуждать!
