В словах Грауса звучал откровенный вызов, почти издевка. Птолемей словно проверял Юзефовича на прочность, испытывал его терпение и выдержку. Но с какой целью? Уязвить гордость строптивого адмирала, поставить его на место? Или, напротив, подтолкнуть к еще более решительным действиям, взвинтить и без того натянутые нервы? Истинные мотивы первого министра оставались загадкой, покрытой мраком. Как и его подлинное отношение к начинанию Джонса и Юзефовича…

— К сожалению, никого, — осторожно ответил Юзефович, начиная подозревать что-то неладное. В голосе адмирала зазвучали нотки настороженности, словно он почуял в воздухе запах надвигающейся грозы. Где-то в глубине души шевельнулось нехорошее предчувствие, но Карл Карлович усилием воли подавил его. Не время для паники и подозрений, сейчас главное — сохранять хладнокровие и достоинство. — Спасибо за то, что печетесь о моих «балтийцах», господин первый министр. Поверьте, я ценю вашу заботу, как никто другой. Но все они — закаленные космоморяки, видавшие и не такие передряги. Усталость для них — не помеха, а вызов, который лишь распаляет боевой дух. Да и какой может быть отдых, когда наша Империя в опасности? Когда наш государь томится в плену у подлого изменника? Повторяю, через пару стандартных часов я снова выхожу со своими кораблями на помощь вице-адмиралу Джонсу… Мы должны действовать быстро и решительно, иначе можем упустить свой шанс.

— Боюсь, что не могу разрешить вам подобное, — резко заявил на это Птолемей. Его голос прозвучал властно и безапелляционно. В глазах первого министра вспыхнул холодный огонь, не предвещавший ничего хорошего. Казалось, воздух между ним и Юзефовичем буквально искрит от напряжения, грозя вот-вот взорваться ослепительной вспышкой.

— Что значит «не могу разрешить»⁈ При всем уважении, первый министр, я командующий Балтийским флотом Российской Империи и сам принимаю решения, касающиеся вверенных мне подразделений! — Юзефович, от природы обладая вспыльчивым нравом, начинал быстро терять терпение. Кровь бросилась ему в лицо, на скулах заходили желваки. Как смеет этот бюрократ указывать боевому адмиралу? Неужели возомнил себя величайшим стратегом галактики, вершителем судеб? Да будь он хоть трижды первым министром — никто не имеет права отдавать приказы командующему флота.

— Но, не в сегодняшних условиях! — воскликнул Птолемей, также краснея от гнева, но пока сдерживаясь. Голос его звенел от напряжения, словно перетянутая струна. — Сейчас, я — ваш верховный главнокомандующий и приказываю кораблям Балтийского флота оставаться на прежних координатах на орбите Новой Москвы! Вы услышали мой приказ, адмирал?

— Что все это значит⁈ — повысил голос Карл Карлович, теряя над собой контроль и переходя на «ты». Выдержка изменила ему, вытесненная праведным гневом и возмущением. Юзефович и сам не заметил, как его рука легла на эфес парадной сабли, готовая в любой момент активировать клинок. — Птолемей Граус, не переоцениваешь ли ты собственные силы? Не забывай, с кем говоришь! Я — адмирал Российского Флота, клянусь тебе — еще никто не указывал мне, что делать с моими кораблями! И уж точно не какой-то выскочка-бюрократ, возомнивший себя вершителем судеб! К черту тебя и твои идиотские приказы! Я иду в поход, и на этом точка! Вздумаешь препятствовать — пеняй на себя. Узнаешь, что значит становиться поперек дороги у «балтийца»!

— Ты не подчиняешься главнокомандующему⁈ Что ж, тогда я арестую тебя! — закричал Птолемей, нажимая кнопку и вызывая охрану. В его голосе слышалась неприкрытая ярость вперемешку с каким-то злым торжеством, словно первый министр только и ждал повода, чтобы расправиться со строптивым адмиралом. Тяжелые двери зала распахнулись, и внутрь ворвался отряд вооруженных космопехов в броне, со штурмовыми винтовками наизготовку.

— За что⁈ — недоуменно воскликнул Юзефович. На мгновение растерянность и изумление вытеснили из его души гнев. Происходящее казалось дурным сном, каким-то безумием.

— За измену, подлец!

Слова Птолемея ударили в адмирала, словно разряд, оглушая и парализуя.

— Что⁈ — Карл Карлович автоматически схватился за рукоять плазменной сабли, висевшей у пояса. Пальцы сомкнулись на знакомой рукояти. Сознание заволокло алой пеленой ярости. Казалось, весь мир сузился до одной-единственной фигуры — фигуры ухмыляющегося врага напротив. — Как ты смеешь обвинять меня в измене⁈ Ты, простой чинуша-выскочка… Да я всю жизнь только и делал, что сражался за Российскую Империю! Проливал за нее кровь — и свою, и чужую! А ты? Что сделал для державы ты, кроме как протирал штаны в кабинетах⁈ И ты смеешь обвинять меня, боевого офицера, в предательстве⁈

— Еще как смею, потому что знаю, что у тебя, негодяй, на руках имеется завещание императора Константина… Сразу уточню, ложное завещание, которое ты выменял у Юлиана Шепотьева в обмен на его никчемную жизнь, и сейчас скрываешь этот факт! — закричал Птолемей, в свою очередь вскакивая из-за стола. Глаза его полыхали яростным огнем, лицо исказилось гримасой торжествующей злобы. — Признаешь ли ты это⁈ Отвечай, изменник, или, клянусь Создателем, я прикажу вышибить признание из тебя силой!

На последних словах Птолемей почти сорвался на визг. Маска респектабельного политика слетела с него, явив миру лицо безумца, опьяненного властью и собственной правотой. Юзефович с ужасом понял, что имеет дело не просто с амбициозным временщиком, а с настоящим маньяком, который ни перед чем не остановится ради достижения своих целей.

— Нет, конечно, не признаю! — заявил Юзефович, подбоченившись и скосив взгляд на сидящего с хмурым видом адмирала Дессе. В голосе его звенела сталь непоколебимой уверенности. Казалось, все обвинения Птолемея разбиваются о несокрушимую скалу его достоинства и чести, не оставляя и следа. — Все выдвинутые тобой обвинения — клевета и неправда! Гнусная ложь, призванная очернить мое доброе имя и подорвать авторитет в глазах соратников. Неужели ты действительно веришь, что я мог пойти на сделку с предателем Шепотьевым?

— Докажи это! — настаивал Птолемей Граус. Он весь подался вперед, словно коршун, готовый сорваться с насеста и вцепиться в добычу. Глаза его лихорадочно блестели, на губах застыла торжествующая ухмылка. Казалось, первый министр не сомневается в своей правоте. — Если ты так уверен в своей невиновности — предъяви доказательства! Открой доступ к своему идентификационному браслету, позволь изучить его содержимое — и тогда все встанет на свои места. Или тебе есть что скрывать, а, Карл Карлович? Может, боишься, что правда всплывет наружу и покажет твое истинное лицо — лицо труса и предателя⁈

— Это ты сначала докажи мою вину! — еще сильней заорал Карл Карлович. Лицо его пошло багровыми пятнами, на висках вздулись вены. Юзефович буквально задыхался от ярости. — Или тебе неизвестно, что в Российской Империи действует презумпция невиновности! Священный принцип, который ты, как государственный человек, обязан блюсти и чтить! Где твои хваленые улики, Птолемей? Где неопровержимые свидетельства моего мнимого преступления? Или ты привык бросаться голословными обвинениями? Выкладывай, что у тебя есть против меня — или признай, что все твои слова не стоят и ломаного гроша!

— Вообще-то, адмирал Юзефович здесь прав, — неожиданно вставил слово Павел Петрович Дессе, поднимаясь с кресла и вставая между спорящими, пытаясь не допустить тем самым намечающееся кровопролитие. Голос его звучал твердо, но миролюбиво, словно он стремился образумить и усмирить разгоряченных противников. — Вам, господин командующий, необходимо предоставить весомые доказательства подобного серьезнейшего обвинения. Во-первых, договор с врагом, ведь Шепотьев — ближайший соратник Самсонова, во-вторых, некое завещание покойного императора и его утаивание — все это не игрушки, и следует во всем хорошенько разобраться, прежде чем делать какие-либо выводы. Обвинения в измене и предательстве — это вам не в космический крикет играть. Тут любая ошибка, любой необдуманный шаг может стоить человеку не только карьеры, но и жизни. А значит — нужно действовать предельно осторожно, опираясь лишь на неоспоримые факты и свидетельства.