Шепотьев сделал эффектную паузу, наблюдая, как на лице Юзефовича отражается целая гамма эмоций — от недоверия до жгучего интереса. А еще он видел, как в глазах адмирала разгорается пламя честолюбия, как напрягаются желваки на скулах, выдавая напряженную работу мысли.

— И как вы правильно перед этим заметили, по Конституции и традициям, которые были нарушены, нового императора выбирают из самых достойных адмиралов нашего славного космофлота… — продолжал Шепотьев вкрадчивым голосом, словно змей-искуситель. — Вы меня понимаете?

Эти слова, произнесенные с многозначительной интонацией, словно молния пронзили сознание Юзефовича. Перед его мысленным взором разверзлась бездна головокружительных перспектив — абсолютная власть, несметные богатства, покорные подданные у ног. И он, Карл Карлович, отмеченный перстом судьбы, мог стать тем избранным, кому суждено привести Российскую Империю к новым вершинам величия.

Адмирал медленно разжал пальцы, все еще сжимавшие камзол Шепотьева, и отступил на шаг, не отрывая пристального взгляда от лица своего собеседника. В его голове роились мысли и планы, выстраиваясь в единую четкую картину будущего.

— Продолжай, — промолвил Карл Карлович, его голос звучал хрипло от сдерживаемого волнения. Он уже понимал, к чему клонит хитрый министр, но хотел услышать это из его уст, словно последнее подтверждение своей избранности.

— А кто на сегодняшний момент является лучшей кандидатурой на этот пост? — Шепотьев многозначительно посмотрел на стоящего перед ним командующего, в его глазах плясали искры торжества. — Самсонов? Нет… Иван Федорович замарал себя мятежом и убийствами… Дессе? Командующий Северным космофлотом был бы достойным кандидатом, если бы до сих пор не считался в глазах большинства колонистов иностранцем на службе в ВКС Империи. Поль Дессе, несмотря на то, что родился в России, до сих пор остается чужаком и обычным «легионером»…

Шепотьев умело играл на струнах патриотизма и ксенофобии, зная, как сильны эти чувства среди высшего командования. Он понимал, что Дессе, при всех своих заслугах и талантах, никогда не сможет преодолеть недоверие и предубеждения, царящие в умах имперской элиты.

— Столетний старик Алексеев — наш начштаба флота? — продолжал свою мысль хитрый министр, театрально всплеснув руками. — Ну, вы сами понимаете, что возраст не даст этому человеку шансов быть избранным на столь высокий пост…

В голосе Шепотьева звучала нотка притворного сочувствия, но в глазах плясали искорки злорадства. Он прекрасно знал, что Алексеев, несмотря на свой острый ум и богатый опыт, давно превратился в живую реликвию, символ ушедшей эпохи. А в эти смутные времена Империи нужен был лидер, полный сил и решимости.

— Остальные адмиралы не имеют достаточного авторитета и заслуг, чтобы составить вам какую-либо конкуренцию… — подытожил Шепотьев, многозначительно глядя на Юзефовича.

В этих словах крылась тонкая лесть, призванная разжечь честолюбие и тщеславие адмирала. Шепотьев умело выстраивал свою речь, подводя собеседника к единственно верному, по его мнению, выводу. Юзефович слушал, затаив дыхание, его сердце бешено колотилось в груди. Каждое слово министра падало в его душу, как капля расплавленного металла, выжигая сомнения и страхи, оставляя лишь жгучее желание власти.

— Мне? — сглотнув, переспросил Карл Карлович, облизав пересохшие губы. Его голос дрогнул, выдавая охватившее его волнение.

— А кому еще? — пожал плечами Шепотьев с видом человека, озвучившего очевидную истину. — Из полных адмиралов остались только вы, господин командующий… Из всех вышеперечисленных лишь у вас имеется реальный шанс надеть большую императорскую корону и остановить, наконец, эту братоубийственную войну…

Эти слова прозвучали как приговор и как пророчество одновременно. Шепотьев умело играл на самых сокровенных струнах души Юзефовича — на его честолюбии, жажде власти и тайном желании увековечить свое имя в анналах истории. Он рисовал перед мысленным взором адмирала картины будущего величия и славы, заставляя поверить в свое предназначение.

Юзефович, уставившись мутным взором на светящуюся голограмму завещания, надолго погрузился в раздумья. Его мысли метались, словно загнанные звери, то обгоняя друг друга, то сталкиваясь в лобовом противостоянии. Слова бывшего канцлера, похоже, упали на благодатную почву. Карл Карлович действительно после смерти императора Константина и до избрания его преемника питал некоторые иллюзии насчет занятия трона, так как в самом деле считал себя достойным кандидатом на этот пост. Он помнил те бессонные ночи, когда, лежа без сна, представлял себя на троне. Эти фантазии, рожденные уязвленной гордостью и неудовлетворенным честолюбием, последнее время сильно терзали его душу, заставляя скрежетать зубами от бессильной ярости.

И вот сейчас, кажется, эти мечты снова обретали реальные очертания. Призрачный шанс, о котором он не смел и помыслить, вдруг оказался так близко, что его можно было коснуться рукой. Искушение было столь велико, что у Юзефовича закружилась голова, а пальцы судорожно сжались в кулаки. Но вместе с искушением пришло и подозрение. Внезапная щедрость Шепотьева, его готовность поделиться столь опасным секретом — все это не могло не настораживать. Прищурившись, Юзефович впился цепким взглядом в лицо собеседника, пытаясь разгадать его истинные намерения.

— Что мне помешает силой заставить тебя передать мне этот документ? — спросил Карл Карлович, зловеще посмотрев на Шепотьева. В его голосе прозвучала неприкрытая угроза.

— Вы могли не знать этого, господин адмирал, но для этого нужен генетический код доступа, — ответил Шепотьев, улыбаясь и вставая с колен. В его голосе звучала едва уловимая нотка превосходства, словно он держал в руках все козыри в этой опасной игре. Глаза министра сверкнули торжеством, а на губах заиграла хитрая усмешка.

Юзефович замер, он понял, что Шепотьев предусмотрел все, что этот скользкий интриган продумал каждый свой шаг. Карл Карлович сильно призадумался. Его мысли закружились в бешеном вихре, перебирая варианты и просчитывая последствия каждого решения. Если он сейчас заключит договор с нелегитимным министром Шепотьевым и отпустит его на свободу, то станет предателем в глазах Птолемея и остальных союзников. Это клеймо навсегда останется на его репутации, превратив из героя в изгоя, из верного адмирала Коалиции в отступника.

То есть если он сохранит у себя завещание, скроет его, то станет предателем в глазах первого министра и может потерять все, что у него до этого было — звание, должность, а возможно, даже и жизнь. Первый министр Граус не из тех людей, кто прощает обиды и упускает возможность отомстить. Его длинные руки дотянутся до Юзефовича даже на краю российского сектора контроля, и тогда пощады не будет.

Но был еще один вариант, манящий и пугающий одновременно. Обладание истинным завещанием императора Константина сулило командующему невероятные возможности в будущем. С ее помощью Юзефович в одночасье мог обнулить авторитет как сегодняшнего малолетнего императора Ивана, так и первого министра Грауса, а после стать новым государем Российской Империи… От одной мысли об этом у Карла Карловича перехватило дыхание, а сердце забилось с удвоенной силой.

Юзефович вздрогнул от таких сладостных и запретных мыслей в своей голове. Он чувствовал, как его раздирают противоречивые эмоции — страх и алчность, верность долгу и жажда власти. Это был момент истины, решающий поворот судьбы, который определит не только его будущее, но и судьбу всей Империи. Адмирал тяжело сглотнул, чувствуя, как пересохло во рту. Его взгляд лихорадочно метался между лицом Шепотьева и голограммой завещания, словно пытаясь найти в них ответ на терзавшие его сомнения. Наконец, он глубоко вздохнул и произнес, каждое слово давалось ему с трудом, словно он выдавливал их из самых глубин своей души:

— Если ты передашь печать и ключ доступа мне, — хриплым голосом выдавил Юзефович, делая свой выбор, — то я отпущу тебя и твоих людей, клянусь…