— Я ничего не хочу сказать, — я развёл руками. — Факты говорят сами за себя.

— Я знала, что Себа тут ни при чём! — Кори в сердцах ударила кулаком по ладони, отчего её снова начало крутить, но она уже не обращала на это внимания. — Он не такой человек! Он не мог этого сделать!

— Значит, это сделали они? — капитан задумчиво посмотрел на троицу Резака.

— Может, и не они, — я покачал головой и кивнул в сторону самого Резака. — Но точно он. Остальные, возможно, присоединились к нему позже.

— Но зачем ему это?

— Сейчас покажу, — я махнул рукой, и полетел к складу. — Давайте за мной!

При виде склада Кори и Кайто в унисон присвистнули. Все остальные смотрели на дорогие вещи с интересом, но не более. Я коротко изложил команде свои мысли насчёт Резака и его плана по отвлечению внимания Борова на войну.

— Звучит вполне логично, — согласился капитан. — Честно говоря, даже чересчур логично для мешка с мышцами, напыханного глэйпом по самые гланды.

— Как знать? — я пожал плечами. — Может, у них главный вообще азиат.

— Эй! — вскинулся было Кайто, но тут же понял, что речь не о нём. — А… Всё нормально.

— Короче, вы как хотите, а я намерен рассказать Борову всю правду, — заявил я. — Он, конечно, мудак и козёл, но я понимаю, из-за чего он мудак и козёл.

— От того, что ты вернёшь ему яхту, он вряд ли перестанет быть мудаком и козлом, — покачал головой капитан.

— Мне неважно, — улыбнулся я. — Главное, что я дам ему шанс.

— Тогда мы с тобой, — решительно заявила Кори. — Тем более, что это действительно может остановить войну на станции и снова помирить братьев!

Сообща мы запихали команду Резака в то же помещение, где они держали меня, и я на всякий случай сорвал с потолка датчик пожарной сигнализации. А то вдруг среди них найдётся такой же умник, который додумается как его активировать, чтобы выбраться наружу.

Заперев таким образом хулиганов внутри, мы вылетели из отсека, приземлились в смежном коридоре станции и пошли в бар. Все, кроме Кори — она отправилась к Себастьяну, поскольку знала его лучше всех. Возможно, всего на какую-то чуточку, но это могло сыграть решающую роль.

— Слушай, а как ты вообще их вырубил? — докопался до меня по пути Кайто. — В смысле, я видел, как ты дерёшься в невесомости… Но откуда у тебя такие умения?

Ну вот не объяснять же ему, что для того, чтобы драться, находясь в невесомости, надо уметь всего две вещи — драться, и находиться в невесомости. Я-то умел и то, и то, а вот Кайто — вряд ли. Он просто не поймёт.

— Знаешь… — я придумал, как выкрутиться. — По сути, мешок с мышцами, как выразился наш капитан, очень мало чем отличается от корабельного реактора первого класса. Он тоже очень быстро набирает критическую массу, он тоже обладает огромной инерцией. Разница только в том, что реактор надо скинуть на баржу, а мешок с мышцами желательно скинуть в какую-нибудь ближайшую стену.

Кайто, кажется, не понял. Но при этом ответ его устроил. По крайней мере, от меня он отстал.

Пиявка что-то исподтишка мне вколола раньше, чем я успел отмахнуться, и боль в боку прошла. Я даже мог нормально идти, не сгибаясь при каждом шаге. Наверняка я потом снова жестоко пожалею об этом, но сейчас было хорошо.

Мы ввалились в бар плотной толпой, распахнув двери и этим приковали к себе взгляды всех присутствующих. Даже музыка стихла.

Под взглядами посетителей бара я прошёл через весь танцпол, подошёл к охраннику, стоящему возле лестницы, ведущей к Борову, и остановился, глядя ему в глаза. Мне для этого пришлось задрать подбородок, но меня это не смущало.

— Пропусти его, — раздалось сверху, и охранник исчез с дороги раньше, чем толстяк договорил.

Я поднялся по лестнице, и Боров широко улыбнулся мне, не забывая тискать своих прокси-рабынь:

— Итак, блудный чемпион вернулся! Неужели ты всё же надумал принять моё предложение⁈

Я встал с другой стороны стола, нагнулся и поставил ладони на столешницу, глядя Борову прямо в заплывшие жиром глазки:

— Нет. Я надумал сделать тебе предложение сам.

— О-о-о! — Боров обрадовался и затряс жирными щеками. — И что же ты можешь мне предложить⁈

— Матильду.

Глаза Борова резко изменились. Из радостных и блестящих они моментально превратились в узкие злобные щёлочки. Боров поджал губы так, что из четырёх подбородков один даже исчез, и процедил:

— Это не смешно.

— Скажи честно, я похож на шутника? — проникновенно спросил я. — Нет? Я так и думал.

— Не смей называть это имя! — снова процедил Боров, и даже своих прокси отпустил. — Ты не смеешь его называть!

— Я не просто смею называть имя Матильда, — я покачал головой. — Я даже могу тебе её вернуть. И даже больше могу указать тебе на того, из-за кого она пропала.

— Ты не знаешь! — заверещал Боров, тряся жирными кулаками! — Ты врёшь! Ты не можешь этого знать!

— Предложение вынесено. — Я распрямился и посмотрел на Борова сверху-вниз. — Как примешь решение, дай знать. — И направился к лестнице, собираясь спуститься к команде.

Но не успел.

— Стой… — сипло раздалось сзади. — Поклянись, что ты правда знаешь, где Матильда! Сука, поклянись!

— Сам сука! — я спокойно обернулся. — За языком следи. Да, я знаю, где Матильда, и мне не нужно давать клятвы. Клятвы нарушают.

— Ладно… — всё тем же севшим голосом простонал Боров, и губы его подозрительно затряслись. — Что ты хочешь за эту информацию?

— Там и узнаешь, — я махнул рукой. — Сам передвигаться способен или тебя на тележке возят?

Оказалось, всё-таки на тележке. Причём антигравной, вроде той, на которых ездят-летают инвалиды, которым по тем или иным причинам нельзя ставить аугментации. Только у Борова тележка явно была модифицированная, чтобы выдержать его огромный вес, но зато и двигалась она не в пример быстрее.

Вместе с нами и Боровом отправилась пара его охранников и почти половина посетителей бара. Я не стал пытаться отговорить их — нахрена? Пусть все будут свидетелями этому. Пусть все видят, что иногда справедливость торжествует.

Мы подошли к внешнему модулю, и Боров нахмурился, что, впрочем, на его лице было почти незаметно:

— Так, а зачем мы сюда пришли? Это же закрытый блок.

— И почему же он закрыт? — поинтересовался я, останавливаясь возле дверей.

— Так разгерметизация же… — Боров почесал нос. — Поломка несущей конструкции, ремонт невозможен, так мне сказали в «Каргоне», у которого я закупал этот блок…

— Ну, раз там разгерметизация, которую нельзя починить, значит мы все сейчас задохнулись, — я развёл руками. — Боров, не тупи! Следуй за мной!

И, подавая пример, я первым прыгнул в невесомость модуля.

А за мной уже последовали все остальные.

Когда Боров увидел «Матильду», он натурально расплакался. Он спрятал лицо в жирных ладонях, но капли всё равно просачивались между пальцами и повисали в пространстве прозрачными шариками. Боров плакал тихо, почти неслышно. Все здесь присутствующие, скорее всего, впервые в жизни видели, как он плачет. Но ему было всё равно. Это были слезы радости. И он их не стыдился.

Наконец оторвав руки от лица, он подлетел на своей тележке к яхте и нежно погладил её по борту. Пальцы его дрожали, будто он боялся, что сейчас они провалятся сквозь металл и всё это окажется лишь трёхмерной голограммой.

— Матильда… — тихо приговаривал он, поглаживая выведенные на борту буквы имени. — Матильда… Я так скучал…

От входа послышались голоса, и среди них особенно выделялся звонкий колокольчик Кори. Я обернулся и увидел, как в модуль один за другим влетают новые действующие лица. Кори, Себастьян, и ещё несколько человек с ними. Они влетели внутрь, да так и застыли возле входа. Себастьян смотрел на Борова, и губы его сжались в тонкую нитку, как и глаза.

Боров, который так ничего и не заметил, наконец отлип от яхты и развернулся ко мне. В глазах его снова пылала ярость:

— Кто это сделал? Покажи мне того, кто это сделал. Это же не Себастьян, правильно?