Горгенатоп представлял себе понравившуюся картину природы. В его воображении она изображала и разнообразную растительность, и водоем, и небо. Он расслабился и созерцал. Так он спал – осознанно, контролируя сон от начала до конца. Музыка его не отвлекала – она создавала просто приятную атмосферу. Когда-то давно, когда он еще был молодым, ему в голову приходили посторонние мысли и чувства, долго учился он от них избавляться. Уже давно его это не беспокоило. Существовали только он и природа!

Постепенно он концентрировался на изображении, но не напрягался, был расслаблен и отрешен, понимая, что без концентрации внимания его разум не сможет войти в нужное для сновидения состояние.

Теперь он представил, как выглядела природа до момента, который он только что вообразил. Он путешествовал в прошлый момент, понимая, что прошлое и настоящее – это всего лишь условности. Ему было нетрудно сделать это, созерцая внутреннюю картину с закрытыми глазами.

В его сновидении происходило то же, что и обычно: шелестела листва в кронах деревьев, каркали птицы, ветер гнал облака. Он чувствовал живое дыхание природы и только наблюдал за ней. Он был не создателем этого прекрасного пейзажа, только наблюдателем, не вмешивающимся, созерцающим.

Наконец картина стала трансформироваться. Появились другие птицы – много разных птиц. Появились животные на поверхности земли – огромное разнообразие видов. Появилась богатая растительность, непохожая на ту, что была на планете Карандаш. А на небе сияло одно-единственное солнце. Вот так так! Это точно не Карандаш!

А потом появились приматы. Да-да, это были именно они! Ходили по желтому песку, каждый по своим делам. И один из приматов в странной одежде и с растрепанными волосами цвета черного крыла сидел в отдалении от всех и смотрел на каменную стелу перед собой. Потом встал и облокотился об нее.

Горгенатоп угадал на ней то ли знаки, то ли символы – смутные, затуманенные, они накладывались друг на друга, и он не смог прочитать их. Но в памяти запечатлелись подобные письмена – это был какой-то древний язык, которым пользовались приматы. Что там написано? Горгенатоп созерцал стелу с верхнего края до нижнего – двадцать или тридцать строк, которые виделись как в тумане.

Неожиданно примат отнял руки от стелы и посмотрел прямо на Горгенатопа.

Старейшину пробрала холодная дрожь. Впервые за все годы сновидений он почувствовал, что его обнаружили. Никто прежде не смотрел на него из снов! Да и как это возможно? Ведь там был только его дух, только его нематериальная оболочка…

Примат в странной одежде, явно обращаясь к нему, воздел руки и выкрикнул несколько фраз на неизвестном языке. Его фразы запечатлелись в сознании Горгенатопа. И тут изображение примата, стелы, других приматов, города и всего мира, который предстал перед его взором, начало мутнеть и блекнуть. Вскоре полностью ушло.

Горгенатоп открыл глаза.

Потрясенный, он поднялся с голубой листвы и пошел на кухню к жене.

– Силинесса, – сказал он, – я только что увидел довольно странный сон.

Она посмотрела на него непонимающим взглядом, отвлекшись от своего занятия. Только здесь Горгенатоп увидел, что она готовит на ужин каплевиков.

– Дорогой, разве для тебя в этом мире что-то представляется загадкой?

– Нет, милая, – ответил он. – В том-то и дело, что сон происходил в другом мире. Возможно, в каком-то древнем мире приматов. Извини, я очень взволнован.

– Ничего, ты меня не отвлекаешь, – сказала Силинесса, разрезая напополам каплевика и кладя его части в аккуратные формы. – Может, тебе слетать к толкователям?

– Наверное, да. Впрочем, я полечу сейчас. – И он пошел к выходу.

– Куда же ты?! – забеспокоилась Силинесса, побежав за ним.

Он остановился у выхода из гнезда.

– Я должен, не откладывая, рассказать свой сон. Иначе он забудется.

– У тебя же поразительная память!

– Да! Но даже я уже стар. Не переживай, я успею к ужину, – и с этими словами Горгенатоп потерся клювом о клюв жены, взмахнул крылом и полетел к толкователям.

Если смотреть от гнезда Кармалины, на другой стороне Голубого леса можно было обнаружить гнездо двух молодых толкователей сновидений. Одного из них величали Карбидом, а другого – Карбункулом. Каждый день к ним приходили посетители и просили потолковать сны. Карбид с удовольствием выполнял их просьбы, а Карбункул еще только учился, будучи подмастерьем.

Имена вранов были взяты из старых языков, сохранившихся в памяти высокоразвитых птиц. Такими именами родители частенько награждали чад. Главное, чтобы имя запоминалось, хорошо звучало, а смысл его не то чтобы отсутствовал, а принимал современный оттенок, каким наделяли носителя имени окружающие.

Карбид был постарше Карбункула. На днях ему исполнилось шесть лет – уже вполне взрослый возраст для врана. Птицы на Карандаше взрослели рано, как и их далекие предки на Земле из семейства врановых.

Карбид принадлежал к стае чернокрылых, а вот его еще юный помощник Карбункул был самым что ни на есть красным враном из стаи красноклювов. Красный цвет имело его оперение, конечности и даже пальцы, которые при необходимости вылезали из перьев. Правда, пальцы и конечности тяготели к буроватому, почти коричневому оттенку, зато оперение представляло собой наряд исключительно яркий в лучах полуденного солнца.

Но сейчас птицы сидели в тусклом свете, просачивающимся сквозь щели хитиновых деревьев, в гнезде толкователей сновидений. Каждый день им приходилось заниматься распознаванием тех или иных картин и образов. Посетители приходили с личными проблемами: у кого-то случилась тревога за птенца, у кого-то – за родителей, а у иных – за себя любимых. Карбид брал главную работу на себя, оставляя Карбункулу растолковать немногое, ведь тот пока еще учился. Но Карбункул выполнял все больше заданий, все чаще ему доставались сновидения для толкования.

У входа послышалось хлопанье крыльев, как будто кто-то прилетел.

– Кто там? – спросил Карбид.

Он проверял работу ученика, начертанную когтем на мягкой углеродной карточке.

– Не знаю, уже поздно, – ответил Карбункул.

– Посмотри, – попросил его Карбид.

Ученик удалился. Карбид отложил последнюю углеродную карточку.

«Ну вот и все, Карбункул почти со всем справился сам, – подумал Карбид. – Пора бы уже ему поручить самостоятельную работу».

В комнате, где сидел на жерди Карбид, было чисто и аккуратно. Продувал свежий ветерок. Солнце просвечивало сквозь маленькие щели в стенах. Гнездо насчитывало пятнадцать аршин в поперечнике – нормальный размер для гнезда на планете Карандаш. Имея форму овала, оно располагалось на толстых ветвях живого хитинового дерева в трех саженях от земли.

Кроме рабочей комнаты, где находился Карбид, в гнезде имелась и вторая комната для отдыха. Там Карбид и его ученик спали, разговаривали и питались каплевиками, принесенными кем-нибудь из многочисленных посетителей.

Между комнатами не было дверей, вместо них помещения друг от друга отделяли занавески из сшитой в полотно голубой листвы.

Занавеска распахнулась, и в комнате показался Карбункул с каким-то враном.

– Добрый вечер! – вскочил Карбид и замахал клювом в знак уважения гостю.

Это был Горгенатоп.

– Сидите, сидите! – сказал он.

Карбид предложил ему устроиться на жерди рядом. Тот принял предложение. Карбид снова уселся, а на третью жердь устроился Карбункул.

– Я уже рассказал в общих чертах вашему ученику, почему я пришел так поздно, – начал Горгенатоп. – Так вот, я увидел абсолютно нетипичный сон. Прямо-таки взволновавший меня до глубины души. Не буду всего рассказывать, но я уверен, что этот сон не из простых. Он немало потряс меня.

– Как-как вы говорите, – спросил Карбид, – нетипичный сон?

– Конечно, – подтвердил Горгенатоп. – Вы готовы к рассказу?

И старейшина рассказал все, что увидел в своем последнем сновидении: о древнем городе, о приматах, о каменной стеле, на которой были выведены странные символы или знаки, и об услышанных им словах на неизвестном языке. Горгенатоп особенно акцентировал внимание на этих словах.