В следующее мгновение сталь соприкоснулась с водой. Звук, который раздался в этот момент, был оглушительным — резкий, пронзительный шипящий взрыв, смешанный с грохотом и дребезжанием пара. Это был звук, который словно воплощал собой невероятную противоположность: огня, столкнувшегося с леденящим душу холодом.
Вода забурлила, как будто в ней проснулось огромное чудовище. Белые струи пара взлетели вверх, будто фонтаны, разлетаясь в стороны и окутывая небольшой участок кузницы густым прозрачным паром. Что был наполнен острым металлическим запахом перегретого железа и испаряющейся воды. В нём мерцали мириады искр, словно микроскопические звёзды, отражающие и преломляющие свет горна.
На некоторое время вид на Феофилла и котёл был заслонён этим волшебным, но кратковременным облаком пара, подчёркивающим значимость и опасность процесса закалки стали.
— А теперь… главный момент, — сказал Феофилл, вынимая металл из воды и быстро окуная его в рядом стоящий большой чёрный котёл, заполненный густым маслом. В этот раз шипения не было, но воздух наполнился ещё более интенсивным запахом нагретого масла.
— Видишь, как быстро? — продолжал Феофилл, вынимая уже остывший металл. — Остужаем в воде, потом в масле… Вот тут главное — время поймать. Каждая секунда имеет значение. Если передержать в воде, будет хрупкий. Если в масле, то слишком мягкий. Всё на ощущении, на опыте… Много лет ушло, чтобы это почувствовать.
Крид внимательно наблюдал за действиями Феофилла, его глаза поглощали каждую мельчайшую деталь. Он задавал вопросы о температуре нагрева, о видах масла, о том, как определить готовность металла. Феофилл отвечал терпеливо, делясь с ним своим многолетним опытом, передавая тонкости мастерства, которые не найти ни в какой книге. Крид понимал, что сила — это только половина дела. Настоящее мастерство кузнеца заключалось в тонком балансе между огнём, металлом и временем, в способности чувствовать материал, предвидеть результат и управлять им с точностью до секунды. И вот старый мастер уже хотел вновь завести разговор об ученичестве Крида и работе в цеху, ибо негоже будущему мастеру прозябать грузчиком на складах.
Внезапно раздался звон колокольчика, вещавший о появлении нового клиента. Это оказался рядовой горожанин в потрепанной одежде, ищущий простой нож для работы в поле. Крид, не прекращая работу, кивком головы указал на стопку готовых ножей, пока старик отвлекся на нового клиента, обсуждая с ним стоимость изделия. Даже простые работы Крид выполнял тщательно, вкладывая в них всю свою силу и стремление к совершенству, и хоть его помощничество началось недавно, уже было ясно, что он станет настоящим мастером. Закат уже почти скрылся за горизонтом, окрасив небо в яркие фиолетово-красные тона, когда Крид наконец закончил работу, удовлетворённо вытирая пот с лица и оглядывая плоды своего труда.
Пронизывающий ветер с Чёрного моря хлестал Крида в лицо, когда он брёл по узким извилистым улочкам Феодоро. Каменные дома, тесно прижавшись друг к другу, словно старый корабельный борт, сжимали его со всех сторон. В кармане хрустела лишь горстка медных монет — жалкий остаток его прежнего заработка. Увольнение со склада стало резким, неожиданным ударом. Конфликт с хозяевами и бюрократами порта закончился не в его пользу. Они предпочли избавиться от неуступчивого работника, найдя формальный повод, утопив его в болоте бесконечной бюрократии, типичной для генуэзских колоний.
Воздух был пропитан запахом солёной воды, рыбы и специй, смешанным с духом камня и земли, характерным для этого портового города на крымском побережье. Виднелись купола церквей, смешанные со стройными и немногочисленными минаретами мечетей, напоминая о многовековой истории этого города, истории сражений и торговли.
Горечь осела тяжёлым камнем на душе. Несколько месяцев изнурительной работы под палящим солнцем и в пронизывающем ветре портового города прошли даром. Перспектива оказалась пустой, беспросветной ямой, в которую его швырнули безжалостные колёса генуэзской бюрократической торговой машины. Его сила, его трудолюбие казались бесполезными перед лицом холодного расчёта и всепроникающих интриг генуэзских чиновников. Они были как хищники, наслаждающиеся своей властью, изводящие людей, как муравьев.
Он представлял себе лица своих коллег, тех, с кем он работал плечом к плечу, разделял солнечный зной и пробирающие морские ветра Феодоро. Их удивлённые, а потом приглушенно-осторожные взгляды, когда они узнают о его увольнении. Нет, никакого бунта не будет. Никто из них не поднимет голову против «господ». Страх, холодный и липкий, как морская вода в зимний шторм, давно сковал их души, превратив сердца людей в «живые копилки», готовые отдавать последнее по первому щелчку генуэзских господ. Они все уже привыкли к своей роли — винтиков в безжалостной машине, приносивших богатство чужим рукам.
С каждым воспоминанием в его сознании становилось всё темнее. Он видел их не как товарищей, а как призраков, привязанных к своей несвободе, лишенных воли и достоинства. Генуэзское иго задавило их души, и это было гораздо страшнее любого физического насилия. Это было удушение свободы, постепенная смерть надежды. Он ощущал на себе холод этого безмолвия, этого всеобщего смирения, этого мрака, который покрывает не только Феодоро, но и души его бывших соратников. И в этой мрачной реальности он понял, что его борьба только начинается, и она будет одинокой и очень тяжелой.
Маленькая комната Крида, зажатая между высокими стенками старых домов Феодоро, пахла солью и выветрившейся древесиной. Ветер с Чёрного моря, проникая через щели в окнах, носил с собой холод и скупую влажность. Луна, бледная и холодная, как клинок, лишь призрачно освещала скромное жилище. Крид лежал на своём узком ложе, не в силах уснуть. Душевные раны, нанесённые несправедливым увольнением, были глубоки и жгучи. Его бросало из стороны в сторону, от бессильной ярости до глубокого отчаяния. Он прокручивал в голове события последних дней, пытаясь найти какую-то зацепку, какой-то способ изменить ситуацию, но ничего не приходило в голову. Генуэзская машина сработала беспощадно, измельчив его усилия в порошок.
Однако, как только первые лучи восходящего солнца пробились сквозь щели в окне, уныние начало отступать. Привычная целеустремлённость, закалённая тяжёлым трудом и жизненными невзгодами, возвращалась к нему. Крид знал, что не может позволить себе опускать руки. В нём была искра, стойкость духа, которая не позволяла ему сдаваться. Глубоко внутри, независимо от внешних обстоятельств, горел огонёк надежды.
Он медленно поднялся, ощущая тяжесть прошедшей ночи в своих костях и мышцах. Но в его взгляде не было уже прежнего отчаяния. На его лице читалась решимость, а в душе зрел новый план. Он был полон желания начать всё сначала. Феодоро, с его многочисленными портами и торговыми путями, представлялся ему городом, полным возможностей.
Этот город на берегу Чёрного моря был не просто местом, где смешались культуры и традиции. Каждый день здесь открывались новые горизонты, новые вызовы и новые шансы. И Крид был полон решимости найти свой путь. Он был настроен на достижение своих целей, невзирая ни на что. Ибо его путь только начинался.
Каменные стены школы для взрослых в Феодоро хранили эхо многочисленных голосов, смешиваясь с шумом прибоя Чёрного моря, доносившегося из открытого окна. Крид, среди других учеников разных возрастов и профессий, склонился над пожелтевшим пергаментом, изучая извилистые строчки латыни. В быстро меняющемся мире «Феодоро», где генуэзцы диктовали свои правила железной рукой, он понял, что физической силы недостаточно. Нужны были знания, гибкость ума и умение приспосабливаться к постоянным изменениям. Как и при работе с горном.
Учителя, пожилые мужчины с истертыми пергаментами в руках и морщинистыми лицами, на которых отразился многолетний опыт, терпеливо объясняли тонкости торгового счёта, запутанного и многослойного, как лабиринт старого города. Крид внимательно слушал, задавал вопросы, стараясь понять каждую мелочь, каждый нюанс. Он знал, что это не просто урок, а вложение в свое будущее.
