Затем, с лёгкостью, несоразмерной его внушительной ауре, незнакомец бросил к ногам Архангела громадный фолиант. Книга была огромной, тяжёлой, словно выкованной из самого мрака, и в её лаконичной надписи на древнем енохианском языке Михаил увидел словосочетание, пронзившее его насквозь: «Ангелы Виктора Крида».
Фолиант был совершенно чистым, белым, словно нетронутый лист бумаги. Но обложка была украшена сложной и непостижимой рунической печатью, излучающей мрачный блеск. Это была печать поглощения, знак бесконечного потока энергии, и Михаил мгновенно понял её суть. Он понял, как наполнить эту книгу, какую ужасающую мощь она несёт в себе. Понял, что это не просто книга, а живая сущность, способная поглощать души, собирать энергию павших воинов, превращая их в безжалостных служителей тьмы и её владельца.
И в тот же миг на него накатила новая волна ярости. Мысль о том, что проклятый Крид создал своих ангелов, своих бессмертных воинов, разрушила остатки его спокойствия. Это было не просто оскорбление, это было глубокое, пронзительное предательство. Все его мучения, вся его вечная война, вся его боль — всё это оказалось не напрасным, а частью плана его врага. И этот план был ужасающе прост и ужасающе эффективен. Ярость снова наполнила Архангела, затмив все прочие чувства, и он понял, что ему предстоит новая, ещё более жестокая борьба. Борьба, в которой он один, а против него — армия бессмертных воинов, созданных самим Кридом. И на лице Михаила проступило не только бешенство, но и отчаяние. Отчаяние, рождённое осознанием того, насколько глубоко и хитроумно был расставлен капкан его давним врагом.
Ярость Михаила, подобная неукротимому огню, пожирала его изнутри. Он не мог смириться с существованием Виктора Крида, с его клятым бессмертием и армией искусственных ангелов. Фолиант, брошенный незнакомцем, лежал у его ног — мёртвый символ живой угрозы, и в его сердце кипел план мести. Но прямое противостояние Криду казалось бесполезным. Бессмертный ублюдок всегда находил способ ускользнуть. Поэтому Михаил выбрал другой путь — путь тонкой, незаметной магии, путь влияния на души людей.
Архангел сосредоточился, погрузившись в глубины своего бытия. Он нашёл ключ к сердцам истинно верующих правителей земли, к тем, кто носил в своей душе искру божественного света. Он не навязывал им свою волю, не посылал прямых приказов. Он посылал видения, тонкие и незаметные для непосвящённого глаза. Эти видения не были приказами, а напоминаниями, пробуждающими забытые инстинкты.
В видениях он показывал им Крида — не как бессмертное существо, а как угрозу их власти, как источник разрушения их мира. Не как существо, превосходящее людей по своим способностям, а как просто предателя, нарушителя законов мира, угрозу их господству. Он обращался к их амбициям, к их страхам, к их жажде власти, показывая им, как победа над Кридом укрепит их позиции, как его уничтожение принесёт им славу и величие.
Цари и императоры, правители всей земли, видевшие эти видения, начали тайно готовить союз против Крида. Они не знали источника своих загадочных озарений, не подозревали о руке Архангела, но в их сердцах проросло семя ненависти к бессмертному ублюдку. Михаил не управлял ими напрямую, он лишь пробуждал в них то, что уже существовало в их душах — жажду власти, страх перед неизвестностью и глубокую веру в неизбежность справедливого возмездия. И в этом медленном, тонком, но неумолимом движении силы он видел свой шанс на победу. Шанс, который позволит ему наконец поставить точку в этой вечной войне.
После ухода таинственного незнакомца в чертогах Михаила повисла напряжённая тишина. Безмолвие, подаренное странным гостем, не принесло Архангелу облегчения. Напротив, в его душе царила тревога, смешанная с неуловимым чувством потери контроля. Он пытался сосредоточиться на своих планах мести Виктору Криду, но мысли расходились, словно испуганные птицы, не находя покоя.
Его взгляд упал на мраморный трон. Белоснежный мрамор, всегда бывший символом его непорочной чистоты и божественной грации, оставался упорно угольно-чёрным. Даже яркий свет, излучаемый самим Архангелом, не мог пробить эту тьму, словно она пропитала камень насквозь, став его неотъемлемой частью. Это было напоминанием о визите незнакомца, знаком того, что в самом сердце божественной твердыни произошли изменения.
Ещё более тревожным было изменение света, излучаемого самим Михаилом. Его архангельская благодать, всегда бывшая источником чистого, ясного сияния, теперь обрела ядовито-зелёные нотки. Этот цвет, не напоминающий ни о жизни, ни о смерти, а скорее о неизбывной боли и отчаянии, словно пропитался тяжёлой тьмой, оставленной ушедшим незнакомцем. Свет стал не источником надежды, а символом скрытой угрозы, предвестником близкой катастрофы.
Михаил осознал, что не только не избавился от тьмы, но и впустил её в самое сердце своего существования. Незнакомец не просто посетил его чертоги, он оставил глубокий след в душе Архангела, в его силе и даже в его сути. Теперь Михаилу предстояло не только сразиться с Виктором Кридом, но и одолеть тьму, которая скрывалась внутри него самого.
Он почувствовал на себе тень проклятия, но вместе с тем и осознание неизбежности борьбы. Божественный свет, который всё ещё преобладал над зелёными искрами, давал ему силу, и Михаил осознал, что никогда не отступит. Он будет сражаться до последнего вздоха, независимо от того, сколько тьмы ему придётся поглотить.
Этот ядовитый зелёный свет, отражённый в чёрном мраморе трона, стал новым символом его непрекращающейся борьбы. Он сражался не только против Крида, но и против самого себя, против тьмы, таившейся в его душе.
Тяжёлая тишина лежала на чертогах Михаила — тишина, пропитанная мраком и тревогой. Ядовито-зелёный отблеск архангельской благодати, отражаясь в почерневшем мраморе трона, подчёркивал тяготу наступившей эры неопределённости. Архангел стоял неподвижно, словно статуя, высеченная из самого мрака; его фигура была настолько величественна и трагична, что сама атмосфера чертогов казалась пропитанной печалью.
Хмуро кивнув сам себе, не произнеся ни слова, Михаил направился к Мечу Истины. Каждый его шаг отдавал глубоким, резонирующим эхом, словно самое сердце небесных чертогов вибрировало в ритме его медленной и величественной походки. Это было не просто движение, а шествие судьбы, неизбежное и трагичное. Каждый шаг отпечатывался в памяти вечности, становился частью бесконечной саги о борьбе света и тьмы.
Воздух сгустился по мере того, как он приближался к мечу. Он остановился перед огромным мегалитом, исписанным древними рунами, в самом сердце которого застыл меч, извлечённый из сердца поверженного бога войны. Этот меч не был просто оружием, он был символом праведного гнева и непоколебимой веры, и Михаил чувствовал его мощь, его сокрушительную энергию, пронзающую его насквозь.
Его рука, медленно поднимаясь, коснулась ледяного клинка. И в тот же миг произошло нечто необыкновенное. Глаза Архангела, всегда бывшие символом чистого, непоколебимого света, вспыхнули ярким, неистовым шартрезным светом. Это не было просто сияние, это было пробуждение древней, неукротимой силы, заключённой в нём самом, силы, которая вот-вот вырвется наружу и обрушится на всех его врагов. Этот свет был предвестником бури, прелюдией к грандиозной битве, в которой решится судьба миров. И в этом свете, в этом мгновении неизбежного противостояния, заключалась мрачная, но величественная эпичность момента.
Теперь Михаил был не просто Архангелом, он был воплощением праведного гнева, непобедимым воином, готовым к последней, решающей битве. Ну или же попросту существом, впустившим в свою душу всепожирающую и разлагающую скверну.
Только вот шартрезный свет, пронзивший Михаила, был не благодатью, а проклятием — древней, ненасытной скверной, пожиравшей его изнутри. Это было не просто решение, а настоящее преображение, полное изменение внутреннего мира, души и тела.
Его тело стало изменяться стремительно и неотвратимо. Свет проникал в плоть, словно расплавленное изумрудное стекло, прожигая её изнутри. Кожа побледнела, став почти прозрачной; сквозь неё проступали мерцающие изумрудные прожилки, словно под кожей текла живая, ядовитая река. Волосы, прежде являвшие собой символ непорочности, почернели, словно пропитанные ядом василиска. Мускулатура вздулась, придавая ему нечеловеческую силу, но движения стали резкими, дергаными, как у куклы, управляемой невидимыми нитями. Его крылья, олицетворявшие чистоту и божественную благодать, теперь отливали ядовитым шартрезом, подобно сплетению ледяных игл и огня Преисподней. Даже Меч Истины, символ праведного гнева, казался изменённым, отражая в холодном стальном блеске зловещую зелень скверны, изливающейся из души Архангела.
