— Да… Вроде… — из сорванного горла прозвучал придушенный хрип. — Да! — постаралась крикнуть громче.
— Слава богу! — выдохнула какая-то женщина.
— Вы ранены?
— Не знаю… — пробормотала, откашлялась. — Ударилась, плечо болит. Голова...
— Не двигайтесь, сейчас вас вытащат. Только не шевелитесь! Вы молодец, всё правильно сделали. Слышите меня? Всё в порядке, только не дёргайтесь!
— Да…
Дальнейшие события в сознании смазались. Меня продолжали успокаивать с платформы, потом помогли выбраться из-под поезда. Один мужчина в синем с пронзительно-оранжевыми вставками, на которых темнели чёрные разводы, второй — в форме машиниста. Перед глазами плыло, но я его узнала — именно это лицо видела над фарами поезда. Показалось, наверное; много ли там разглядишь против света и с не самым хорошим зрением!
Машинист прихватил мой рюкзак. Руки-ноги немилосердно тряслись, но с помощью мужчин удалось доковылять до головы поезда.
То, что они говорили или спрашивали, сливалось в сплошной гул, невнятный и подёрнутый пеленой головокружения. То ли ругались, то ли успокаивали — я ни слова не разобрала. В ушах гудело, ноги подламывались.
Мужчина в спецовке положил мои ладони на грязный холодный металл лестницы, подтолкнул под локоть, сопровождая этим свои объяснения — наверное, заметил, насколько я не в себе. Но подняться самостоятельно сумела, а на платформе приняли двое — причитающая полная женщина с добрым испуганным лицом, одетая в форму, и мужчина в гражданском. Подоспели полицейские. Они тоже что-то спрашивали, потом спорили между собой…
Воссоединение с окружающим миром случилось на другом конце эскалатора, в небольшой комнатке, куда набилось несколько человек, — похоже, кабинете начальника станции. Здесь было душно, шелестел вентилятор, а мне под нос догадались сунуть нашатыря и в руку — кружку с холодной водой. Кружка пахла застарелым чайным налётом. Я выпила залпом, захлёбываясь, пролила часть на футболку, но это помогло сфокусироваться.
— Лучше? — спросила строгая немолодая шатенка в форменной блузке, которая сидела рядом, на соседнем стуле.
— Да, — сказала нетвёрдо, хрипло.
— Как вы себя чувствуете? Что-нибудь болит? Голова кружится? Скорая сейчас будет, — заверила она.
— Нет, я… нормально вроде бы, — заверила, прислушиваясь к себе. Боль пульсировала в плече и во лбу, от слабости и пережитого страха колотило, зудели ссадины, но руки-ноги на месте, слушаются, явно ничего не сломано. — Повезло.
— Вы молодец, правильно себя повели, — похвалил стоявший рядом мужчина в форме службы безопасности метро. Русый с проседью, с редкими усами и седой щетиной, он утирал платком лоб и выглядел совершенно измученным. — Только под поезд зачем бросаться? Такая молодая, симпатичная девушка...
— Я не бросалась! — От искреннего возмущения даже сил прибавилось. — Меня толкнули!
Но продолжить выяснение ситуации сразу не удалось, подоспела обещанная скорая. Возмутительно жизнерадостный врач, невысокая худощавая женщина лет пятидесяти, начала неоригинально:
— Ой, какая хорошенькая! Вылитая Варлей в молодости! — заявила она.
Замечание явно не требовало ответа, присутствующие тоже заулыбались, оценив меткость сравнения, а потом стало не до них: кипучая энергия доктора Лены, как она назвалась, обрушилась и погребла. Меня засыпали вопросами, посветили в глаза, покрутили голову, ощупали плечи. Расспросили об аллергиях, хронических болезнях, принятых лекарствах и алкоголе и, удостоверившись, что можно, сделали какой-то укол. Помогли частично оттереть грязь, обработали ссадины и заверили, что отделалась я лёгким испугом, сотрясения нет, но если вдруг почувствую себя плохо — сразу к врачу.
Я только к концу этой процедуры поняла, что меня расспрашивали не только о физическом самочувствии, потому что тем же бодрым тоном доктор Лена подытожила:
— Не суицидница, точно! Небось от жары плохо стало, всю неделю такие вызовы.
— Но я не теряла сознания, — попыталась настоять на своём. — Меня толкнули! Окликнули и толкнули в плечо, когда обернулась. Вот, и синяк есть!
Правое плечо, которым приложилась внизу, ныло на каждое движение, на нём наливался длинный бурый кровоподтёк в обрамлении ссадин и грязи. Левое пострадало меньше, но на нём всё равно читался отчётливый след.
— Разберёмся, — устало махнул рукой явно не настроенный разбираться безопасник.
Скорая предложила поехать в больницу, если плохо себя чувствую, но мне ещё сильнее хотелось домой, поэтому пришлось подписывать отказ. Врачи с чувством выполненного долга отбыли, а я только тяжело вздохнула: быстро всё закончиться не могло.
Дольше мешать работе станции мы не стали. Меня попросили проверить рюкзак и убедиться, что ничего не пропало, после чего передали транспортной полиции. Вещи не пострадали, только рюкзак испачкался вместе с остальной одеждой, а так телефон уцелел. Хорошо, что я устала к вечеру и глаза так болели, что об экране гаджета думать было тошно, держала бы в руках — точно разбила бы. Или потеряла.
Далеко меня не повели, обосновались на той же станции в неприметном закутке за надписью «Полиция». Лейтенант Гончаренко, как представился дежурный, внешность имел располагающую — достаточно молодой и жизнерадостный русоволосый мужчина, обаятельный, со смешливыми глазами. Когда я вошла, он что-то тыкал в своём компьютере. Лейтенант дружелюбно улыбнулся, пусть и с лёгкой снисходительностью, на меня поглядывал с оценивающим интересом.
— Ну здравствуйте. Рассказывайте, что у вас стряслось? — велел он. — Давайте паспорт… Наталья Сергеевна Борисова.
Рассказывать долго было нечего — спустилась, стояла, окликнули, толкнули. Лейтенант продолжал что-то краем глаза рассматривать в мониторе, понемногу заполнять протокол, коситься в загадочную бумагу на столе и в мой паспорт, и при этом умудрялся задавать связные уточняющие вопросы. Феноменальная способность делать несколько дел одновременно, я так не умею.
Вопросы носили общий характер, частью звучали неприятно, но я сдерживала недовольство: без формальностей никуда. Рассказала, кем работаю, как прошёл день. Не пью, не употребляю, не состояла, не привлекалась…
Господи, когда всё это кончится?
— Наталья Сергеевна, давайте начистоту, — наконец заявил лейтенант Гончаренко. — Я могу принять заявление о том, что на вас напали и толкнули под поезд. Но ничем хорошим это не кончится.
— Почему? — озадачилась я.
— Не было там никого, Наталья Сергеевна. На камерах это отчётливо видно. Я верю, что вы не хотели самоубиться, да и врач скорой адекватность подтвердил, но следователь вас первым делом отправит на психиатрическое освидетельствование, и в конце концов дело закроют за отсутствием состава преступления. Вряд ли вас признают невменяемой, вы производите впечатление достаточно сдержанной девушки, да и поведение на рельсах говорит об определённом хладнокровии. Но давайте сойдёмся на несчастном случае. По такой жаре мало ли что может привидеться! — миролюбиво и обстоятельно разъяснил ситуацию полицейский.
— А можно посмотреть запись? — попросила я уже совсем неуверенно.
Ну не может же незнакомый полицейский состоять в сговоре с моим несостоявшимся убийцей, правда! Нет, всякое бывает, и ещё более странные вещи в мире случаются, но… Да кому я могла понадобиться, чтобы так тщательно готовиться и скрывать убийство?! Я же не дочь олигарха! Мама — кассир в супермаркете, папа — водитель автобуса, сестра — художник-фрилансер! Мастерская моя и вовсе никому не сдалась, их таких тысячи. Помещение в краткосрочной аренде, чуть задрать цену — да я сама сбегу!
Ничего не понимаю…
Наверное, посмотреть записи было нельзя, но лейтенант Гончаренко решил сразу предъявить самый убойный аргумент.
Качество видео оставляло желать лучшего, но себя я нашла и опознала сразу. И отчётливо увидела то, о чём говорил полицейский. Вот человек стоит на платформе, вот оборачивается, а вот…
— Не может быть… А можно ещё раз?