Я усмехаюсь и делаю последний шаг в кабину, имитирующую обыкновенный лифт. Набираю на сенсорном экране цифры: год, месяц, день, час. Подмигиваю ассистентке так и не дождавшейся ни слов любви, ни самой её за все время пока она была со мной рядом, и нажимаю кнопку «ВНИЗ». И вот теперь выпускаю нетерпение на волю.

Перед глазами не мелькают дни и годы в обратном порядке. Даже не звучит музыка, хотя мы и накачали нашу машинку музыкой под завязку всем: стонами волынок, клавесином, классикой, роком, рэпом …Время не идет вспять. Ничего не меняется. Те же стены кабины, тусклый свет лампы на потолке. Я слышу только своё обезумевшее от близости к исполнению надежды сердце. Оно ломится сквозь решетки ребер, отсчитывая моё время. Усмехаюсь. Бред – близость исполнения надежды. Пожимаю плечами. А что делать? У меня всегда была только надежда – самая легкомысленная из сестер. Но именно она не оставила меня, тогда как любовь и вера, взмахнув рукой Дэниз ушли с ней и остались в 90-м. И сейчас мы с надеждой об руку будем возвращать любовь в мою жизнь… и не дадим ей уйти.

Дверь, наконец, распахнулась, и я шагнул на потрескавшийся асфальт улицы Постышева. Покрутил в пальцах монетку и оглянулся. Прекрасно. Всё на месте. Розовая аллея еще разделена пешеходной зоной и отсыпана гравием. Каштаны чуть выше человеческого роста и еще не сплелись ветвями. Даже кусты роз пока еще на месте, их еще не растащили по домам, перестав бояться «дяденьку милиционера». Скамейки так же стоят вдоль аллеи и две «наши», сдвинутые нами с Дэниз как-то ночью втихаря напротив друг друга, тоже. Отлично. С одной из них прекрасно видна застекленная терраса моего дома. Захотелось пересечь полосу движения и посидеть пару минут откинувшись на спинку лавочки и погладить, вырезанные на ней нами имена. Но – нет. Если успею, потом дойду и посижу. Если успею. Если дойду. Если успею присесть... Не удалось рассчитать время искривления временного потока.

Я повернулся к дому спиной и зашагал к площади. Дорога длиной в три дома. Зеленый дом. Пятиэтажка в четыре подъезда.

Кто бы мог подумать, что разговор под сигаретку после секса может кончиться научным спором и полным разрывом?

Еще дом. Белый. Шесть подъездов.

И почему не выключил видик? Или хотя бы не поставил на паузу? Почему вместо того, чтоб сказать ей, что у меня только что был лучший в жизни секс и она была великолепна, я сказал, что сценарист фильма дебил и ничего не понимает в темпоральной физике? Да ладно секс! Можно было бы сказать ей хотя бы то, что я люблю её? И соврать, что буду любить её вечно? Хотя почему соврать? Ведь люблю. Всё еще люблю. И готов миры столкнуть лишь бы её вернуть.

Я остановился и оглянулся назад – окна моего дома мерцали голубоватым светом работающего телевизора. Я мысленно отвесил подзатыльник себе двадцатилетнему и прибавил ходу. Может успею сказать пацану больше.

Желтый дом. Торцом. А вот теперь перейти аллею и войти в телефонную будку. Два. Тридцать семь. Пятьдесят два. Тридцать лет жизни в бешенном режиме не стерли домашний номер стационарного телефона. Уже распахнув дверь будки оборачиваюсь еще раз. По аллее не спеша идет женщина. Вхожу и достаю монетку их кармана. Опускаю ее в отверстие и набираю номер. Слушаю гудки совершенно спокойно. На девятом гудке я молодой возьму трубку, бросив в Дэниз фразу, вызвавшую атомный взрыв в её мозгу. Кто бы знал, что она разрушит нашу жизнь?

– Помолчала бы со своей теорией вероятности вероятностей. Что название, что сама теория – бред потерявших мозги, – и Дэниз вдруг сорвется на крик, выковывая каждое слово из своего упрямства, гордости, обиды и злости.

Один. Два… восемь, девять.

– Алло. Какого? Кому не спится в ночь глухую?

– Тебе, - усмехаюсь и говорю спокойно, уверенно, давно выверенный с психологами текст. Каждым словом вдалбливая ему в мозг, что совершенно необязательно терять любовь всей своей жизни, споря с Дэниз по пустякам. Объясняю, что если он сейчас засунет свою гордость в задни…й карман своих брюк и схватит Дэниз за руку, не дав разбиться стеклу, и вместо того, чтобы кричать на неё, он обнимет девушку, и не дав ей опомниться зацелует её обиду, то проживет полную счастья жизнь. А теории, свершения и достижения человечество все равно получит, но не ценой их сломленных жизней. И что ему нужно успеть, пока она рубит их мир надвое своими словами, и он висит на волоске. Успеть…

Трубка падает на пол, и я слышу слова, которые не успел сказать тогда. Вешаю свою на рычаг и выхожу на аллею. Шагаю не спеша. Не сомневаясь в правильности сделанного. Просто иду, опустив руку в опустевший карман, но продолжая сжимать в пальцах надежду, что успею услышать её счастливый смех до того момента, когда вселенная сотрет меня. Дохожу до своей скамейки и сажусь. Последний раз бросаю взгляд на дверь террасы со всё ещё целым стеклом и закрываю глаза, слушая тишину, продолжая надеяться...

– Я тоже по тебе соскучилась, - смеется она мне в ухо и касается губами щеки. – В этой вероятности нас не сотрет. Правда вернуться мы не сможем. Я просчитала порядка десяти тысяч вариаций. В каждой мы остаемся в 90-м. Тебя это не огорчит?

Я открываю глаза и вижу веснушчатый нос прямо перед своими глазами. Встряхиваю головой, отгоняя наваждение и снова слышу её смех. Поворачиваю голову и любуюсь игрой первых лучей солнца в её глазах, не веря своим. Протягиваю руку. Касаюсь. Всё ещё не верю. Она смеется и торопит меня. А я не готов к такому повороту. Я собирался умереть. Я был уверен, что моя личность перестанет существовать. Я строил будущее для мальчишки, который скорее всего сейчас не выпускает из рук любимую. Мою? Но моя же вот здесь. Рядом. И я ей сейчас смотрю в глаза.

– Объяснись. – говорю ей и делаю то, о чем даже не мечтал: обнимаю её, подгребая всю к себе, целую её макушку и вдыхаю запах. Сердце перестает колотиться, вдруг успокаиваясь и ловя ритм её сердцебиения.

– Как скажешь, – она ворочается, устраиваясь поудобнее «под крылышком», не переставая говорить. - Представляешь, любимый, всё-таки существует такая теория вероятности вероятностей и она способна предположить вероятность того, что временной поток примет «две версии» личности. Понимаешь, геном человека со временем меняется... и всё становится возможным. Даже невозможное.

Из лекций профессора Мари 'Арти. 1990 г.

"… переменная, называемая «любовью», является основным катализатором процессов, кардинально меняющих миры и позволяющих появляться вероятностям.

– Профессор, а как же холодный разум?

– Холодный разум всего лишь сухой остаток в не завершившейся реакции любви. Он не может опровергнуть постулат, так как является его частью."

Утро началось с заунывного «Кис… кис-кис. Барсик.» Слова повторялась и повторялась: монотонно, как заезженная пластинка. Я потянула подушку из-под головы и накрыла ей ухо, засыпая. И мне это даже удалось... на какое-то время. «Кис… кис-кис. Барсик.» на пределе слышимости, но настойчиво. Первый этаж со всеми вытекающими прелестями. У-ууу-уу! Тридцать первое декабря – утро свободы и любви к себе. Пропало. Человечество снова во мне нуждалось. Я перевернулась на спину и побоксировала кулачками стянутую на грудь подушку. Села и отдернула штору. Дед Тарас бродил по двору нашей многоэтажки и искал кота. «Подъем, труба зовёт.»

Села на диване, потёрла лицо ладонями, возвращая ими себе способность улыбаться и перевернулась, вставая на колени. Открыла фрамугу и высунулась в окно:

– Дед, не шуми. Пусть народ поспит, я сейчас выйду, и мы вместе поищем. Курни на скамейке, я быстро.

– Неля? Хорошо.

Вообще-то, меня не Неля зовут, но… люди часто зовут меня не моим именем, а я и не мешаю. Нравится им и что ж? Не горшком же. Пусть зовут, как хотят. Я протопала в прихожку, сунула ступни в угги, натянула куртку и вышла, не заморачиваясь закрыванием замков. Радовало, что под утро, когда садилась на диван, не поддалась соблазну переодеться в пижаму, рухнула на диван, как была в джинсах и фланелевой рубашке – вот и получилось всё быстренько.