Сеня стоял и смотрел, как вокруг стопки поддонов, на которой восседал забытый бог, одна за другой материализовались кошки. Белая, прогнувшись изначально в нижайшем поклоне, вскинула голову и прыгнула к богу на левое колено. Черная, сделала шаг в сторону Сени и поклонилась ему, а потом уселась по правую руку от Одина, обвила хвостом свои лапы, спрятав его вздрагивающий кончик между ними и опустила морду прощаясь. Трехцветная с кокетливым бантиком явилась бок о бок с белым и каким-то узким псом. Пара шла величественно, ступая по грязному песку прибрежной полосы, как по отполированному до блеска паркету. Они сели по левой стороне от уже совсем обычного сорокалетнего бомжа-хиппи. Кошка задержала взгляд, на стоящей в неподвижности Агате. Сене послышалось придушенное воспитанием грустное мя… и бантик на шее кошки сменило алмазное колье. Два ворона глухо каркнули и сели на плечи… все-таки бога.

Рядом вздохнула Агата, и Сеня перевел свой взгляд на неё. Где-то на периферии сознания прозвучало:

– Итак, дранные кошки…

*

*

*

Агата спала, смешно прижав к животу подушку и поглаживая её время от времени. Сеня, приподнялся на локте, рассматривая её. Захотелось похулиганить и просунуть под эту ладонь свою, но он вовремя вспомнил, что его разбудило и поэтому очень осторожно приподнялся, и встал с кровати. Выйдя из туалета, заглянул в комнату, улыбнулся спящей Агате и совершенно неожиданно понял, что это навсегда. Что рядом с Агатой не будет предательств и измен. Будет тихое спокойное счастье с утренним какао или горячим шоколадом, пирогами с вишней и яйцами пашот, сваренными не в целлофановых пакетах. Разговоры по душам и такое же прозрачное молчание… по душам, когда тишина не тягость, а просто часть счастья, живущего в доме. Семён сделал пару шагов назад и ушел в кухню. Заглянул в холодильник и достал молоко. Ополоснул ковшик, стоящий на плите холодной водой и налил в него молока, совершенно не сомневаясь в наличии какао или шоколада в доме. Нашёл и повторил весь ритуал варки горячего шоколада. Открыл шкаф и достал белую чашку. Подмигнул человеческому лицу на ней: «Давай ты будешь моей», - и тонкой струйкой влил в неё шоколад. Прихватив из вазочки сушку, парень вышел. Открытый ноутбук на столе дремал, мерцая зеленой кнопкой ожидания. Сеня сел в кресло и шевельнул мышь.

«– Луна сегодня блудная…

– Хоть бы раз от тебя услышать, что-то другое. Это просто пятно, похожее на пустое, к тому же…

…положим, тех немногих, что полнолуние провели с пользой для человечества, не этот осколок мироздания вдохновлял, а наша компания. А вот все остальные тупо улучшали демографию планеты. Надеюсь, и сейчас работают на этим.»

Где-то на середине страницы Сеня отхлебнул из чашки и хмыкнул:

– Интересно. Загадочная концептуальность… Впрочем, я – за! – и углубился в чтение.

«….

– Итак, дранные кошки…

– Кхх. Кхх.

– Простите бог, - Сириус галантно склонил голову в поклоне Одину и продолжил:

– Итак, стражи, мы вступаем в новую игру. Повторяем правила. Хором. Вслух.

Три кошки, вытянувшись в струнку, как кобель на выставке, в один голос торжественно провозгласили:

Правила игры:

Пророк должен быть счастлив.

Несчастный пророк не должен произнести пророчество.

Записанное пророчество не должно быть прочитано.

Только любовь исправит сказанное. Пророк должен быть влюблён. – Сеня вычеркнул последнюю фразу и вписал. - Пророк должен быть любим лучшей женщиной мира и непостижимо самозабвенно любить эту женщину, и тогда ему будет не до глупостей… а мир пусть живёт себе с миром»

----------------------------------------------------------------------------------------------------

Ивисская борзая[1]-Поденко ибиценко (podenco ibicenco), или ибицкая (ивисская) борзая, поденгу ибисенгу, ибизан, ибицкая гончая, — порода примитивных, аборигенных охотничьих собак, по всем признакам причисляемая к классу борзых.

читать «стихи проституткам»[2] – С. Есенин «Да! Теперь решено. Без возврата»

пока «с бандюгами жарит спирт»[3] – С. Есенин «Да! Теперь решено. Без возврата»

Флёр-де-Сель[4] — одна из самых ценных солей в мире, настоящий солевой деликатес.

…[5] - С. Есенин «Анна Снегина»

1. Значит будет новая сказка

– А вот сейчас будет фокус. – бармен кивнул в сторону столика, от которого только что вернулась официантка и даже, привлекая её внимание, указал на сидящую у окна пару пальцем. – Смотри внимательно...

– Ну. Смотрю.

Девушка повернула в сторону клиентов голову и тут же сорвалась с места, увидев, как блондинка подтолкнула в её сторону пустой стакан из-под только что принесённого виски. Девчонка уже протянула руку, чтобы поймать посуду, но стакан остановился ровно на краю стола.

– Повтори. Два по сто. – Произнесла клиентка, не поворачивая головы.

Официанта кивнула и устремилась к бару.

– Ты это имел ввиду? Фокус в том, чтобы стакан остановился на краю и не упал?

– Не-а. В стакан загляни. – Парень выставил на стойку пару чистых хайболов и уверенным движением разлил напиток.

– На что там смотреть? Пустой стакан. Один лёд на дне.

– Лёд на дне. А я его туда не клал. - Бармен развел руками и покачал головой. – И сейчас не кладу. Со льдом не заказывали...

*

– Тебе нравится издеваться над бедным мальчиком? – мужчина, сидящий за обсуждаемым столиком, удивленно хмыкнул.

– Нет. Просто не люблю излишне разбавленный виски. А этот, - девушка, не оглядываясь, качнула головой в сторону бармена, - единственный, обративший внимание на такую мелкую деталь, как лёд в стакане... из-под виски.

Она протянула руку и опустила палец в свой напиток, словно чайную ложку, и слегка помешала. Хлопья замерзшей воды, облепили стекло и начали медленно опускаться на дно, собираясь в прозрачные кусочки.

– Ты грустна.

– Кай. Болен. И кажется не выздоровеет.

Она залпом выпила и отвернулась к окну. Её спутник покрутил свой стакан, принюхался и подтолкнул к женщине.

– Сделай «со льдом». Он человек. Ты всегда знала, что жизнь человеческая - миг.

Она, не глядя, повторила процедуру, продолжая смотреть сквозь витраж. За уличным столиком сидели двое: парень и девушка. Они ели мороженное. Смеялись. При этом мороженное они воровали друг у друга, всячески отвлекая внимание, а может быть просто, делая вид, что не замечают. Лукавая улыбка блуждала с одного лица на другое, уступая место то нежности взгляда, то прищуру глаз, то соблазну языка, слизывающему десерт с ложки...

– Эй-ей. Сестричка, ты увлеклась. Вода закончилась. Сейчас стекло лопнет.

– Что? Ах, да. Сейчас всё исправлю. – Она погладила стакан и изморозь сменила апрельская капель, собираясь в ручеек и стекая со стола. До пола капли не долетали, испаряясь где-то по пути. – Вот и всё.

– Посмотри на меня. Фрейя, посмотри на меня.

Женщина медленно повернула голову, до последнего не отрывая взгляд от смеющейся пары на улице.

– Что? – Она наклонила голову к плечу, и растянула губы в улыбке. - Что? Всё хорошо.

– Мне не ври. «Кай болен. Кай не выздоровеет.» Это ты сказала? Ты? Та, что может исцелить взглядом? Та, что может внушить любовь, сидя к мужчине спиной? Та, что может влюбить зайца в белку и создать новый вид?

Лицо женщины менялось. Неведомая рука художника стирала с него искусственность улыбки, прорисовывая резкими рубленными штрихами другие черты, прекрасные, но лишенные чувств. Даже голос стал звонче и громче.

– Могу. Но не для себя. Больной должен хотеть исцеления. Я должна это чувствовать. А я не чувству...

Вдруг зазвенела посуда и бармен поймал падающую с верхней полки бутылку.

– Что за...

И мужчина накрыл руку сестры своей.

– Тшш... милая, тшшш. Что сделаешь с мужским идиотизмом? Ревновать к самому себе и наказывать за это любимую женщину... Верх идиотизма. Напомни, где он сейчас?