Девушка наплескала сразу в две рюмки и положила в две тарелки разнообразной снеди.

– Вот, всегда хотела новый год встретить с умным человеком! А умный у нас кто? Умная у нас я. А, потому – будем!

Люська по-гусарски опрокинула одну за другой обе рюмки в рот, проглотила, вздрогнула и затрясла головой.

– Любить-ворошить… – сипло выдавила она, одновременно тыкая вилкой в нарезку и смахивая выступившую слезу. – Прав же был папенька – крепка советская власть!

– …Да папенька бы тебе ручонки отбил, если б узрел такое непотребство!

Люська, багровея лицом, подняла глаза от тарелки с закуской и уставилась на… сидящую напротив барышню, чем-то неуловимо знакомую, но с невиданной в здешних краях высокой прической и одетую при том в вычурное бальное платье.

– Ты кто такая?.. Ты кто такая, чтоб… чтоб рассуждать об моём папеньке? Может ты ещё и о маменьке моей мнение имеешь?

– Имею, имею… и о тебе, подруга, тоже имею.

– Ты… кто? – невольно скосив глаза на бутылку, спросила Люська.

– Люсиль я. Папенька именно так нас назвать желал, да только бабушка побоялась, что папеньку нашего «на карандаш» возьмут за такое дочкино имечко, вот в Людмилы и записала. Ну а ты-то и вовсе как-то очень уж стремительно нас в Люськи определила…

– Так, горячка моя белая, постой, не спеши! Голову мне не морочь, я же у тебя ясно спросила: «Ты кто?», а не «Как тебя звать-величать?»

– О-оо! – Люсиль закатила глаза к люстре. – Ты же хотела новый год встретить с собой любимой? Ну так я она и есть – та самая любимая! И вот что, ты мне шампанского плесни – всё ж не прачка я, какая, чтобы водку хлестать!

«А и плесну! – решила тогда Люська. – Горячка – не горячка, но ведь права же!»,

…И – понеслось: девочки пили, девочки пели… Люсиль водила Люську по кругу, заставляя ту держать спину и поводить плечиком, учила смеяться, прикрывая губы ладошкой… Они синхронно стреляли глазками в экран телевизора и томно выгибали спинку… а потом валялись на диване и блажили на два голоса «Ты помнишь, как все начиналось?..»

Часы очередной раз укоризненно качнув маятником, пробили полночь и тогда Люсиль сказала:

– Всё, сказка кончилась. Пора мне. – Она залихватски подмигнула, встала и, пытаясь поправить ладонями порядком растрепавшуюся прическу, спросила, – Да, а ты чего хочешь-то больше всего?

– Я? Ну… принца, наверное, – раскрасневшаяся Люська сдула упавший на глаза локон.

– Принца, значит… – невнятно, из-за зажатой в зубах шпильки, пробормотала Люсиль, потом, вынув и определив её на нужное место в волосах, уже нормальным голосом продолжила, – И какого же тебе надобно принца?

– Да любого, я не привередливая, лишь бы – принц!

Люсиль внимательно не неё посмотрела, пожала плечами, и предложила:

– Может, тогда стоит посмотреть подарки?

Люська скептически оглянулась на ёлку, но всё же подошла к ней и подняла одинокую коробочку.

Сорвала упаковку, на миг замерев, разглядывая футляр, в какие обычно помещали кольца.

Хмыкнула и открыла.

Но внутри лежала лишь маленькая, сложенная пополам подарочная открытка: «С новым годом! Исполнения всех желаний!»

– Увы и ах, вы не герой моего романа. Я принца хочу, но где ж его взять… – грустно прошептала Люська, роняя подарок на пол, и медленно оборачиваясь к Люсиль. Но той с ней уже не было.

И тогда девушка пошла спать.

Всю ночь ей снились балы, кавалеры и … даже один расчудесный принц.

Он склонял голову, приглашая ее на вальс, улыбался, кружил с ней по залу и загадочно молчал. И Люська тоже молчала, потому что боялась, по привычке брякнуть что-нибудь непотребное.

…Разбудил ее звонок в дверь. Люська машинально накинула халат и шаркая шлёпанцами пошла открывать.

А на пороге стоял… коленопреклонённый красавец-мужчина и сжимал над головой букет роз.

– Дорогая Людмила, прости меня. Я тебя не достоин, – бархатным баритоном пророкотал пришелец, после чего встал, отряхнул с колен подъездную пыль и протянул Люське бумажный листочек, – распишитесь, пожалуйста.

– Это что? – щурясь со сна, махнула та на букет.

– Цветы, с извинениями. Вчера заказали для Вас.

– Ага… Вчера, значит… – она поставила закорючку на бланке и приняла букет. – А от кого?

– Простите, но заказчик пожелал остаться анонимным. – Парень элегантно кивнул, развернулся и не спеша пошел на выход.

На тёмной куртке во всю спину красовалась надпись: «ООО «Принц на час – сервис».

У двери лавки сидела старуха. Она сидела прямо на раскаленном солнцем камне дороги, поджав под себя одну ногу, а вторую согнув в колене и уперев в неё локоть руки с зажатой трубкой. Кто был старше: старуха или трубка, или много веков подряд они переживали друг друга, не знал никто. Казалось, что ничего живого в этой неподвижной фигуре нет. Лишь дымок курящегося табака и теряющие, время от времени, неподвижность зрачки, сжавшиеся в точку и следящие за суетой города, выдавали все еще теплящуюся жизнь в этом старом теле.

– Ниши! Зайди в лавку. Ты уже высохла на этом солнце, и скоро я продам твою мумию. – Голос за спиной сидящей был тверд и спокоен. Говоривший явно был в своем праве приказывать, и он это делал, не демонстрируя власть. Но старуха не шевельнула даже пальцем. – Давай, заходи уже. Пора. Гость пришел, – уже мягче, ворчливее прозвучал затихающий голос, который был оборван перезвоном дверных колокольчиков и хлопком двери.

Легкая улыбка тронула растрескавшиеся губы. Старуха отмерла и откинулась спиной на стену, пыхнула пару раз, оживляя тление табака, и выпустила ароматный дым сквозь сложенные трубочкой губы, на которых продолжала блуждать улыбка. Сощурилась, оглядывая улицу. Еще пару минут назад полупустая площадь наполнялась людьми: сновали мальчишки-разносчики; кричали зазывалы у лавок; спящий под старой оливой дервиш вдруг сел и наклонил голову к плечу, словно внимательно слушая, шепчущего ему на ухо. Повеяло. Резко. Порывом. И Ниши встала. Тоже резко, и юбки обвились вокруг её ног, а ветерок понёс по улице песок и пыль.

– Неужели?.. Показалось? Надо же, а он прав. Кажется, пора.

В лавке было пусто. Только хозяин и его гость сидели на мягких подушках перед разделявшем их низким столом. Луч солнца падал ровно в середину, оживляя маркетри1 столешницы, собранной казалось из всех пород деревьев мира. Изящный бронзовый чайник, лукумница и пара простых стеклянных стаканов, повторяющих изгиб женского тела, стояли в удалении от солнечных бликов.

Старуха уже прошла мимо мужчин и вдруг остановилась, снова к чему-то прислушиваясь, скользнула взглядом по столу и пошла дальше, огибая расставленные в каком-то замысловатом порядке: столы с медной, серебряной, золотой утварью; разбросанные и сложенные стопками подушки, расшитые яркими нитями; расстеленные или перекинутые через свисающую на цепях деревянную перекладину, ковры; сложенное навалом оружие. Она шла легкой походкой юной девы и маленькие колокольчики-подвески переговаривались на её босых лодыжках. Ниши скрылась в полутьме арочного свода и мужчины, не сговариваясь, синхронно поднесли стаканчики с чаем к губам, сделав по глотку.

– Молчит? – Скосил глаза гость. – И скажи, уважаемый, как я буду с ней говорить? Как мне ей объяснить, что мне от неё надо? Я хочу, чтобы девушка, на которой я завтра женюсь, любила меня вечно. Как мне это ей втолковать, уважаемый Хаста-бей? Как сказать Ниши, чтобы любви Айши на всю мою жизнь хватило?

– На всю жизнь твою? – Тихий голос прошелестел за спинами мужчин. – Можно и так.

Гость вздрогнул и обернулся. Старуха стояла у него за спиной и раскачивалась с пятки на носок и обратно, пристально глядя в глаза мужчины. Даже больше – её взгляд парализовал сидящего, он боролся, пытаясь отвести его, но невидимый поводок удерживал на месте. Ниши вдруг сорвала со своей шеи нить с единственной яркой бусиной и протянула гостю. – На, наденешь на шею женщине, и она будет любить… пока не истлеет нить, но до конца твоей жизни. А теперь уходи. Нет тебе дороги под этот кров.