– Не стану. Я видела их. Они любят друг друга. И их любовь не дешевле моей. – Фрейя потерлась плечом о плечо брата и сказала. – Пойдём, выиграем мне ещё лет пятьдесят невмешательства в жизни смертных, - она улыбнулась и повернулась к вечному мужу спиной.

Темный изумруд сукна внушал спокойствие. Скользя кончиками пальцев по краю стола, женщина обошла его вокруг. Остановилась, выбрав место. И брат тут же отодвинул кресло. Она села и Фрейр встал за её спиной. Изящные пальцы сжали мел и вписали ставку напротив «Nord – Freyja» - «право невмешательства в жизнь смертных – 50 лет». Улыбнулась, идущей к столу миниатюрной красавице. И та заняла кресло по левую руку. Белая львица легла у её ног, а за спинкой кресла, повторяя движение Фрейра, встал Уту. Мужчины качнули в поклоне головами, а женщины обменялись взглядами, приветствуя друг друга. Фрейя протянула женщине мел, и та вписала под вспыхнувшем именем «East – in-na-an-na» свою ставку. И тут же откинулась на изголовье кресла, кутаясь в меха и бледнея, словно это, последнее действие, отняло у неё остаток сил. Брат положил ей на плечо свою ладонь.

Все игроки были за столом. Инанна вздохнула, и первая карта упала на сукно. И прозвучало первое дабл, чье-то сплит... Фрейя молчала, глядя в лицо крупье. А Один приподнял правую бровь и бесстрастно спросил: «Еще?», дождался лёгкого кивка и сдал карту ей.

Игроки сменяли друг друга: кто-то выигрывал, кто-то проигрывал, только Фрейя продолжала сидеть за столом. Пуш. Сдача за сдачей. Пуш. Пуш. Пуш... Боги: забытые, стёртые из памяти новых поколений, уставшие от своих обязанностей или от собственного бессмертия, наслаждающиеся своим могуществом и нежелающие с ним расставаться, жаждущие простых радостей или вседозволенности – все, собравшиеся на турнир, столпились, окружив игровой стол. Фрейя невозмутимо сидела, наблюдая за падающими на стол картами и слушая голос Одина: «Еще? Себе. Пуш.» Хрустнула разрываемая тишью новой колоды. «Время вышло», - улыбнулась мысленно богиня и подняла глаза на мужа. Он смешивал карты последней колоды для последней сдачи. Закончил.

Забытый бог, отставил руку с лежащей на ладони колодой в сторону. Иннана сдвинула колоду, завершая перемешивание «случайной рукой» и Один сдал себе две карты. Перевернул одну, открывая её достоинство. Вторая осталась лежать рубашкой вверх. Десятка. И тут же метнул две карты Фрейе. Две семёрки.

– Сплит?

– Нет.

– Еще?

– Да.

Карта взлетела вверх, провожаемая десятками глаз, открываясь пристальным взглядам. Возгласы удивления, вздохи облегчения, чей-то зубовный скрежет... Карта легла ровно на своё место и Фрейя медленно опустила свой взгляд на неё. Семёрка. Рука брата легла на её плечо, а Один перевернул свою карту. Туз.

– Блэкджек.

И наступила тишина.

– Ну, что ж. Пора сменить обстановку и вернуться домой. Полвека в тишине подальше от мира смертных – так мило. Одиночество – привилегия богинь.

Фрейя встала, опёрлась на руку брата и не оглядываясь, не спешно покинула зал.

Один не стал утруждать себя пешей прогулкой и просто переместился к выходу, кивнул Иверу и тот щелкнул пальцами, привлекая внимание мальчишки-парковщика. Забытый бог хорошо знал свою жену – она не сбежит, прячась от поражения. Суета – не её стиль. Фрейя будет улыбаться, перемигиваться с братом, остановится поболтать с Иннаной и лишь потом выйдет на свежий воздух, задаст пару вопросов Иверу, потреплет по макушке пацанёнка, сядет в машину и пока на неё будет обращен хоть один взгляд будет дрифтовать на парковке, покрыв её тончайшей коркой льда. Но стоит моргнуть последнему зрителю и от неё не останется даже воспоминания.

Брат с сестрой появились через пару минут. Машина уже стояла у входа. Ивер ждал, любуясь явлением богини, радуясь её приходу и зная, что всех встречных она сейчас одаривает счастьем взаимной любви. Она остановилась, словно услышав его мысли и перезвон её смеха умолк, и она протянула руку для пожатия.

– До встречи, Ивер. Без меня не начинайте.

– Как можно, госпожа. Я буду ждать вас всегда. – В почтении склоняя голову.

Тут же Один сделал шаг вперед, оттесняя и Ивера, и Фрейра.

– Провожу. – Взгляд Фрейи упёрся ему в переносицу, и он даже ощутил давление в этой точке, мысленно аплодируя. Хмыкнул и повторил. – Провожу.

– Ты в своём праве. – Женщина улыбнулась и шагнула к машине, покачав рукой над головой, прощаясь с братом, и продолжая рассыпать улыбки.

Один придержал дверь кадиллака пока Фрейя усаживалась в автомобиль и занял водительское место. Повернул голову и покачал головой.

– Что? – Фрейя подняла брови и невинно улыбнулась.

– Что? – Один рассмеялся. – У тебя привычка сводить меня с ума. Меня. Со всеми остальными мужчинами ты до таких пируэтов не опускаешься.

– Да? А они у меня есть? Кто-нибудь меня любил кроме тебя? Кто-нибудь дошёл до… того, что позволил себе ты?

– Ты – моя вечная победа и поражение.

Вальяжная расслабленность полулежащей в автомобильном кресле красивой женщины, уверенной в своей красоте, знающей, что красота – оружие и умеющей этим оружием убивать, слетела в миг. Женщина села и обернулась, глядя в упор на мужа, презрительно кривя губы.

– И что же было победой? То, что у тебя получилось сыграть со мной в любовь дважды? Или то, что ты заставил меня ненавидеть себя за желание любить двоих одновременно? За то, что я сходила с ума, делая выбор? Что было победой? Ты вообще понимаешь, что должна чувствовать женщина любящая и изменяющая одновременно двоим? Ты можешь представить, какую цену я заплатила за сказанное Оду «да»? А потом… потом ты начал ревновать меня к себе, потому что я – жена Ода, перестала быть любовницей Одина. Я, хранящая вечность мужу. Тебе. Молчишь? Это лучшее, что ты можешь сделать. Как можно ревновать к самому себе? Как можно разбить сердце любимой, сказав, что ты – всё: муж, любовник, а еще наставник, приемный родитель, друг, учитель… Всё и все, кого она когда-нибудь любила.

– Как можно ревновать к самому себе… Бесконечно. Мучительно. Страшно. Вдруг понять, что ты никогда не отдавалась мне, не принимала меня, не растворялась во мне так, с такой безудержной радостью, как Оду. Ты уничтожила меня в тот миг. Ты предпочла человека богу. И не имеет значения, что бог и этот человек едины. Чувство разное.

За окном автомобиля давно уже не было казино, парковки, автострады. Кадиллак нёсся, сквозь метель, но ни один из пассажиров не обращал на это внимания. Тягостное молчание повисло в салоне. Фрейя отвернулась к окну, а Один смотрел в лежащие на коленях ладони, которые он так и не положил на руль.

– Мне понадобились века, чтобы остыть и понять, что я причинил тебе.

– Ты сделал из богини жизни и любви – калеку.

– Да. Теперь понимаю. Но слово бога было сказано. А оно может быть только исполнено. Обратной силы слово бога не имеет. В тот момент, я думал только об одном. Я хотел, чтобы ты никогда не знала уверенности в том, что любима. Как я… в тот момент.

Женщина хмыкнула и снова обернулась лицом к мужу.

– Даже цари земные понимают, что они хозяева своему слову. «Моё слово царское. Хочу дам, хочу назад возьму.» Только ты, Один, сказал, как отрезал.

Фрейя открыла дверь, несущейся в вечности машины и вышла.

3. Я сделаю тебя счастливым, чего бы это мне ни стоило

Форточка в спальне Кая была слегка приоткрыта. Эйя стояла снаружи, прислонившись спиной к стене и слушала его прерывистое дыхание. Он спал. Захотелось, как прежде поправить сползшее одеяло, присесть рядом в кресло и пустить в его сны сказку. Но время сказок прошло и хлопок двери это подтвердил.

– Дорогой, просыпайся. Время завтрака...

Герда не изменилась. «Я сделаю тебя счастливым чего бы мне это не стоило!». И ведь делает. Не спрашивая его о том, хочет он быть счастливым сию минуту или нет. И она вдруг почувствовала, как растёт в ней раздражение. Что за дурацкая манера! Ведь спит же. Спит её любимый человек, а она? Разбудить, чтобы накормить! А если он уснул за полчаса до этого? А если бы он сейчас был в чужой сказке? Но, нет... счастье любой ценой. Её счастье. Она его так представляет. Надоела! И еще сильней прижавшись к стене, Фрейя щелкнула пальцами и на кухне Герды со стены упала медная сковорода. С грохотом. Задев стопку, выдраенных до блеска мисок. Одна из них покатилась по стерильной столешнице и... Фрейя сделала еще движение пальцами, словно отпуская щелбан ребру тарелки и та врезалась в витрину с гердиным фарфором. Упс... и нет фарфора. А теперь женщина повернулась к стене лицом и посмотрела сквозь неё. Ну, никак нельзя пропускать такое действо: Герда, в своём накрахмаленном белоснежном чепце, в застёгнутом на все пуговицы платье, застыла с недонесенной до рта Кая ложкой, по-птичьи повернула голову, прислушиваясь, вернула ложку с тарелку и поджала губы.