— Попробуй! — наседал тёзка. — Ничего страшного, если не получится!

— Нельзя пробовать, — процитировал я учителя Йоду. — Надо делать. Или не делать.

— Тогда сделай! — товарищ никак не унимался, и я решил-таки поддаться его нажиму, рассудив, что если что-то на этом и потеряю, то не так уж и много, а вот любой успех мы с тёзкой будем вправе посчитать грандиозным, вне зависимости от его истинных масштабов.

А и не зря тёзка нажимал — у меня получилось! Да, отдохнуть после телепортации под моим управлением захотелось прямо сразу, но сам факт радовал. Ещё несколько перемещений туда-сюда под управлением дворянина Елисеева, и снова телепортироваться под моим оказалось даже легче, чем в первый раз. Оба такому повороту обрадовались, но пришлось прерваться, потому что подступило время обеда. После него мы собрались действовать в зависимости от того, насколько насытимся — или сразу возобновить челночную телепортацию, или сделать это после некоторого отдыха. Действительность, однако, наши планы беспардонно опрокинула — едва с обедом было покончено, явился коллежский асессор Денневитц.

— Да, Виктор Михайлович, вынужден признать вашу правоту, — выдал Денневитц, вглядевшись в лицо дворянина Елисеева. — Даже жалко Матвея Яковлевича…

— Почему жалко? — не понял тёзка.

— Так он же наверняка пожелает устроить вам подробное обследование, дабы выяснить, каким таким образом вы столь быстро вернули себе приличный вид, — хохотнул коллежский асессор и уже серьёзно продолжил: — А я таковой возможности ему не дам. Не могу, Виктор Михайлович, вы мне нужны срочно. Настолько срочно, что прошу вас воспользоваться телепортированием — нам с вами необходимо немедленно переместиться отсюда в Никольскую башню.

Тёзка уже готов был прямо сейчас и приступить, но я его притормозил, доходчиво объяснив, почему именно здесь и сейчас так делать не следует. Он малый умный, сразу всё понял и принялся доводить моё мнение до Денневитца:

— Подождите, Карл Фёдорович. Боюсь, мы невольно дадим и Матвею Яковлевичу, и охраннику пищу для нежелательных размышлений, если телепортируемся прямо отсюда, — надо же, как, оказывается, товарищ может выразиться! Загнул, так загнул! — Может быть, разумнее будет с лестницы или ещё откуда, где никого нет?

— Хм, — Денневитц посмотрел на дворянина Елисеева с явным уважением. — А ведь и правда, Виктор Михайлович, — добавил он после недолгой паузы. — Пойдёмте.

Перенеслись мы с Денневитцем именно с пустовавшей лестничной клетки. Шаг — и в который уже раз оказываемся в Никольской башне.

— Я пока отдам необходимые распоряжения, а вы, Виктор Михайлович, извольте ознакомиться, — коллежский асессор извлёк из портфеля несколько листов бумаги. — Минут двадцать у вас есть.

[1] В нашем мире — Бишкек (Киргизия)

[2] В нашем мире — Ситка (Аляска)

Итак, нам с дворянином Елисеевым предстояла очная ставка со Шпаковским — именно копию протокола его допроса оставил Денневитц. Честно говоря, оба мы ждали этого с интересом, уж больно хитрым и даже умным человеком выглядел Александр Иванович как по нашим воспоминаниям, так и по своим ответам на вопросы следствия.

Что о заговоре он знал, но на заговорщиков не донёс, Шпаковский полностью признавал, но тут ему деваться было некуда — в вопросах содержались многочисленные отсылки к показаниям других лиц, полностью Александра Ивановича в этом смысле изобличавшим. Со своей юридической колокольни тёзка сразу отметил, что признание части вины или вины меньшей зачастую может помочь в отрицании всего обвинения или же наиболее тяжкой его части. Судя по дальнейшему тексту, Шпаковский исходил из тех же соображений и принял их как руководство к действию.

Довольно убедительно он показал, что с самого начала считал затею заговорщиков обречённой на провал, что и стало одной из причин преступного недонесения. Но вот в изложении других причин, побудивших его оставить власти в неведении относительно заговора, убедительности Александру Ивановичу уже откровенно не хватало. Немало хороших знакомых у него, видите ли, среди заговорщиков было, как и людей, перед которыми имел он разного рода обязательства. Смотрелось это по меньшей мере нелогично — если тебе эти люди так прямо уж дороги, ты бы хоть отговорить их от участия в безвыигрышном деле попытался, но нет, не стал, оставил всё как есть. Видимо, прояснить истинный смысл именно этих самых других причин Карл Фёдорович и собирался с помощью дворянина Елисеева. И правильно, нам с тёзкой и самим стало интересно, так что очной ставки мы дожидались с нетерпением.

Что Шпаковский, говоря о побудительных мотивах своего недонесения, врёт, тёзка почувствовал сразу. Вот как ему такое удаётся⁈ Я со всем возможным вниманием прислушивался к мыслям и ощущениям своего напарника, но так и не смог понять, как это распознавание работает. Прямо действительно, как само собой — щёлк! — и всё. Однако тут же я столкнулся с ещё одной необъяснимостью — в отличие от очных ставок с Вольцевым и иными фигурантами, понять, что именно Александр Иванович своей ложью скрывает, у дворянина Елисеева пока что никак не получалось. Уж не знаю, то ли случился какой-то непредвиденный и необъяснимый сбой в тёзкиных способностях, то ли в Михайловском институте настолько продвинулись в изучении тех самых способностей, что особо талантливые деятели ещё и научились им противостоять. В любом случае, проблема была налицо, с ней было необходимо что-то делать, но вот как — оставалось непонятным.

…Денневитц тем временем углубился в изучение связей Шпаковского с различными персоналиями заговора, ну, насколько это было возможным из-за уклончивых и путаных ответов подследственного, и тут мне показалось, что наконец появилась возможность хоть за что-то зацепиться.

— Ты не заметил, как часто Шпаковский упоминает деньги? — спросил я тёзку.

— Деньги? — не сразу сообразил тот.

— Деньги, деньги, — повторил я. Действительно, послушать Александра Ивановича, так он был должен чуть ли не каждому второму заговорщику, а с остальными вёл какие-то общие денежные дела.

— Хм, а ведь ты, похоже, прав, — согласился тёзка даже не со мной, а с очевидной реальностью.

— Так и спроси, какой у него в этом заговоре денежный интерес был! — только и осталось мне сказать.

Идея тёзке понравилась, но для возможности её осуществить пришлось подождать, пока в допросе образуется логическая пауза. Наконец Шпаковский закончил витиеватый и не сильно исполненный смысла ответ на очередной вопрос, Денневитц призадумался, не иначе над тем, что именно ему в этом ответе особенно не нравится, тут дворянин Елисеев и встрял:

— А скажите, Александр Иванович, какую выгоду вы рассчитывали получить с этого мятежа?

И вроде сам по себе вопрос вполне корректный, и задал его тёзка безо всякой издёвки или даже простого сарказма, но Шпаковский аж отпрянул, будто в лицо ему плеснули какой-то гадостью.

— Выгоду? Какую ещё выгоду? — растерянно переспросил он.

— Попался! — тёзка торжествовал. Ну да, имел полное право — Шпаковского на вранье всё-таки поймал. Теперь бы ещё правду выудить или хотя бы найти, где её искать…

— Денежную, Александр Иванович, конечно же, денежную, — дворянин Елисеев не отказал себе в удовольствии уподобиться коту, играющему с пойманной мышью. — Вы же потому и не донесли на заговорщиков, что собирались под шумок свои денежные дела поправить? И, насколько я понимаю, далеко не самым законным способом? Ещё и меня собирались к этому привлечь, для чего и учили?

Чёрт, опять я не засёк, как к тёзке пришло озарение! Прямо как будто не в одном теле и не в одном мозгу живём!

Но тут мне стало не до ахов и охов — Денневитц, при первом тёзкином вопросе явно проникшийся недовольством (ну как же, вклинился, понимаешь, студент в его выверенную цепочку каверзных вопросов!), услышав продолжение, немедленно не то чтобы так уж прямо сменил гнев на милость, но перенаправил своё негодование с помощника, исполняющего в данный момент роль свидетеля, на подследственного.