Историческая встреча друзей детства произошла с некоторой задержкой — со слов прислуги, Алексей Юрьевич должен был вернуться домой уже вскорости, но назвать точное время его прибытия никто в доме не решился, родители тёзкиного приятеля также отсутствовали, а дожидаться хозяйского сына в квартире тёзке показалось скучным.

Способ скрасить ожидание тёзка нашёл намного лучший, отправившись на поиски места, где можно было бы перекусить, потому что завтракал рано утром и молодой организм начинал уже требовать загрузки в себя очередной порции питательных веществ. Место такое быстро нашлось, всё-таки жил тёзкин приятель на Арбате, и тут более чем хватало всяческих заведений, где можно было поесть на любой вкус и за любые деньги. Выбирал тёзка придирчиво задержаться решил лишь в четвёртом по счёту месте, куда заглядывал. Уж и не знаю, чем бы нас кормили в забракованных тёзкой заведениях, но тут подали превосходно приготовленный бефстроганов с качественно прожаренной картофельной соломкой, и я понял, что тёзка не ошибся, особенно когда он запивал этот полузавтрак-полуобед крепко заваренным чаем, закусывая напиток маленькими и ужасно вкусными орехово-шоколадными пряничками. Машину тёзка оставил ещё у дома, где жили Михальцовы, так что ничто не помешало нам погулять по Арбату, куда более чинному и спокойному, нежели в покинутом мной мире, но всё равно явственно претендующему на этакий артистизм. Ноги тёзка переставлял неспешно, и к дому в Кривоарбатском переулке они принесли его, а с ним и меня, где-то почти через час.

— Витька? Елисеев? — на окончательное опознание у Михальцова ушла ещё пара мгновений, но вот уверенное завершение процедуры идентификации ознаменовалось радостным воплем: — Ви-и-итька! Здорово, чертёныш! Какими судьбами⁈ Да что стоишь-то, как не свой, а ну, проходи, давай!

Встрече с другом из золотого детства тёзка, разумеется, обрадовался, я же пребывал к некотором недоумении. Как-то не очень верилось, что тёзка, весь такой аккуратный и подтянутый, мог приятельствовать с этим уже в столь юном возрасте отложившим заметный жирок субъектом. Стоит ещё добавить, что субъект был кое-как причёсан, его пухлые щёки покрывала рыжеватая поросль, которую сам он, не иначе, считал бородой, а уж вырядился господин Михальцов так, что его можно было принять за активиста, а то даже и председателя общества защиты попугаев, если бы таковое существовало. Вместо пиджака носил он бордовую куртку с изумрудно-зелёным жилетом, под непомерно огромным воротником белой рубашки на несколько узлов повязал пышный оранжевый бант, а его брюки в чёрно-синюю полоску бесстыдно контрастировали с ярко-жёлтыми фетровыми домашними туфлями. Ходячий кошмар, короче.

Хозяин, хозяйский сын, точнее, велел подать вина и закуски, усадил тёзку за стол и принялся вываливать все свои новости за прошедшие года, не давая гостю даже словечко вставить. Тёзка-то в этих новостях более-менее ориентировался, поскольку примерно в половине их речь шла об общих знакомых, а мне удалось лишь понять, что в настоящее время тёзкин приятель учится в Императорской Академии художеств, что решил он полностью посвятить себя искусству живописи, а потому определяться на службу не планировал, и к будущему своему извержению из дворянского сословия относился спокойно и даже с этаким показным безразличием, заверяя тёзку, что кистью заработает уж всяко не меньше чиновничьего жалованья и доходов с имения. Что Алёшка неплохо рисует, тёзка помнил, но такого превращения детского увлечения товарища в жизненную стезю как-то не ожидал. Однако же, когда подали угощение, Алёша как-то сразу перешёл к более спокойному разговору, в котором мог уже участвовать и тёзка.

Потихоньку тёзка стал подводить беседу к старшему брату Алёши. Сам Алёша подвоха поначалу не почуял и успел сболтнуть, что Николка сейчас подвизается в Михайловском институте при Академии наук, но уже скоро ошибку свою понял и тут же кинулся её исправлять.

— Нет, Витя, ты уж прости, но с братом я тебя сводить не стану, — заявил он.

— А что так? — тёзка сделал вид, что не понимает. Сам сделал, мне даже подсказывать не пришлось.

— Мне Николка не говорил, так что и я тебе как бы не говорю, — тихо сказал Алёша, — но он говорил с отцом, а я… — слово «подслушал» не прозвучало, но мы с тёзкой всё поняли правильно. — Он должен докладывать о любых своих встречах и беседах вне института. Кому докладывать — я и сам не знаю, и тебе лучше не знать. Прости, Вить, ещё раз, но мне что-то не хочется отягощать свою жизнь ненужными сложностями, да и твою тоже. Пойдём лучше, я тебе работы свои покажу.

По дороге в мастерскую мы с тёзкой осматривались, благо, было на что. Жили Михальцовы явно на широкую ногу и недостатка в деньгах не испытывали, снимая в очень даже неплохом доходном доме целый этаж. Я так и этак прикидывал, откуда дровишки, прошу прощения, денежки, но тут мы дошли до мастерской, и что моё, что тёзкино внимание переключилось на другое — на работы Алёши Михальцова.

Врать не стану, я никогда не был знатоком или ценителем живописи, но картины тёзкиного приятеля мне понравились. Особенно удавались Михальцову портреты, и он, если найдёт богатых заказчиков, действительно сможет заработать себе не только на хлеб с маслом, но и на всяческие деликатесы тоже. Тёзка, при полном моём одобрении, начал искренне нахваливать увиденное, но тут Михальцов слегка бесцеремонно прервал его излияния вопросом:

— Кстати, Витя, а ты сейчас в Москве надолго?

— На три дня собирался, — ответил тёзка, — не считая сегодня. А что?

— В галерее Академии художеств сейчас выставлены картины Адольфа Гитлера, мне было бы интересно, если бы ты сравнил с ними мои работы. Он, правда, больше пейзажист, но ты же и мои пейзажи видел.

— Адольф Гитлер? — не понял тёзка. — А это кто?

Приехали… Пока Михальцов втолковывал тёзке, что даже такому невеже, как Витька, должно быть известно, что это самый знаменитый из современных германских художников, основатель и глава «Рейхскультурфронта», а также сердечный друг актрисы Лени Рифеншталь, [2] я тихо обалдевал. Да уж, если Гитлер здесь известный и даже знаменитый художник, в ближайшие десять лет за будущее этого мира можно быть спокойным…

[1] Для нужды нет запрета (нем.)

[2] В нашей истории Лени Рифеншталь (1902–2003) — немецкая кинорежиссёр, актриса, танцовщица и фотограф, одна из крупнейших фигур в кинематографе ХХ века, создатель фильмов «Триумф воли» и «Олимпия», прославлявших национал-социализм и ставших одними из вершин неигрового кино

Если кто посчитал, что услышанным от Михальцова мы с тёзкой удовлетворились, то совершенно напрасно. С Кривоарбатского переулка мы двинулись в знакомую уже мне университетскую библиотеку. По пути я в общих чертах рассказал тёзке, кем и чем был с таким пылом превозносимый Михальцовым Адольф Гитлер в моём мире, так что моё удовлетворение тем, что здесь этот деятель стал-таки признанным и известным художником, тёзка полностью разделил. Меня, правда, слегка напрягало упоминание о каком-то «культурфронте», который Гитлер тут возглавляет, но пусть уж командует он такими же художниками, а не правит страной.

Впрочем, что это я? Никаких шансов возглавить Германию у Гитлера в этом мире не было, даже призрачных — здешняя история не позволяла. Мировая война, которая в истории моего мира давно уже именуется Первой, здесь тоже состоялась, вот только Германия её не проиграла, потому как из-за неучастия в войне России не воевала на два фронта. Однако и победа над англо-французами не принесла Германии решающего успеха, а потому Вторая Мировая этому миру, к сожалению, ещё предстоит. Но Вторая Мировая без Гитлера и нацизма — это совсем не та Вторая Мировая, которая была у нас, тем более, как я понимал, и в этот раз кидаться на Россию немцы не станут. Да и ладно, хрен с ними, с немцами, у нас с тёзкой свои проблемы, вот ими и будем заниматься…