Встав на стул из столовой, Анджелина обнаружила, что темная субстанция – не пыль, а самая настоящая грязь. Кошмар. Как это возможно, он ведь каждый день вращается у них над головами? Но когда работает, ничего не заметно. Чтобы почистить вентилятор, придется притащить из гаража трехметровую стремянку, ту самую, которой Анджелина воспользовалась в «черную пятницу», убираясь на верхней полке в шкафу-купе за несколько минут до того, как хлопнула задняя дверь и в доме в неурочный час очутился Уилл. Она огляделась. Почти подошло время отдыха на веранде. Вентилятор надо привести в порядок в другой раз. А может, теперь, когда Уилл околачивается дома, стоит попросить его?..

На горах, почти целиком покрывая их, лежал густой, тяжелый туман, солнца как не бывало. Если Анджелина ничего не предпримет, этот день превратится в очередную ночь. Она резко спустила ноги с кресла-качалки на неровный пол, посмотрела на Уилла и заявила:

– Мне чего‑то хочется.

– Чего, например? – спросил муж, взглянув на нее.

– Не знаю. Но не завтракать. Завтракать я не хочу.

– Я уяснил, – улыбнулся Уилл.

– Ты что, отращиваешь бороду?

– Возможно. Что думаешь на сей счет?

– Слишком рано судить.

По веранде пронесся порыв ветра.

– Я не хочу играть в семью, – проговорила Анджелина.

Улыбка Уилла потухла. Он встал и прислонился к защитной сетке – лицом к ней, к дому.

– Когда я ухожу на работу, у тебя грустный и растерянный вид.

– Я думал, ты будешь чаще бывать со мной, – ответил Уилл, расхаживая взад-вперед. Затем он остановился. – Раньше ты больше сидела дома.

– Боже, Уилл, все меняется!

– Я, пожалуй, пойду в дом, – сказал Уилл. Встал, немного потоптался на месте, а потом исчез за дверью, которая с грохотом захлопнулась за ним.

Анджелина поднесла бокал к губам, но он оказался пуст. Она поставила его на пол и продолжала медленно качаться в кресле, пока не погас последний огонек. Где‑то поблизости раздавался таинственный посвист козодоя – птицы, которую, как выяснилось, чаще можно услышать, чем увидеть.

Тем же вечером, после ужина, супруги, как обычно, вместе убрали со стола. Уилл, вынеся мусор, вернулся с улицы и заявил:

– Тебе нужны две новые шины – передняя левая и задняя левая.

Анджелина вытирала столешницу, всей ладонью прижимая тряпку к гранитной поверхности.

– Со стороны пассажира или водителя? – спросила она.

Уилл, направлявшийся к своему стулу, застыл на месте и обернулся.

– В каком смысле?

– Когда они левые? – осведомилась Анджелина, смахивая крошки со столешницы в ладонь. – Когда стоишь лицом к машине или сидишь внутри? – Она ополоснула тряпку, отжала ее и повесила на кран.

Но Уилл все еще стоял там, где остановился, воззрившись на жену.

– Передняя левая шина всегда одна.

Даже слабый свет кабинета делал черты его лица резче.

– Пусть так, но я не знаю которая.

– Ты ведь шутишь, да?

Ноги у Анджелины задрожали, словно земля под ней начала проваливаться и качаться.

– Нет, – ответила она, прислонившись к раковине и скрестив на груди руки. – Если ты просто скажешь мне, со стороны пассажира или водителя, я пойму, какие шины требуются.

– Ты подразумеваешь, что у машины не одна передняя левая шина? – спросил Уилл, повышая голос. – Ты ведь в действительности так не считаешь. Просто тебе хочется, чтобы я говорил на твоем языке.

– Не понимаю.

Заурчала посудомоечная машина. Анджелина чувствовала, что ей нужно открутить этот разговор назад, точно она пропустила какой‑то пункт.

Уилл стал расхаживать небольшими кругами.

Анджелина ухватилась за столешницу позади себя, то с силой вцепляясь в нее, то ослабляя хватку и всем телом раскачиваясь в такт этим движениям.

– Это важно: стоишь ты перед машиной или сидишь в ней.

– Нет, не важно, – возразил Уилл. – Разве у коровы левая и правая нога меняются местами в зависимости от того, где стоит наблюдатель?

– Нет, конечно. У коровы, как у человека, только одна левая сторона. – Анджелина отпустила столешницу, и ее руки повисли вдоль тела. – У машины как у коровы?

Чего еще она недопонимает?

Анджелина собиралась сразу выйти из машины, но перед домом Люси снова был припаркован ярко-красный грузовик, и она поймала себя на том, что смотрит в голубое осеннее небо, удивляясь, почему у нее так колотится сердце.

Дверь трейлера распахнулась, Джон Милтон направился прямо к ней и открыл дверцу ее машины.

– Чего это вы здесь рассиживаете?

– Жду, когда вы уедете.

– Вы хотели, чтобы я вышел из трейлера и сел в грузовик, не заметив вас?

– Да.

– Ничего вы не хотели.

– Полагаю… – Анджелина на секунду отвела взгляд. – Я не знаю, чего я хотела.

– Именно так вы и выглядите: женщина, которая сидит в машине и не знает, чего хочет.

Анджелина вынула ключи из замка зажигания, взяла сумочку, небесно-голубой зонт и подалась вперед, будто собираясь выйти из машины, но снова откинулась на сиденье.

– Вы стоите у меня на пути, – сказала она.

– Я стою там, где хочу, – возразил Джон Милтон. – Почему вы до сих пор сидите в машине?

– Хочу и сижу.

– Ничего вы не хотите. Вы всегда говорите не то, что думаете?

Анджелина топнула ногой по полу машины.

– Я хочу вылезти.

Джон Милтон ухмыльнулся.

– Так пожалуйста.

– Но я же…

– Когда я впервые увидел вас, мне захотелось оставить дверь ванной открытой.

– Да как у вас язык поворачивается!.. – Анджелина опустила глаза и расстегнула липучку на зонте, точно собиралась открыть его прямо в машине. Джон Милтон подступил вплотную к дверце и словно сделался ее продолжением. А потом придвинулся еще ближе. – Люди не говорят подобные вещи вот так, запросто.

– Почему?

– Это неприлично.

Джон Милтон покачал головой.

– Опять вы за свое! Вот чего вы хотите? Чтобы я прилично себя вел?

– Я хочу выйти из этой машины, не прикоснувшись к вам.

– Полагаю, – проговорил Джон Милтон, – вы опять говорите не то, что думаете.

Анджелина отвела взгляд. Затем поставила одну ногу на землю, а когда вставала, то лицом и грудью коснулась его груди. И ощутила то, чего не испытывала уже давным-давно, от чего у нее перехватило дыхание и что проникло в самые потаенные уголки ее тела.

Когда она направилась к трейлеру, Джон Милтон кашлянул.

– Вот теперь ясно, из-за чего весь сыр-бор, – произнес он.

Анджелина не обернулась и не замедлила шаг. Пожалуй, приличия здорово переоценивают. Чувствуя, что Джон Милтон смотрит ей вслед, она летела к трейлеру как на крыльях, не чуя под собой ног. Услышав, что дверца ее машины захлопнулась, она, так и не обернувшись, щелкнула дистанционным ключом.

– Расскажите мне что‑нибудь, чего я не знаю, – попросила Люси.

– Моего мужа уволили, и я устроилась на эту работу не ради денег или чтобы помогать вам или кому‑то еще, а лишь бы уехать из дома, который, как я предполагала, будет пустовать, но теперь там хозяйничает он. Помимо того, по дороге сюда я купила три плитки шоколада.

– Я имела в виду себя. Расскажите мне что‑нибудь, чего я не знаю о себе.

Анджелина улыбнулась: ну конечно, Люси имела в виду себя. Она посмотрела на лежащую перед ней таблицу.

– Что ж, вы родились четвертого января – четвертого числа первого месяца. А я первого апреля – первого числа четвертого месяца. Мы – зеркальные отражения. Это очень классно.

– Я имела в виду – опишите меня, как вы описывали Надин.

– Люси, я ведь не знаю Надин. А вас знаю. – Анджелина оглядела окружавшее их тесное пространство. Карточный столик, футон, кухня, коридорчик, реечные дверцы шкафа, уолмартовские пакеты. Она улыбнулась. – Люси, вы никогда не были замужем, верно?

– Я не так уж давно обзавелась Генриеттой.