Несмотря на всю напряженность между Ираном и США, Бабак за все время, что перемещался между странами, не сталкивался с серьезными проблемами. Иногда обладателей двойного гражданства могут «вызвать на беседу» в местные спецслужбы, но, как правило, после того как силовики понимают, что человек просто приехал по своим делам и не планирует свергать Исламскую республику, его отпускают с миром. Правда, никогда не знаешь, в какой момент политика может измениться, и не посадят ли тебя в тюрьму как заложника для обменного фонда. Отношения Вашингтона и Тегерана сейчас на таком низком уровне, что исключать такой сценарий нельзя. Хотя не так давно была жива надежда на потепление. Смена курса

Надо сказать, политическая элита Ирана достаточно быстро осознала, что непримиримое противостояние с США не очень-то хорошо сказывается на перспективах страны. Когда началась ирано-иракская война, Вашингтон поддержал Ирак. Тегерану пришлось сражаться без крупных союзников: с «Сатаной поменьше», СССР, он тоже рассорился из-за вторжения советских войск в Афганистан. К концу 1980-х страна осталась разорена войной, чтобы выйти из кризиса, необходимы были реформы: их начали реализовывать после смерти аятоллы Хомейни в 1989 году. Перемены предполагали хотя бы частичную нормализацию американо-иранских отношений, прежде всего по экономическим соображениям.

Первый шаг навстречу Вашингтону сделал президент Ирана в послевоенные годы Али Акбар Хашеми Рафсанджани (1989–1997). Жестом доброй воли стало освобождение американских заложников, захваченных в Ливане проиранской «Хезболлой»: Рафсанджани вступил в переговоры с американской стороной и помог администрации Джорджа Буша–старшего разрешить проблему. В ответ американцы обещали Тегерану «встречные шаги», а советник американского президента Брент Скоукрофт публично заявлял о возможности снятия экономических санкций с Ирана. В итоге заложников отпустили в 1991 году, но никаких ответных шагов американцы не предприняли. Более того, следующий президент США Билл Клинтон в 1995 году ужесточил санкции против Тегерана и ввел запрет на взаимодействие американского бизнеса с Исламской республикой.

Новую попытку наладить диалог с Вашингтоном предпринял следующий иранский президент Мохаммад Хатами (1997–2005), апологет политики «диалога цивилизаций». В интервью CNN Хатами рассуждал о сходстве представлений о демократии в Иране и США, выступил с осуждением атаки террористов «Аль-Каиды» на Нью-Йорк и Вашингтон в сентябре 2001 года. А после того, как США начали вторжение в Афганистан, чтобы разгромить сотрудничавшее с «Аль-Каидой» движение «Талибан», иранские вооруженные силы помогли американцам — Тегеран регулярно делился с Вашингтоном развединформацией для координирования ударов по талибам. Никаких ответных любезностей американцы не оказали: напротив, 29 января 2002 года президент США Джордж Буш–младший произнес знаменитую речь «Ось зла», в рамках которой причислил Иран, вместе с Ираком и Северной Кореей, к государствам, угрожающим миру путем поддержки террористов или создания оружия массового поражения. Единственный путь взаимодействия с этими государствами, подчеркнул Буш, — непримиримая борьба.

На тот момент образ Ирана как врага, закрепленный в общественном сознании, не давал американским политикам даже задуматься о возможной смене курса. Как можно нормализовать отношения со страной, где захватили американское посольство, а на митингах регулярно сжигают звездно-полосатые флаги и скандируют «смерть Америке»? Помощь от противника принять можно, но публично пересматривать отношения неприемлемо — избиратели не поймут. В Исламской республике такой подход закономерно вызвал настороженность, более того, после вторжения в Ирак возникли опасения, что Иран окажется следующей страной, куда США попытаются принести демократию с оружием в руках. Такие настроения помогли ультраконсерватору Махмуду Ахмадинежаду победить на выборах 2005 года. Ахмадинежад не только обострил антиамериканскую риторику, но и активизировал ядерную программу.

Бараку Обаме, вступившему в должность президента США в 2009 году, в наследство досталось сложное нагромождение взаимных ирано-американских претензий. При этом еще на этапе праймериз внутри Демократической партии Обама заявлял, что готов к переговорам с Ираном, из-за чего его соперница Хиллари Клинтон, сторонница более «ястребиных» взглядов, попыталась поднять его на смех. Но у Обамы был амбициозный план — сломать устоявшуюся модель, когда в отношениях Ирана и США одна эскалация следует за другой. Для этого он предложил Тегерану сделку в духе классической стратегии «кнута и пряника». С одной стороны, 44-й президент США ввел в отношении Ирана беспрецедентно жесткие санкции (самыми болезненными стали ограничения на экспорт нефти и рестрикции в банковской сфере), с другой — публично обещал снять их все и даже пойти по пути нормализации отношений, если Тегеран согласится на переговоры.

Со временем план сработал, хоть и не без трудностей. В 2013 году на президентских выборах в Иране победил реформист Хасан Рухани, пообещавший договориться с «большим Сатаной». По итогам долгих и сложных переговоров в 2015 году стороны подписали Совместный всеобъемлющий план действий (СВПД), широко известный как «ядерная сделка», которая вступила в силу в 2016 году. С Тегерана сняли ключевые санкции, в ответ Исламская республика заверила, что ее ядерная программа носит невоенный характер и допустила на все свои атомные проекты инспекторов МАГАТЭ.

Обама действовал, ориентируясь на будущее, и не только с точки зрения задачи нераспространения. США, как казалось на тот момент, не только решили вопрос с возможным созданием Ираном ядерной бомбы, но потенциально способствовали демократическим переменам в стране. Многие тогда надеялись, что политика реформистов и интеграция Исламской республики в мировую экономику постепенно приведут к значимым внутренним изменениям. У них были основания так полагать: в 2010-х годах поведение Тегерана на международной арене изменилось. Так, США и Иран работали как союзники в борьбе с ИГИЛ в Ираке: американская авиация наносила по террористам удары с воздуха, а созданные при помощи Ирана шиитские ополчения добивали боевиков на земле. (При этом в Сирии, где с 2011 года началась гражданская война, Вашингтон и Тегеран поддерживают разные стороны конфликта).

Казалось, у США получилось запустить прекрасно работающий механизм: конечно, стороны не стали друзьями, но вели рабочий диалог. Одновременно у Вашингтона появился эффективный рычаг для давления на Тегеран: в случае, если Иран предпримет что-то неуместное (активизирует ядерную программу или атакует соседнюю страну), американцы всегда могут пригрозить новыми санкциями. Тегеран в этой ситуации предпочитал вести себя осторожно, ставя во главу угла экономическое развитие. К концу своего срока Обама называл ядерную сделку одним из главных своих достижений. Но американская политическая система устроена так, что следующему президенту не составило никакого труда обнулить всю работу Обамы на иранском направлении. Короткий медовый месяц

Бабак вернулся в Иран как раз через год после подписания ядерной сделки. Тогда вообще возвращались многие: страна жила надеждами на светлое будущее, и многие члены диаспоры приезжали в Иран, веря, что могут работать на благо родной страны, перед которой открываются большие перспективы — исламисты по-прежнему у власти, но времена вроде бы изменились и перемены не за горами. Правда, многие вернувшиеся, в том числе и Бабак, полноценно вкусили проблем — в его случае в первую очередь бюрократических. Обладатель американского паспорта думал, что для решения всех дел с наследством ему хватит максимум полугода. Но уже через пару месяцев стало очевидно — тут не управиться и за год. А в итоге, чтобы полностью вступить в права наследования, Бабак потратил почти четыре года и тонны усилий и нервов.

Впрочем, даже так игра стоила свеч. Отец Бабака до революции был интерьер-дизайнером, а в конце 1980-х использовал имеющийся капитал, чтобы заняться недвижимостью — после войны с Ираком, когда начался бум урбанизации, многие тегеранцы стали рантье. В итоге в наследство детям он оставил несколько квартир в столице, большой загородный дом и счета в местных банках. А пока Бабак воевал с бюрократией, ему предложили работу в торговом отделе одного из европейских посольств. После отмены санкций Иран для западных инвесторов выглядел крайне перспективным рынком, поэтому в 2015–2017 годах они устроили настоящее финансовое паломничество к персидским рубежам. Европейцы платили Бабаку две тысячи долларов в месяц — для иранской столицы деньги просто бешеные.