Более того, перед вторым туром часть сторонников Галибафа, обидевшись на Джалили за нежелание идти на компромисс, призвали поддержать реформиста Пезашкиана. Сам по себе такой разлад показателен: в консервативном лагере кризис лидерства, единый фронт дробится на фрагменты, каждая фракция по-своему смотрит на идеалы Исламской Республики, а молодые консерваторы все чаще обвиняют опытных политиков в отступлении от идеалов революции. Конечно, верховный лидер Али Хаменеи наверняка мог пресечь распри и надавить на консерваторов, дабы привести их к общему знаменателю хотя бы на время выборов. Но он этого не сделал. Почему?

Скорее всего, иранского лидера в целом устраивала победа реформиста. Власти уже во время ожесточенных протестов весны 2022 года (подробнее о них в главе 13) начали прощупывать почву, чтобы вернуть реформистов в политическое поле, выйти из кризиса легитимности и вернуть людям веру в иранскую политическую систему[15]. Победа реформиста не выглядит полностью срежиссированной — все-таки это выбор, который сделали избиратели. Однако высшее руководство не стало препятствовать такому результату, хотя подходящих палок для электоральных колес у рахбара и его окружения, очевидно, хватает.

Иными словами, победа Пезашкиана во втором туре должна была вселить в сомневающихся веру в политический процесс в Исламской республике и стимулировать участие в выборах. Сказать, что задумка совсем не удалась, нельзя. Все-таки во втором туре явка подскочила на 9%, то есть внезапно замаячившая на горизонте интрига произвела впечатление на какую-то часть общества, в том числе и на мою знакомую Сетаре. Однако итоговые 49% — все-таки очень мало для Ирана, поэтому полностью политическую апатию на выборах 2024 года преодолеть не удалось.

В любом случае, возвращение интриги в иранскую политику дает повод предположить, что и предстоящий транзит власти пройдет не менее интересно. Главной точкой бифуркации остается смерть верховного лидера, которому на момент написания книги сильно за восемьдесят. После этого изменения станут неизбежными: Иран ждет и борьба за власть, и попытки реформировать систему, и много чего еще. Но какими будут эти перемены? Возможно движение и в сторону демократии, и в противоположном направлении. Не стоит забывать, что Исламская республика все эти годы обеспечивала легитимность не только за счет демократических процедур и выборов; не менее важную роль играла социальная политика. Новые люди во главе страны могут сделать ставку не на средний класс и либеральные преобразования, а на бедные слои и левый популизм. Во многом Иран уже шел по этому пути в прошлом.

Linz, Juan J. Totalitarian and Authoritarian Regimes. Boulder, USA: Lynne Rienner Publishers, 2000. p.36

Более подробно о санкциях и их влиянии на экономику Ирана см. главу «Замкнутый круг санкций».

Перс. «Раиси, Раиси — отсоси!».

Более поздние и глубокие исследования подтвердили аномальные результаты по провинциям на тех выборах по сравнению с традиционными электоральными предпочтениями. Причем голоса скорее отнимали не у Мусави, а у других кандидатов: консерватора Мохсена Резайи и реформиста Мехди Карруби.

См. например: Khosrokhavar Farhad, Ladier-Fouladi Marie, The 2009 Presidential Election in Iran: Fair or foul?, EUI RSCAS, 2012/29, Mediterranean Programme Series

Перс. и араб. «О, Хусейн — Мир-Хосейн!». Подробнее о значении этой игры слов см. главу «Шиизм до мозга костей».

Confronting Iran Protests, Regime Uses Brute Force but Secretly Appeals to Moderates, The Wall Street Journal, Nov. 23, 2022.

https://www.wsj.com/articles/iran-protests-government-mahsa-amini-11669137860

«Басидж» (перс. «мобилизация») — ополчение в составе Корпуса стражей исламской революции, басиджи — участники соответствующего ополчения. В данном случае имеется в виду провокатор, агент силовиков.

Пренебрежительное слово для обозначения исламского духовенства. Подробнее см. приложение «Словарь персидских ругательств и оскорбительных выражений».

В Иране используется собственный солнечный календарь. 1398 год соответствует 21 марта 2019 — 19 марта 2020 года. Также для определения религиозных дат (например, месяца рамадан) применяют мусульманский лунный календарь. Привычный остальной части мира григорианский календарь в обычной жизни не используют.

Парадокс второй Социальное государство во имя угнетенных

В конце осени — начале зимы 2019 года в Иране начались масштабные протесты из-за повышения цен. Тогда на улицы вылились последствия одного из самых серьезных противоречий Исламской республики: между обещаниями властей всегда помогать народу с помощью субсидий и льготных цен и реальными экономическими возможностями страны. Государственная «благотворительность» за последние десятилетия стала восприниматься как должное, отказаться от нее не только непрестижно, но и опасно — и все же с каждым годом Ирану все труднее и труднее справляться с собственными социальными обязательствами. Из-за этого противоречия сотни иранцев, протестовавших против властей, погибли или попали в тюрьмы, но проблема остается нерешенной — и пока не выглядит разрешимой.

15 ноября 2019 года. Утро

— Вставай, ты слышал новости? — будит меня мой друг Шахин. Под конец рабочей недели я приехал к нему в гости, он живет на даче в пригороде Тегерана, в горах. — Они повысили цену на бензин! Грядет революция! — возбужденно говорит он, пока наливает чай. Хосров, еще один гость, многозначительно кивает.

— И сколько теперь стоит бензин? — спрашиваю я.

— Три тысячи туманов за литр.

Прикидываю в уме, сколько это по текущему курсу: получается 0,25 доллара или 15 рублей. В России за тот же объем пришлось бы отдать 43–45 рублей.

— Нет, ну ты понимаешь, что они сделали? В один момент повысили цену в три раза! — разъясняет Шахин. Как звучат субсидии

Каждый вновь прибывший в Тегеран сразу слышит последствия местной социальной политики: они оглушают ревом множества мотоциклов. Из-за предельно низких цен на бензин «моторы», как называют мотоциклы на персидском, стали незаменимым транспортом для бедняков. Сами моторы в массе своей — старые модели, которые громко тарахтят и обильно загрязняют воздух, иранцы покупают их за 500–1000 долларов.

Социальная политика пронизывает повседневность сверху донизу. Рядовой иранец заправляет машину субсидированным бензином, платит по счетам за субсидированные электричество и воду, покупает хлеб из субсидированной муки. Разумеется, это сказывается на ценах: иностранцу в пересчете на доллары они могут показаться смешными, особенно если приехать в страну после очередной девальвации национальной валюты. В конце 2010-х и начале 2020-х в хорошем ресторане в столице можно было плотно поесть за 10–15 долларов, полтора часа поездки на такси из аэропорта до отеля обходились не дороже шести долларов. Но сами иранцы совсем не считают эти цены ­низкими, поскольку зарплаты у них тоже не самые высокие.

Субсидиями бонусы, которые гражданин получает от государства, не ограничиваются. Власти выделяют деньги для покрытия значительной части медицинских страховок, внедряют программы беспроцентного (или около того) кредитования для покупки жилья, продают отечественные автомобили по фиксированным ценам. Школьное образование бесплатно полностью, а высшее — примерно наполовину: в государственных вузах все студенты обучаются на бюджете. С момента Исламской революции 1979 года именно на социальную политику всегда приходится самая большая доля в расходах госбюджета — в среднем около 50%.

В Исламской республике людям помогают не только власти, но и другие институции, в первую очередь религиозные, начиная от мечетей и заканчивая огромными фондами (перс. «боньяд»). Благодаря собственным бюджетам, не облагаемым налогами, они ведут самостоятельную масштабную социальную игру. Формально боньяды — частные независимые организации, но на деле структуры полугосударственные: одни фонды близки КСИР, другие — религиозным деятелям или иным силам внутри системы Исламской республики.