«Кадиллак» двигался по направлению к Старой Гаване. Со стороны Малекона свернул на Прадо и, промчавшись мимо Президентского дворца, затормозил перед офисом партии ортодоксов на Прадо, 109. Покинув машину, «друзья-недруги» скрылись за дверью с табличкой «Open».

Нам нужны не гангстеры, не авантюристы, а люди, осознающие свою историческую ответственность, умеющие ждать и терпеливо работать на благо Родины.

Фидель Кастро. Письма из тюрьмы

Выход монкадистов из тюрьмы пробудил общество. Народ на деле осознал силу сплоченности. Но и враг не дремал. Всего через пять дней, 20 мая, был произведен полицейский налет на квартиру Педро Мирета, только что вернувшегося из заключения. Полиция искала оружие, которым хозяин якобы успел запастись. Началось преследование Рауля Кастро, полиция добивалась ордера на его арест за будто бы совершенный им террористический акт.

Страстные памфлеты Фиделя, публикуемые из номера в номер в «La Calle», будоражили умы. В обществе разгорелись дискуссии. Реакция негодовала и трусливо, из-за угла, мстила, физически устраняя любого, чье имя могло хоть в какой-то мере стать знаменем открытой борьбы.

28 мая на Кубу как герой Монкады – этого хотел Фидель – вернулся Ньико, но прямо у трапа самолета его арестовали и доставили к шефу военной разведки. Его дорожная сумка была тщательно проверена, а сам он – подвергнут допросу.

– Единственное оружие, которое я привез на родину из эмиграции, это то, что вы держите в руках, – ответил Ньико на заданный вопрос, стараясь держаться как можно спокойнее и увереннее.

В руках агент держал авторскую копию бюста Хосе Марти. Это был подарок кубинского скульптора Хосе Фидальго, которого преследовала служба военной разведки. 30 января 1953 года его мастерская была подвергнута грубому обыску, после чего скульптор и вынужден был покинуть свою страну. С тех пор он поселился в Мексике и до сих пор проживал в Веракрусе. Он не решался вернуться на Кубу и после принятия закона об амнистии монкадистов. Ньико очень дорожил этим подарком. Такие подарки получили еще два человека – Абель Сантамария и Фидель Кастро. Изготовлен был этот бюст к столетию Марти и символизировал появление в стране нового поколения борцов – «поколения столетия». Ньико еле сдерживал себя, чтобы не возмутиться бесцеремонностью чиновника, вертевшего в руках скульптуру.

Воскресенье 29 мая Ньико провел в кругу своей семьи в их маленькой квартирке. Консепсьон не могла нарадоваться, наглядеться на сына. С горечью рассказала она о последних днях его отца, которому так хотелось перед смертью увидеть сына. Умирал он мужественно.

– Ортенсия не отходила от него. Отец попросил ее читать письма, присланные тобой из Гватемалы, а умер он – счастье сказать – под твои слова: «Чтобы восславить тебя, мне хватит трех слов: ты на земле мой бог». Они развеяли его печаль из-за вашей так и не состоявшейся встречи.

Но уже 30 мая состоялась встреча Ньико с Фиделем в присутствии Рауля Кастро, Монтане и Мельбы. Теперь он ни на секунду не расставался с Фиделем. Было такое ощущение, что дни перед штурмом Монкады вернулись, и все повторяется заново. Фидель, Рауль, Ньико и Чучу – так называли друзья Хесуса Монтане – все вчетвером не расходились и на ночь, так и спали в маленькой квартирке на 23-й улице. Но это было возможно лишь до поры до времени. Ситуация осложнялась, и надо было снова привыкать к конспирации. Статьи Фиделя раздражали полицию. Она лишь искала повод, чтобы перейти к активным действиям против монкадистов. Собственно арест Ньико в аэропорту и был сигналом, и серьезным сигналом, того, что власти не отказались и никогда не откажутся от преследования революционеров.

Возвращение Ньико и выход из тюрьмы Кастильо-дель-Принсипе Фаустино Переса усилили позиции монкадистов. Со всей неотложностью на повестку дня встали организационные вопросы. Нужно было позаботиться о формировании сплоченного, идейно выдержанного руководства Движения в общенациональном масштабе. Требовалось создать низовые ячейки на местах, собирая, а не ломая все лучшее, что рождалось спонтанно в ходе борьбы за амнистию. На середину июня было назначено подпольное заседание первого состава национального руководства Движения.

О том, какая ситуация сложилась вокруг монкадистов, мы узнаем из письма Ньико в Веракрус, Хосе Фидальго, от 30 мая. Оно закодировано. Ньико пишет, что в понедельник он встретился с Гуахиро (конспиративный псевдоним Фиделя), о многом поговорили, что установить бюст на родине Марти пока нереально. Заканчивалось письмо так: «Гуахиро помнит тебя, передает привет». А понимать надо было совсем по-другому: в ближайшее время Фиделю и его соратникам придется покинуть Кубу, а Мексике к этому надо подготовиться.

После всестороннего обсуждения той работы, которая была проделана Ньико в Мексике, Фидель решил больше не откладывать свой отъезд из страны, но нужно было максимально использовать обретенную свободу в интересах дела. За монкадистами охотились власти. Стало известно, что заготовлен даже пробитый пулями автомобиль, в который агенты должны были заманить Фиделя и физически уничтожить его, обставив это так, как будто он погиб в перестрелке.

Фидель немало думал о том, кого оставить на Кубе после своего отъезда. Лучшей кандидатуры, чем Ньико, у него не было. «Только он не даст погибнуть делу», – был уверен Фидель. Работа предстояла большая и невероятно сложная. Она требовала не только организаторских способностей, но и такого редкого качества, как умение вызывать доверие людей. Это главное в работе с молодежью, и здесь нет лучшей кандидатуры, чем он. С мнением Фиделя согласились все, с кем он поделился своими соображениями: Монтане, Рауль, Мельба.

Отчетом Ньико о проделанной в Мексике работе Фидель остался доволен, но он видел, как много еще нерешенных вопросов. Однако там остались Каликсто Гарсия и другие кубинцы. В Веракрусе почти безвыездно жил Фидальго. Все это надежные люди. Значит, база там создана. И в этом уверил Фиделя Ньико, который стал доказывать ему, что главное сейчас – работа с молодежью на самой Кубе. Нужна четкая организация работы всех ячеек Движения и других революционных организаций, которые возникают спонтанно. Надо стремиться к единству. Тем более сейчас, когда страна пришла в движение в связи с освобождением монкадистов, и общество вкусило плоды своей победы. Для многих эта победа стала первой в их жизни.

Энергия молодежи искала выход, но пока она растрачивалась на отдельные террористические акты, хотя они и были прямым ответом на «белый террор». Взрывались полицейские участки, в кинотеатре «Марта» была обнаружена не успевшая взорваться бомба, устраивались поджоги. Молодежь, казалось, дразнит полицейских, вызывающе заполняя улицы во «внеурочные» часы. В итоге по улице Сан-Ласаро постоянно шныряли шпики.

На 4 июня алькальд10 Марьянао, родной брат диктатора, назначил церемонию переименования 31-й улицы этого пригорода Гаваны в улицу генерала Батисты. На торжество прибыл сам «именинник» и, как обычно, разразился пространной, напыщенной речью, которую ему, правда, так и не дали закончить. Батиста заговорил о правах человека и как бы между прочим заметил, что надо всерьез позаботиться о безопасности Фиделя Кастро. Сразу после этих слов его прогнали с трибуны криками: «Двадцать лет Батисте!» Вмешался алькальд и под непрекращающееся скандирование прошипел: «Неблагодарные! Даже свободой не умеют распорядиться!» Младший Батиста стал стращать народ тем, что власти не могут гарантировать им наперед ни свободу, ни даже неприкосновенность их жизни.

– Что имеет в виду этот каналья? На что намекает? – кивнув в сторону трибуны, спросил Мигель у стоявшего рядом с ним Исраэля. Это были будущие экспедиционеры – Мигель Кабаньяс и Исраэль Кабрера.

Намек между тем был более чем прозрачен, и прихвостни режима восприняли его как руководство к действию. Тем более они уже были оповещены о тайном приказе расправиться с монкадистами.