Паренек, который передаст это письмо, – революционер, мой друг, не раз помогавший мне. Его зовут Оскар Поррас Морель. Служит он в правительственной авиакомпании.

Ну, ладно. Думаю, что хватит пока писать, да и не о чем больше рассказывать. Могу только повторить, что моя радость безмерна. Передай привет всем моим товарищам, обними и поцелуй папу и маму, а тебе любящий брат шлет самые теплые чувства и нежность. Антонио Лопес Фернандес, Ньико».

О многом говорит и то, что письмо подписано его личной (для особых случаев) «монограммой»: «AnFe», что значит «Antonio Fernandes».

Обратный адрес на письме прежний – Альба дель Росарио Диас, 4-я улица (а), зона № 1 – 44, Гватемала С. А.

Содержание части письма, адресованной ей лично, Ортенсия вкратце передала родителям и рассказала немного о пребывании в Гватемале Хосе Марти. А под влиянием собственных лирических ощущений – но скорее для того, чтобы отвлечь мать от тяжких дум о жизни сына на чужбине, – прочитала ей поэму о девочке из Гватемалы, которую Хосе Марти посвятил Марии Гарсии Гранадос, дочери известного в этой стране генерала, в доме которого его считали другом семьи. Мария была его ученицей, тайно влюбленной в своего учителя. Близкие ко двору люди говорили, что эта юная девочка умерла, а то и покончила с собой, узнав, что Марти женился на другой.

Консепсьон грустила и плакала. Ей ли не знать, что такое любовь, если она всю свою жизнь любит своего Хуана. И Хуан любит ее. Ей было невыносимо грустно, что такая красавица-девочка умерла от любви. Значит, думала она, никто другой ей не был нужен… Да, Хуан ее любит. Да разве были бы у нее такие чудесные дети – первенец Ньико и вот она, нежная Ортенсия— если бы Хуан ее не любил? Он сам ей говорил об этом. А он знает, что говорит. Он все знает. Они вместе уже четверть века, и сколько горя, сколько радостей они испили. И всегда вместе. Это даже не пуд соли, больше… Это, можно сказать, вся жизнь, потому что свою жизнь до встречи с Хуаном она толком уже и не помнит. А любовь Ньико к отцу только убеждает, что Хуан – самый замечательный отец. Лучше не бывает. Жизнь ее, конечно, тяжела, могла бы быть, наверное, и полегче. Но ведь у всех хороших людей жизнь нелегкая. Не одно, так другое мешает им свободно дышать. И не их вина, что на долю хороших людей выпадает в жизни столько тягот…

Порой своими размышлениями Консепсьон делилась с мужем или дочерью. Она знала, что они с уважением относятся к тому, что она говорит. Хуан даже как-то сказал ей, что она – настоящий философ. А кто они такие, эти философы, он не стал объяснять. Наверное, хорошие люди, умные. Не станет же он свою любимую жену сравнивать с кем попало. Уж в этом Консепсьон была уверена. Тревога за судьбу сына в ее душе вроде бы улеглась.

Между тем сам Ньико и его аргентинский друг без лишних задержек покинули Гватемалу. Не успели они обосноваться в Мехико, как вдогонку пришла ужасная весть. 18 июня 1954 года в Гватемалу с территории Гондураса вторглись вооруженные отряды наемников США во главе с Кастильо Арамасом. Безоружный народ, занятый подготовкой к празднованию второй годовщины принятия закона об аграрной реформе, не был готов дать отпор непрошеным гостям. А с интервенцией прекратилась и сама реализация закона, который передавал землю тем, кто на ней работал. 28 июня высшее руководство гватемальской армии в сговоре с ЦРУ, за спиной Хакобо Арбенса, совершило государственный переворот. В стране установилась власть военной хунты. Демократии и реформам пришел конец. Революция потерпела поражение. И как результат внутренняя контрреволюция, в течение десяти лет (начиная с первого дня победы) копившая силы, выбрала-таки момент для наступления.

Они не переставали удивляться тому, с какой точностью тогда сработала гениальная интуиция Фиделя Кастро, который, даже находясь в тюрьме, за два с половиной месяца до переворота предвидел его неизбежность и настаивал на немедленном выезде из Гватемалы своего соратника.

Мексика – странноприимная земля, скиталец всегда здесь встретит брата…

Хосе Марти. Эредиа

Новая обстановка сегодня не позволяет нам обсудить, как раньше, все вопросы, но у нас есть намеченная линия, которой мы должны придерживаться.

Фидель Кастро. Письма из тюрьмы

По прибытии в Мехико Ньико долго находился под впечатлением разгрома гватемальской революции. Вторжение США в Гватемалу и поведение наемников Вашингтона приводили его в негодование. Но больше всего удручала неготовность народа защитить свою революцию с оружием в руках. До него дошли сведения об аресте близких гватемальских друзей. Своим настроением он делится с сестрой и родителями в письме от 28 июня 1954 года:

«Дорогая сестра и дорогие родители, надеюсь, что, когда эти строки до вас дойдут, вы будете живы и здоровы, а я здесь чувствую себя хорошо.

Более 15 дней я нахожусь в этой стране. Первое, что сделал, приехав в один из домов – написал вам. Из Гватемалы, как вы знаете, я писал вам до трех раз в неделю. И лишь когда мое материальное положение немного усложнило мне жизнь, я вам не писал, а это случалось дважды. Я не знаю, по какой причине вы сердитесь на то, что я вам не пишу. Вот сейчас, когда я вам пишу, я все еще не получил от вас письма, несмотря на то что я написал вам до отъезда из Гватемалы и еще раз написал, приехав сюда. Я узнал, что Ортенсия воспротивилась, а мама Херардо, побывавшая здесь, сказала мне, что Мельба известила о том, что чувствует себя хорошо, хотя, хочу вам сказать, я в этом сомневаюсь, так как знаю, что операция довольно сложная. Я прошу тебя написать мне как можно скорее, так как, хоть у меня и нет никаких проблем, состояние моего духа… [в письме пробел], так как не знаю, как ты себя чувствуешь и как чувствуют себя старики в связи с этим, уж очень они переживают.

Должен тебе сказать, что я даже плакал о моей второй родине – Гватемале, так как, ты не представляешь, как я переживал в эти последние дни из-за того, что там происходит. Ведь это правительство было единственно достойным, что осталось нам, то есть тем, кто любит Свободу и Революцию. Но я надеюсь, что эти проклятые, ничтожные, подлые североамериканцы когда-нибудь навсегда сгинут с лица Земли, так как нет прощения тому, что они сделали с нашими народами.

Пока я писал тебе это письмо, я узнал, что Арбенс покинул страну и что создана военная хунта. Гватемальской революции, стоившей стольких жизней, пришел конец. Об Альбо и его семье я ничего не знаю, так как… [в письме пробел] ответ, наконец. Ты не представляешь, что со мной делается: я прочитал в газете имена двух моих друзей, которые погибли, а я их любил как братьев. Ну ладно, сестра, думаю, что сожаления в такой час ничего не изменят и что лучше… [в тексте пробел] и больше ничего.

О моей жизни здесь мне остается лишь сказать, что я настойчиво занимаюсь тем, чтобы мне дали убежище, и почти наверняка мне его дадут. В будущем месяце… [в тексте пробел] выправить бумаги… Попытаюсь, если судьбе будет угодно, так как товарищи мне подыскали работу и, кроме того, один друг… [в тексте пробел] мне дал рекомендацию для него. Он мне сказал, чтобы, как только бумаги будут в порядке, [в письме пробел] я к нему пришел, и он даст мне работу. Живу я все по тому же адресу: Рио-де-ла-Плата, 21, Мехико. Д. Ф. Обязательно напиши мне. Привет… [пробел] и остальным друзьям. Поцелуй и обними папу и маму. А дорогую сестричку, столько страдавшую из-за моих проблем, много раз целую и обнимаю и желаю, чтобы ты скорее поправилась. С любовью, Ньико».

Это письмо не нуждается в комментариях. Зрелость и альтруизм юноши двадцати одного года, обреченного на скитания вдали от родины и близких, очевидны.

Однако предаваться горю и тем более допускать, чтобы горести и потери овладели тобой, – не дело человека, сознательно ставшего на путь революционной борьбы за социальную справедливость. Надо извлекать уроки. Он был убежден: соратников вызволит из тюрьмы волна народного гнева, и вскоре им предстоит выехать из страны. Но куда? Скорее всего, в Мексику. Вот к их прибытию он и должен подготовить максимально благоприятные условия: надежные явки, квартиры для нелегального проживания. И, конечно, обзавестись знакомыми, знающими правила конспирации. Не знающих этих правил – обучить премудростям подпольной жизни. Правда, лишь в том случае, если им можно верить. Опыт подобной работы у Ньико был, и достаточно большой. Но то было на Кубе и, частично, в Гватемале. Однако Мексику он не знал, был плохо знаком с проживавшими там кубинскими эмигрантами. Их здесь было много, но идейно они были разобщены. Их мало что связывало между собой, хотя большинство не расставалось с мечтой о возвращении на родину. На них, думал Ньико, и надо ориентироваться. К счастью, в решении всех этих задач он уже был не одинок. Сюда из Коста-Рики, почти одновременно и с той же миссией, прибыл Каликсто Гарсия. По воспоминаниям этого человека, ныне бригадного генерала Революционных Вооруженных Сил Кубы, можно представить ситуацию, в которой они с Ньико оказались.