«Вскоре все мы съехались в Мексику. Прежде всего надо было разобраться в сложившейся обстановке и наметить план действий. Это оказалось очень нелегким делом. Мы находились в чужой стране, где в то время существовало множество различных псевдореволюционных групп и течений. Мы ничем не могли помочь Фиделю, Раулю и другим нашим товарищам, которые находились в тюрьме на острове Пинос. И все-таки в этой трудной и сложной обстановке нам удалось объединить пятнадцать преданных революции товарищей».
В числе этих преданных товарищей был на тот момент и Че Гевара, раз и навсегда, по рассказам Ньико, проникшийся восхищением участниками штурма Монкады и верой в справедливость начатого ими дела.
«Ньико Лопес, я и почти все остальные товарищи, – вспоминает Каликсто Гарсия, – в Мексике могли рассчитывать только на собственный заработок. Поэтому с первых же дней пришлось искать работу. Но найти ее было нелегко. Здесь хватало и своих безработных. Пришлось заняться изготовлением и продажей рамок для картин. Потом я начал работать в бейсбольном клубе вместе с Мартином Диигом, который в то время руководил сборной командой Мексики. Частые переезды отнимали уйму времени, и для революционной борьбы его оставалось очень мало».
Ньико понимал, что главное сейчас – не потерять перспективу борьбы за свержение Батисты, не дать себе раствориться в гуще разношерстной кубинской эмиграции, увлекшись решением повседневных задач, даже если они кажутся полезными для общего дела. Стало известно, что контактов с монкадистами ищут бежавшие с Кубы после переворота известные в стране политиканы. И среди них – не кто-нибудь, а сам экс-президент Прио Сокаррас, изображающий из себя жертву военного переворота, а на деле вместе со своими приспешниками из партии аутентиков проложивший дорогу к этому перевороту. Тогда он не только сам не оказал никакого сопротивления, но даже не пожелал воспользоваться предложенной защитой. Самая организованная в то время молодежная сила Гаваны, Федерация университетских студентов, требовала дать ей оружие, чтобы можно было в тот же день, 10 марта 1952 года, вышвырнуть Батисту из захваченного им Президентского дворца. Студенты хотели вернуть туда Прио, который в глазах вовлеченного в избирательную кампанию общества оставался законно избранным президентом. Но он и пальцем не шевельнул, чтобы удовлетворить требование студентов.
И вот теперь этот Прио был не прочь вернуть себе президентское кресло. Он хотел, чтобы именно монкадисты расчистили ему путь к власти. Прио готов был вступить с ними в переговоры, обещал их «вооружить» и вообще «действовать с монкадистами заодно». Но Фиделя не так просто обмануть. Ньико вспоминал мудрую пословицу: «El pez viejo no muerde el anzuelo» (русский аналог – «Старого воробья на мякине не проведешь»). И сама личность Прио, и его психология видны как на ладони. Предвидя неизбежность этих шагов экс-президента, Фидель требовал от своих соратников непреклонности. Отсюда и его категоричность в письме: «предпочтительнее, чтобы вы шли одни, высоко неся наше знамя, до тех пор, пока его не подхватят те славные ребята, которые, находясь в данный момент в заключении, готовят себя к открытой борьбе».
Однако не все было так просто. Ситуацию усугубляли правые ортодоксы, с которыми монкадисты, находившиеся на левом фланге этой партии, формально еще не порвали. И именно эти правые, фактически вставшие после смерти Эдуардо Чибаса у руля партии ортодоксов, склонны были к единению с аутентиками Прио. Изображали себя не иначе как «жертвами» режима, установленного Батистой. Стараясь завуалировать ясную цель – загрести жар чужими руками и вернуться к власти, – они стремились лишь к тому, чтобы расширить свою социальную базу за счет монкадистов. Политические программы правых ортодоксов не имели ничего общего с интересами тех, на кого они намеревались опереться.
Однако на данном этапе открытый разрыв с правыми, по мнению Фиделя, был бы преждевременным. Поэтому от находившихся на свободе монкадистов требовались решительность и особая идейная стойкость. Отсюда и его совет: «мягкие перчатки и улыбки для всех». Обсуждение письма с соратниками Ньико взял на себя и зачитал отрывок, касающийся дальнейшей линии поведения монкадистов в сложившихся обстоятельствах: «Продолжать ту же тактику, что и на судебном процессе… Потом будет достаточно времени, чтобы раздавить разом всех тараканов. Ни из-за чего и ни из-за кого не падать духом, как в самые трудные моменты раньше. И последний совет: берегитесь зависти. Когда обладаешь такой силой и влиянием, посредственности легко находят предлог для обиды. Принимайте всякого, кто хочет вам помочь, но не доверяйте никому».
Ньико ждал возражений Лестера Родригеса, достаточно независимого в действиях человека, но они не последовали. И то, что тот не стал распространяться на этот счет, Ньико воспринял как знак его принципиального согласия с советами Фиделя.
Идейную битву с противниками, скрытыми и явными, Движению 26 июля теперь приходилось вести в неординарных условиях эмиграции, которая между тем сама по себе была достаточно организованной и эффективно действующей силой. Активность патриотических клубов была налицо: они не отказывали в приеме «новичков» в свои ряды и охотно предоставляли возможность для публичных выступлений. Но в основе их деятельности, особенно в вопросах финансирования, решающей была роль все-таки не «пролетариев», а состоятельных кубинских эмигрантов. С клубами, конечно, нужно было работать, но – заранее обрекая себя на самоизоляцию, скрываясь от въедливого постороннего глаза и не раскрывая ни своей подлинной программы, ни истинных намерений. Тем более – конечных целей.
Деятельность Движения продолжалась и на самой Кубе. Она шла по намеченной программе и делилась на три взаимосвязанных направления.
Первое, что нужно было сделать – это во что бы то ни стало сорвать назначенные на 1 ноября 1954 года выборы и вообще всю избирательную кампанию. Их политический смысл состоял отнюдь не в восстановлении в стране политических свобод и конституции 1940 года, как пытались обосновать необходимость выборов тот же Прио и аутентики. Цель диктатора – «легализовать» свой режим, став «законно» избранным президентом. А в том, что он будет «избран», у Батисты сомнений не было, ведь власть – в его руках.
Второе, на чем настаивал Фидель, – развернуть по всей стране широкую кампанию за освобождение политзаключенных. Важнейшим требованием этой кампании (причем отдельной строкой) должна была стать свобода томящихся в тюрьме на острове Пинос участников штурма Монкады.
Наконец, третье – сделать прочными и регулярными каналы связи с Мексикой, где с приездом Ньико создавалась опорная база, организационный центр революции. Причем не только для сбора и подготовки повстанцев, но и для закупки оружия и другого снаряжения, столь необходимого для перехода к принципиально новому этапу вооруженной борьбы против батистовского режима. Этому направлению придавалось особое значение, что с самого начала накладывало на Ньико особую ответственность. Она требовала специфического опыта и прекрасного знания законов конспирации. Было вполне естественным, что на самой Кубе эту работу возложили на себя героини Монкады Айде Сантамария и Мельба Эрнандес, незадолго до этого вышедшие из женской тюрьмы, в которую их посадили за участие в штурме казармы Монкада.
Регулярность, оперативность и надежность связи двух «подполий» – кубинского и мексиканского – с находящимся в тюрьме фактическим штабом революции позволяли не только обеспечивать единство действий. Шла апробация революционной тактики, в ходе которой ковалось идейно-политическое единство самого Движения 26 июля, столь необходимое ему для выполнения роли подлинного авангарда революции.
У каждого из этих направлений были как ожидаемые, так и непредвиденные сложности. Так, аутентики, а вслед за ними правые ортодоксы в своих политических программах исходили из тезиса о поддержке выборов. По их мнению, эта акция должна была «восстановить» политические свободы и тем самым увеличить шансы на амнистию политзаключенных. Это была неприкрытая политическая спекуляция. Даже если допустить, что в таких соображениях был хоть какой-то резон, они неприемлемы для авангарда, равносильны отказу от той стратегии, которая строилась на привлечении широких народных масс и формировании тем самым политической армии революции как гаранта ее победы. До сознания широких народных масс нужно было донести главное: намеченные на 1 ноября выборы есть не что иное как избирательный фарс, и их политический смысл исчерпывается «легализацией» диктаторского режима, который не перестанет быть таковым и после «законного избрания» Батисты. Кроме того, вскрытие идеологически чуждой позиции правых ортодоксов и аутентиков в вопросе о выборах было чрезвычайно важно для сохранения единства в рядах самого Движения 26 июля. Инструкции Фиделя были четкими:
