Зал зааплодировал. Слушатели задних рядов почему-то даже повскакали с мест. Муслим-бобо выждал, пока аплодисменты и шум стихнут, потом продолжал:

— Мерган, я правильно сказал?

Ответа не последовало, но бобо и не дожидался его.

— Быть может, и не все двести шестьдесят, а двести пятьдесят, это уж неважно. Мы старые, могли и ошибиться на десяток-другой. Но вы послушайте, что получается. Государство за год выплачивает одному сторожу семьсот двадцать рублей. Ну а сколько истрачивается денег на все двести пятьдесят сторожей? Мы как-то с Мерганом взяли да попытались подсчитать. Вот на этой бумажке записано, сколько это… Сейчас… «сходить на ярмарку, купить внучатам игрушек, снохе отрез атласа»… нет, не на этой бумажке, оказывается… Мерган, где эта бумажка, не у тебя ли она?

— Поищи получше, у тебя была, — донесся ответ.

— Да, да, нашел! — крикнул Муслим-бобо, выудив из кармана другую бумажку и виновато улыбаясь. — Всего получается сто девяносто тысяч рублей. Если бы работу сторожей взяли в свои руки дружинники, общественность, а на эти сто девяносто тысяч рублей накупить саженцев, цветочной рассады и посадить по берегам арыков, на пустырях, по краям дорог — да ведь наш город превратился бы в рай!

Не знаю, люди словно и собрались-то сегодня только для того, чтобы хлопать в ладоши; да бешено так, да так долго, что после речи Муслима-бобо я минут десять сидел, заткнув уши пальцами. И все равно слышал громкие возгласы:

— Слава тебе, отец!

— Мы сделаем точно так, как ты предлагаешь, друг!

— Гляди-ка, старики смотрят шире и глубже, чем молодежь!

— И революцию-то совершали вот такие старики!

Доклад деда Муслима послужил толчком к длинным и горячим дебатам. Один выступающий выражал опасение, что сокращение штата сторожей приведет к росту краж. Другой кричал, что пора прекратить либеральничать с правонарушителями, а надо перейти к методам наказания, как якобы делает некое племя в Африке: отрезают уши и нос. Или хотя бы можно помещать их фото в районной газете под соответствующим заголовком. Третий высказался в том роде, что, дескать, нельзя много говорить о ворах, а то, не дай бог, и в самом деле их станет больше.

И так далее и тому подобное… Дискуссия длилась целых три часа, после чего решили, что предложение Муслима-бобо дельное, и постановили: сторожей распустить, вменить исполнение их обязанностей общественности, на сэкономленные деньги благоустроить и озеленить город; а для сторожей-пенсионеров, вроде Муслима- и Мергана-бобо, открыть на улице Кушчинар артель по изготовлению бумажных пакетов.

Собрание закрылось принятием торжественного письма в адрес Министерства внутренних дел.

По пути домой Салимджан-ака положил руку мне на плечо и жарко воскликнул:

— Сынок, сегодня самый счастливый день моей жизни!

— И моей тоже, — от души откликнулся я.

Шакир-подручный должен был в четверг принести паспорт. Но он к этому дню с заданием не справился, из-за чего в склепе святого шейха вышел крупный разговор. «Консультант» заявил, что если человек, обещавший достать паспорт, не сдержит слова и завтра, то придется искать другого посредника. Адыл Аббасов был вне себя, но, чувствуя свою беспомощность, стал рвать волосы, бить себя в грудь и плакаться, что здоровье его ухудшается с каждым днем. Разговор этот я записал на пленку, а вот сфотографировать сообщников не удалось — было слишком темно, не применять же «вспышку»!

Шакир-советчик, по-видимому, умел стараться, когда хотел. На другой день он вошел в склеп, протянул своему хозяину паспорт и рухнул на пол.

— Адылджан, вы б знали, как я измотался из-за этих «корочек». Но еще раз доказал, что готов умереть ради вас! — прохрипел он.

— Ну, как же, и милиции, возможно, известно, что вы мне настоящий друг, Шакирджан, — «поблагодарил» Адыл. — В одном деле замешаны, как тут не подружиться.

— Вы, оказывается, и сегодня в саване, — ухмыльнулся Шакир-советчик. — Признаться, гляжу на вас двоих в саване — и душа уходит в пятки.

— Вы савана не бойтесь, — поучающе заметил Могильщик Суфи. — В конце концов и вас завернут в него.

— Да, но вы надели его чуточку раньше… — ответил Шакир колкостью на колкость. Однако Могильщик и не думал отступать.

— Если хотите, могу сейчас принести и вам один…

Адыл-баттал не знал, куда себя деть от радости. Шакир тоже был счастлив, добился богатства, о котором мечтал всю жизнь. Облегченно чувствовал себя и Могильщик. Он надеялся, что Адыл-избавитель, обзаведясь паспортом, поскорее сгинет с глаз долой, и он, Суфи, вернется в спокойное лоно мечети Ходжа Ахрару Вали. Вот почему они так развязно шутили, смеялись.

Шакир-советчик, спохватившись, поспешил распрощаться. Пожелал Адылу-хитрецу счастливого пути, доброго здоровья везде и всегда. Потом напомнил, что полковник их общий враг до конца дней, и попросил Аббасова непременно убрать Атаджанова.

— Бог даст, послезавтра в мечети Ходжа Ахрару Вали мы будем отпевать его! — пообещал Адыл-разбойник, сверкнув глазами.

Они даже обнялись, прощаясь. Я отвернулся. Стало как-то не по себе, глядя, как человек в саване обнимает человека, который еще не надел его.

У нас было договорено: если Шакир-«консультант» пойдет домой с золотом, проводить его до ворот кладбища и дать сигнал стоявшим в засаде милиционерам, посветив спичкой. Вот мелькнул огонек и тотчас за воротами послышалась возня, приглушенные голоса: «Стой, ни с места!», «Что это такое?! Я буду жаловаться!», «Тихо! Руки!», — и опять кладбище погрузилось в пучину мертвой тишины. Все в порядке, решил я удовлетворенно и поспешил обратно в склеп: следовало выяснить дальнейшие планы преступников. Но я, видно, опоздал: Адыл-баттал и Могильщик Суфи навострились уже прятать золото. К тому же они, кажется, успели обговорить, как убрать с пути моего наставника. И неизвестно, на какое время назначено покушение… Нет, теперь времени терять нельзя, надо действовать быстро и решительно.

Я осторожно вытащил из карманов Аббасова новый паспорт, два пистолета и деньги. Затем обчистил Могильщика: выгреб даже истершиеся, позеленевшие пятаки, не говоря о двух пачках пятидесятирублевок.

Уложил все это в стальной сундук. Держись, Адыл-злодей! Твоя жизнь в моих руках, вот в этом продолговатом, покрытом рясавчиной сундуке. Ты ведь Див, чудовище из сказок, перебравшееся в нашу жизнь, и ты шагу не посмеешь ступить из склепа, если исчезнет этот сундучок! Так что занимай свое место в гробу и дожидайся нас.

— Прощай, мой шах, одетый в саван! — прошептал я и, с трудом взвалив тяжелый сундук на плечо, отправился в отделение.

Избавившись от тяжелой ноши, я пошел домой. Уже открывая дверь ключом, услышал пронзительный звон телефона. Подбежал, схватил трубку.

— Хашим! — раздался крик Салимджана-ака.

— Я слушаю!

— Собирайся немедленно!

— Что случилось?

— Поступило сообщение, что люди обнаружили на кладбище два живых трупа…

— Да уж не Адыла ли негодяя с Могильщиком?

— В том-то и дело! Толпа преследует их…

Пока я поспешно одевался, у ворот засигналила дежурная машина. Салимджан-ака подвинулся, я плюхнулся рядом. «Волга» рванулась вперед и понеслась по улицам, оглашая их воем сирены, но вдруг мотор почихал и заглох. Водитель вырулил машину к обочине, остановил. На лбу его выступили крупные капли пота.

— Что там у тебя? — искрикнул Салимджан-ака.

— Простите, товарищ полковник. Я виноват… это… это моя вина…

— В чем дело, тебя спрашивают!

— Бензин кончился… Забыл заправиться с вечера…

— Разгильдяй! — вскипел Салимджан-ака, резко открывая дверцу. — Давно пора было выгнать тебя в три шеи!

Мы вышли на дорогу: ни одной машины. Топать к кладбищу не имело никакого смысла. Свернули направо, прошли улицу Яккачинар и вышли на Мукими — так до отделения было ближе.

Вдруг из-за угла вынеслась толпа, впереди которой бежали, словно два спринтера, живые трупы в саванах. И правда, им мог бы позавидовать любой спортсмен — скорость они развили самую невероятную; мы не успели и глазом моргнуть, как они проскочили мимо.