— Значит, он сказал, что в стоге прибавилось сена?

— Так точно.

— А где этот стог, не говорил?

— Увы, не говорил.

— Саллабадрака ты раньше знал?

— Откуда мне его знать?

— Так ведь он живет тут рядышком. Ох и здорово было бы разоблачить его, сынок!

— Постараюсь, товарищ полковник.

Ночь напролет бушевавшая снежная метель стихла к утру. Все кругом белым-бело, сверкает изумрудом под медленно поднимающимся ярким холодным солнцем. Так и хочется выбежать на улицу, кидаться снежками, бегать, смеяться. Однако я ведь уже вырос, и развлекаться подобным образом мне не положено, хотя на душе так же светло, солнечно. Успехи мои удивляют и радуют всех. Полковник Али Усманов, сейф которого я чуть не доверху заполнил фотографиями и магнитофонными записями, уже несколько раз хвалил меня. Сказал, что возлагает на меня большие надежды и уверен, что я еще отличусь.

Саллабадрак, как сообщил Салимджан-ака, раньше был уличен в спекуляции углем, соответственно наказан, а сейчас числится арбакешем в детсаду. В свободное время разъезжает по улицам, торгует саллабадраком[13], за что и получил столь звучное прозвище.

— Вроде бы ничем предосудительным не занимается, — рассуждал Салимджан-ака. — Но его визиты в подземелье и намеки Аббасова на какое-то сено — это неспроста, наверняка тут что-то есть. Верно ведь, Хашимджан?

— Верно, товарищ полковник. И я сию же минуту отправлюсь выяснять это.

Далеко идти мне не пришлось: двор Саллабадрака-кукурузника буквально примыкал к нашему. Я, естественно, надел шапочку, растворился в воздухе и вошел в дом. Саллабадрак завтракал. Перед ним стоял целый таз яиц; жена, сидевшая напротив, очищала и по одному подавала ему. Саллабадрак кидал яйцо в рот и, клюнув носом, как петух горошину, проглатывал его целиком. Когда таким образом Саллабадрак опустошил таз, жена принесла на подносе хорошую горку самсы. Когда кукурузник уничтожил самсу, жена принесла в тазике, в котором прежде были яйца, подогретую машевую кашу. «Этот человек — настоящий див! — изумился я. — Тот самый черный див, про которого частенько рассказывала моя любимая бабушка. Разве нормальный человек съел бы столько?!»

Саллабадрак поднялся во весь свой огромный рост, трижды икнул, поднял ведро, полное воды, осушил его и пошел снаряжать арбу.

Лошадь Саллабадрака точь-в-точь повторяла кукурузника: широченная крепкая грудь, огромный рост и толстые ноги, как у африканских слонов. Арба тоже была не меньше, смогла бы, наверно, запросто вместить груз большого современного грузовика. Да и установлена она была на настоящие автомобильные колеса.

— Но-о! Трогай, мой жеребеночек! — рявкнул кукурузник, хлестнув коня камчой. «Жеребеночек» двинулся, и арба плавно, как новенькая «Волга», выкатилась на улицу. Я, разумеется, взобрался на нее поверх груза. А везли мы три больших корзины жареной кукурузы, полмешка воздушных шариков, ящик глиняных свистулек в виде петушков и соловьев. Да вы, наверное, сами не раз покупали такие: нальешь в них воды, дунешь — и они зальются звонкой трелью. Еще мы везли полмешка самодельных тряпичных куколок, мешок ярко раскрашенных игрушечных дойр и всякую прочую мелочь — в общем все то, чем играет мелюзга, когда мама убегает в магазин или на базар, оставив детей караулить дом.

Арба миновала асфальтированные улицы, свернула в узкий переулок. Саллабадрак вытащил маленькую, величиной с тюбетейку, дойру, стал бить в нее и в такт ударам подпевать:

Переулок мгновенно заполнился ребятней. Один бежит, прижав к груди поллитровую бутылку, другой несется, зажав в ладошке медный пятак, в калошах мамы или папы, летит, поддерживая одной рукой спадающие штаны, а следом ковыляет маленький братишка, ревя благим матом.

Торговля разгорелась вовсю. Вниз слетали шары жареной кукурузы, свистульки, дойры, а наверх подавались медяки (в карман Саллабадрака), бутылки, банки и всякий старый хлам (они падали рядом со мной, так что мне, чтоб не засыпало, потихонечку пришлось укладывать их в мешки). Саллабадрак время от времени постукивал в свою дойру.

 — Дяденька, дайте мне тоже! — решился мальчишка, стоявший поодаль.

— Приволоки бутылку, получишь от дяди Саллабадрака кругляк саллабадрака! — пропел могучий кукурузник.

— Нет у нас бутылок, — заплакал малыш. — Папа у нас не пьет.

— Тащи тогда деньги.

— Дома никого нет…

— Валяй отсюда, парень, дармового товару нету.

— Погодите, дяденька, я сейчас! — Малыш исчез за ближайшей калиткой и появился через минуту, неся большую миску, полную кусками мяса. Жадный кукурузник забрал мясо вместе с миской, взамен небрежно бросил малышу два копеечных шара кукурузы, затем хлестнул своего коня.

— Но-о! Трогай, мой жеребеночек!

«Жеребеночек» с места в карьер понесся со скоростью примерно шестьдесят километров в час и толпа детишек мигом осталась позади. Опять загромыхала дойра.

Кукурузник, напевая, начал даже в экстазе поводить плечами, чуть ли не пускаясь в пляс. За нами неслась ватага мальчишек, жаждущих заполучить резинки для рогатки, девчонок, выманивших у бабушки монетку ради косоглазых, кривоногих куколок Саллабадрака.

Саллабадрак, по-видимому, был прирожденным, артистичным торгашом. Малыши со всех улиц и закоулков, по которым мы проезжали, как завороженные следовали за арбой, стремясь во что бы то ни стало заполучить хоть самую захудалую игрушку. А кукурузник, как заведенный, то пел, то играл на дойре, то пускался в пляс, сидя на передке своей могучей автоарбы.

Я и не заметил, что мы давно выбрались за черту города, какое-то время ехали по проселочной дороге и остановились у высокого забора межколхозной откормочной фермы. У кормового склада возился какой-то замухрышка с козлиной бородой. Заметив Саллабадрака, кинулся к нему.

— Э-эй, палван[14], добро пожаловать!

Перекинувшись несколькими словами с козлобородым, кукурузник погнал арбу к широким воротам амбара (о чем они говорили, я не расслышал: как раз в ту минуту наводил на них объектив своего микрофотоаппарата).

Загнав арбу в амбар, Саллабадрак небрежно сгреб на пол остатки игрушек, мешки с бутылками и, открутив какие-то болты, поднял доски, служившие полом кузова.

Чудо-арба-то, оказывается, с двойным дном!

Подошел к солидному тюку прессованного сена, опоясанного жестяными полосками (он, видать, весил не меньше ста килограммов), легко поднял его и, поднеся к арбе, забросил в тайник. Потом опустил крышку, вернул игрушки и бутылки на место.

— Как думает палван, сумеет ли он сделать сегодня еще одну ходку? — поинтересовался козлоборо-дый.