Вот я вам все это рассказываю, а вопрос остается один: о каком отпечатке ноги идет речь в анналах? О каком именно отпечатке ноги сложилась легенда?

Для удобства эти лакуны, которыми пестрит история об отпечатке ноги Будды, закамуфлированы единой легендой, единой версией истории. Но видите, как четкие грани исторических сюжетов повсеместно превращаются в пунктирные линии? Мне нравится представлять себе, как Кала вонзает свои жуткие клыки в края и складки времени, точно таракан, жующий кусок ткани.

У вас спутанное ощущение истории и времени. Ваши воспоминания привязаны ко времени, как и ваши жизни, которые – если вы верите тому, что я вам сейчас рассказала, – будут оборваны и укорочены; будучи людьми, вы способны лишь прожить не более сотни лет. И я вижу, как продолжительность человеческой жизни все укорачивается и укорачивается; каких-то две или три тысячи лет тому назад она была вдвое или втрое больше.

Моя жизнь – такая же, как у вас, дети мои. В фундаментальном смысле жизни всего: людей, животных, земли, растений – основываются на разных шкалах и циклах, а земля – старейшая из нас. Рожденная из земли и позднее превратившаяся в человеческую, моя жизнь длиннее, чем любая из ваших жизней. Теперь понятно, почему я до сих пор еще жива?

Теперь позвольте мне вернуться к охотнику Буну. Я вновь побывала во многих местах в Сарабури, наблюдая, как меняются и развиваются тамошние общины, выслушивая множество историй, рассказанных мне людьми вроде того архата. Поле долгих раздумий я стала недоумевать, отчего этот Бун, охотник, фигурирующий во многих историях, рассказанных мне разными людьми, имел в точности такое же имя, что и мужчина, с кем я жила (смею ли я допустить возможность, что у него была другая семья? Что он смотрел на меня свысока и видел во мне свою рабыню?). Я долго размышляла над тем, что сказал мне Бун после того, как я пробудилась в человеческом обличье. И мне пришло в голову, что мой Бун, должно быть, – тот самый Бун из легенды. А потом я вспомнила, как меня ранил охотник и как его стрела пронзила мое оленье тело, пока я пила священную воду из отпечатка ноги Будды, священную воду, даровавшую мне мое человеческое тело. Та же самая вода исцелила болезнь, изуродовавшую кожу охотника. Была ли я права, думая, что священная вода, обладавшая силой превращения меня из оленя в человека, могла так же легко превратить жуткого охотника в красивого мужчину?

Я ужаснулась своей догадке. Выходит, Бун все это время был тем самым охотником!

Я начала собирать новые сведения о его личности, его семье и стране, где он жил. Вот когда я поняла, что значит быть обращенной в рабство и какая разница между любовницей и женой. После изнурительных и мучительных раздумий я в конце концов осознала, что жизнь с Буном была для меня жизнью в позоре и постоянном обмане. И набравшись мужества, я покинула его навсегда.

– Мы больше ничем не обязаны друг другу, Бун, – горестно воскликнула я и убежала из его хижины.

Нас различает не только отношение ко времени. Раз я являюсь человеческим существом только по наименованию, то узы, меня связующие, по своей природе отличны от ваших. Нынче люди вроде вас посвящают время родителям, близким, отчим домам, системам правления, работе, деньгам и тому подобному. С такого рода вещами вы, люди, связываете свою жизнь.

Что же до меня, я к подобному не привязана. Мое время куда свободнее, дольше. Моя жизнь связана с природой, с горами и джунглями. И в том главное различие между нами. Вы покинули джунгли, чтобы создавать поселения, придумали правила, которым надо следовать, и законы, которые надо чтить. Ваши идеи определили иной поток времени. Вы покинули джунгли давным-давно, и частенько туда возвращались, чтобы вторгнуться в них и завоевать. Так, вы изменили время джунглей – первобытное Время, – дабы не отставать от собственного его ощущения. Ваши предки неустанно срывали и искажали присущее миру ощущение времени. Если я правильно помню, король Прасат Тхонг[36] королевства Аютия изобрел собственную хронологию, хотя ему не нравилось, что в соседних королевствах монов и бирманцев отказались ее признать, не говоря уж о том, чтобы жить по ней.

Возможно, вам будет легче понять, если я скажу, что мое время колеблется между двух пространств – города и леса, – что движутся в весьма разном темпе. Вы заметили, как летит время, когда вы в городе с родителями, как стремительно все происходит? Но когда вы здесь, со мной, за городом, вы про себя думаете: ну почему время тут еле тянется? Вот как оно ощущается: это чувство тягучести, эти едва осязаемые крупицы прошлого.

Я рассказываю вам все это, потому что дни и ночи, проведенные мной в джунглях, ничем не напоминали мне дни и ночи, проведенные мной в городе. Одна ночь в джунглях могла ощущаться годом в городе, но эту разницу тяжело почувствовать, особенно когда полностью отдаешься пространству одному или другому. Прошло много всего, прежде чем я смогла подсчитать, что для людей, живших вне джунглей, миновало 150 лет. Королевство Аютия превратилось в Тхонбури и наконец настала эпоха Раттанакосин, в коей мы сейчас и живем.

Какие же перемены произошли за те 150 лет и как я была в них вовлечена? Позвольте я вам расскажу.

Сбежав от Буна, я направилась к реке Пасак. Как только я там оказалась, внезапно случилось оглушительное землетрясение: «Знамение богов, подумалось мне, приказывающих мне остановиться на привал прямо здесь». Там я выстроила себе небольшую хижину на берегу реки и выживала, питаясь дарами воды.

Однажды днем из джунглей донеслись топот марширующих ног, громыхание щитов и удары гонга. Желая узнать, что происходит, я вышла из хижины и увидела армию мужчин – их были тысячи и тысячи – и они шагали прямо на меня. Вместе с ними шел слон с многоярусным троном на спине, а изысканный зонтик укрывал от солнца величественно восседавшую под ним фигуру. Я никогда еще не видывала подобного зрелища и подумала, что сидевший на слоне мужчина, должно быть, какой-то святой, а возможно, король. Тем не менее было нечто необычное в том, как к марширующей толпе начали сгонять жителей деревни, которые бросили все дела и присоединялись к пришедшим, вооружаясь серпами, мечами и пиками. Кое-кто прибегал с голыми руками. Толпа шла и шла, и какие-то люди поманили меня, приглашая встать в их ряды. Смутившись, я спросила их, куда они идут.

– Мы идем требовать, чтобы вернули нашу землю.

– И у кого вы будете это требовать? – спросила я.

– У нынешнего короля, – ответили они, словно это было самоочевидно. – Присоединяйся к нашему восстанию, мать, и ты будешь вознаграждена лучшей жизнью, когда все закончится.

Я спросила их о человеке, восседавшем на слоне, и они сказали, что это принц Пхра Кхван, который едет вернуть свое законное место на троне.

– У принца много заслуг, – сообщил один из них, когда они зазывали меня к себе. – Вступай в наши ряды, и мы расскажем тебе невероятные истории о принце Пхра Кхване.

Вот так я примкнула к их маршу на столицу.

Они поведали мне, что принц Пхра Кхван был сыном покойного короля.

Его рождение было оглашено свирепым землетрясением, от которого по всему дворцу прокатилась волна слухов о том, что настанет день, и он унаследует трон, и эти слухи с самого начала сделали его уважаемым человеком в королевстве. Когда Пхра тяо пхэндин был при смерти, его вице-король придумал план узурпации трона, согласно которому принца обманом должны были оставить наедине с ним, и тот смог бы забить его до смерти поленом сандалового дерева. Так вице-король стал бы королем. Однако, благодаря своим достоинствам, принц Пхра Кхван чудесным образом избежал смерти, его забрали к себе боги, воспитали и обучили невероятным чарам. Принц быстро созвал наместников прежнего короля, убедил их стать его союзниками и собрал жителей деревень вроде нас, чтобы вместе пойти маршем на столицу, чтобы вернуть трон.