Я швырнула кость копчика к юго-востоку, где она пролетела над водной гладью, не желая тонуть в реке. Кость прорезала густую листву, которая взметнулась под порывом ветра, рассыпалась над рисовыми полями, крестьянскими наделами, над заборами, окружавшими дома местных жителей. Несмотря на то, что кость копчика измельчила листья в труху, эти кусочки листьев, падая на землю, тотчас давали всходы, обеспечив местных жителей богатым урожаем. Этот тамбон стали называть Чам Пхак Пхаэу – по названию растения, которое снабдило изобильной пищей весь тот район.

У меня осталась последняя кость моей малышки – ее череп. Я кинула его изо всех сил. Череп улетел дальше всех остальных костей, приземлившись посреди леса Донг Пхая Фай. Когда-то армия двинулась от Накхон Ратчасимы в столицу именно через этот лес, и многие воины в том походе умерли от малярии. По всему лесу до сих пор были разбросаны их одежда и оружие. Череп моей малышки упал на брошенный кем-то шлем, вызвав пронзительный вой, который разнесся по лесу и долетел до деревни, примостившейся у подножия дальних гор. И однажды бродивший в тех местах охотник набрел на череп и шлем. Он счел, что встретился с духом мертвого солдата, молившего вернуть ему жизнь. Этот тамбон потом прозвали Муак Лек, или «стальной шлем». Позднее, когда его разделили, чтобы создать другой тамбон, наименование слегка изменилось, и с тех пор он известен как Муак Лек.

Все эти имена произросли из моих действий, стали результатами моей кармы. Так все джунгли поделили на территории.

Позаботившись о краткой жизни моего младенца, я на миг ощутила облегчение, но горе и отчаянье продолжали грызть меня изнутри. Я сидела перед своей хижиной, невидящим взглядом наблюдая за стаей стервятников, паривших в небе. Я не отдала им своего младенца, и теперь они хотели заполучить его мать; они терпеливо дожидались моей смерти. Но испытать удовлетворения им так и не удалось. Я не умерла и не стала их добычей, потому что я не могла умереть. У меня все еще оставались тысячи лет жизни, чтобы я в один прекрасный день сумела поведать вам все эти истории.

Вы не забыли, что мой дух вечен, неуничтожим, покуда я остаюсь на этой земле? Но бессмертие, как и все прочее, также подвержено и переменам; оно подвластно трансформации, ветшанию и тлению, оно схоже с морщинами, которые я заработала, и ранами, которые мне нанесли другие в то непростое время.

Поначалу я во всем винила только себя. Утрата моей новорожденной дочки буквально уничтожила меня. Я рыдала днями и ночами, слезы струились из каждой поры моего тела, пока из меня не начала вытекать кровь. Она сочилась и сочилась, превращаясь в жаркий пар, объявший меня. Я истекла кровью досуха, и моя некогда мягкая кожа полностью окостенела. Я впала в такое хрупкое безмолвное состояние, что, казалось, сквозь меня могло проскользнуть что угодно. Когда жители деревни увидели, что я сделала со своим младенцем, они прокляли меня. И точно так же, как названия этих мест выросли из моих действий, из слов этих людей выросла новая я: они дали мне, – уязвимой, беззащитной, – новое имя, и я стала новым существом.

Их проклятия завладели моим духом, и я преобразилась в то самое существо, которым они меня нарекли: мое тело постепенно отвердело и превратилось в камень. Я стала статуей, накрепко вросшей в речной пляж, который стали называть Кэнг Кхой.

В тот момент, когда я превратилась в статую на пляже Кэнг Кхой, я ощутила невероятное облегчение. Парализовавшее меня проклятье на самом деле освободило меня от борьбы за выживание. Все вокруг продолжало обретать новые формы под влиянием времени: на пляже выстроили пристань, что позволило людям плавать по реке, с севера на юг, вверх и вниз по течению. Некогда густые джунгли стали редеть, и на месте вырубленных деревьев вырастали новые поселки; вдоль бурного русла реки возникли торговые пути, а с ними хлынули сюда и толпы путешествующего люда, привозящего сюда товары на продажу или обмен. Я наблюдала все эти изменения на реке. Кое-кто из тех, кто когда-то проклял меня, стал мне поклоняться. Они молились, дабы я исполнила их желания и благословила их путешествия; они приносили еду и умащивали меня сладкими ароматами цветов, свечей и благовоний. Они приносили кукол, символизировавших утраченного мною младенца. А также одеяла, которые должны были согревать меня в холодное время года. Как видите, подношениями меня баловали до невозможности.

А вскоре я подслушала, что говорили жители деревни о короле Пинклао[46], который жил во дворце Си Тха в округе Сонг Кхон. Поговаривали, что он исследует те места, чтобы выстроить вторую столицу Сиама. Король опасался, что река Чаупхрая попадет в руки западников и что речная столица Бангкок станет жертвой их пушек. Король Пинклао давно присматривался к Сарабури как к возможной новой столице, собираясь выстроить дворец в ампхё Кхао-Кок и создать из его жителей армию, готовясь к войне против Запада.

Однако этой войне не суждено было начаться во времена правления короля Пинклао; она случилась уже во времена короля Рамы V, как и многие другие события, последовавшие за ней.

Как всем было известно, король Рама V обожал ездить по королевству, и хотя эти поездки казались увеселительными, они позволяли ему заявить права на подвластные ему территории и связать свое имя со многими важными местами во всех уголках королевства. Он также построил первую в Сиаме железную дорогу, пролегшую через Кэнг Кхой и обусловившую бурное освоение земель во многих близлежащих тянгватах. Он также покончил с рабством и реформировал систему управления страной, консолидировав все властные полномочия в центре, так что отныне все регионы королевства управлялись назначенным в столице чиновником. То, что раньше считалось вассальными государствами, внутренними и внешними провинциями, – получило новые наименования: округа, города, области, деревни, районы. Государственные и административные границы были укреплены, а старинные порядки объявлены вне закона во имя соблюдения суверенитета Сиама и обеспечения прочной независимости.

Так Кэнг Кхой стал ампхё, а прочие деревни – тамбонами. Однако Сиам уменьшился в результате новой демаркации наших границ. Не стало сиамских вассальных государств, живущих под постоянной угрозой со стороны Франции и Британии, которые считали нас дикарями, а самих себя – нациями, облеченными долгом цивилизовать нас. Король был вынужден уступить все бывшие колонии странам Запада. Сиам претерпел существенные реформы, но в ходе этих реформ лишился многих своих земель. Увы, трудно себе представить, чтобы этих перемен можно было избежать.

Перемены происходят, потому что Земля вращается, и мы должны меняться вместе с ней, вместо того чтобы сопротивляться. Такова природа Земли и скоротечности ее эпох. То, что некогда было высотой до неба, потом опускается вниз и тонет, словно в глубине океана. Суша сдвигается по мере того, как ядро Земли крутится слева направо. Буддизм воспринимает скоротечную природу Земли как присущую ей истину. Будда говорит, что в мире нет ничего постоянного и что страдают лишь те, кто идеализирует. Перемены на этих землях постоянны, даже король, который некогда был аватаром Бога, стал Пхра Чао Пхэндином. И поскольку престиж и процветание королевства обуславливались его землями, способы управления этими землями стали показателем цивилизованности каждой страны. Так и утвердился сперва монархический режим в Сиаме, а затем мы перешли к конституционной монархии.

Увы, если кого-то заставили замолкнуть, застыть на месте, они оказываются в путах сказаний, которые им рассказывают другие. Путешественники могут поведать истории, которые пережили сами, а вот оседлым жителям легче брать на веру чужие слова и сплетать из них новые сказания. Они рассказывают собственные версии чужих историй с уверенностью приливной волны, набегающей на берег. Когда ты привязан к одному месту, у такого положения есть свои недостатки: выдумки, что вы слышите, скорее всего, противоположны истине. И те, кто обитает внутри, болтают только о том, что снаружи, и те, кто обитает внизу, болтают лишь о том, что вверху. Что же до меня, то я толкую о вещах, которые постоянно движутся и меняются, при этом сама оставаясь неподвижной. Впрочем, это не пустая болтовня: в конце концов и я сама олицетворяю постоянные перемены. Да, я была проклята и стала камнем, но лишь на время.