Затем отшельник поведал мне, что у него есть пучок трав. Эти травы могли освободить меня от боли и страданий бессмертия, и ввести мой дух в цикл жизни и смерти. Однако отшельник отказался отдать мне их, пока я не смогу сказать ему, почему я хочу возродиться и с какой целью.

Много десятилетий тому назад я отложила все эти вопросы в долгий ящик. Я была вполне удовлетворена своей тогдашней жизнью; жизнью в теле оленя, каждодневным обществом отшельника в пещере Пхра Нгам. И все это время, с каждым днем, наши узы все крепли и крепли. Я видела, как грациозно и гибко движется его человеческое тело, как цепки его подвижные руки и как крепка их хватка, и представляла себе, как было бы замечательно, если бы человеческое тело было столь же подвластно и мне. Я бы смогла тогда лучше о нем заботиться, а это и впрямь было моим единственным желанием: возродиться в виде человеческого существа, чтобы я могла заботиться об отшельнике всю свою оставшуюся человеческую жизнь.

Во мне возникло странное чувство. Это случилось, когда я вышла из пещеры поохотиться возле ручья. Я была счастлива до того момента, покуда мое сердце не ушло вдруг в пятки. Я стояла возле ручья. Что я только что потеряла? Да вообще-то ничего. Ничего не пропало, скорее, меня охватил страх утраты – потери кого-то. И из этого семени страха и тревоги выросло мое волнение: незнакомое лихорадочное ощущение, родившееся, надо признаться, из любви, которую я испытывала к отшельнику. Обескураженная перспективой его потерять, я стояла у ручья и плакала.

Я пребывала в плену этого ощущения довольно долго, и оно лишило меня аппетита днем и сна ночью. Я не хотела покидать пещеру, ластясь к отшельнику всякий раз, когда он оказывался подле меня. С той самой поры я ловила каждое его движение, сколь бы незаметным оно ни было.

И вдруг в самый обычный, похожий на любой другой, день он исчез. Сначала я не осознала, что он, возможно, не вернется, но со временем стала изнывать от тоски. Дни превращались в недели, в месяцы, в годы, а от него не было ни слуху ни духу. Время летело, и вдруг настал день, когда в пещере появился монах, который искал место для отдыха. Я поспешно ускользнула в соседнюю пещеру и спряталась там, но была настороже. После того дня в пещеру стали прибывать другие монахи. В конце концов они затеяли строительство монастыря, который впоследствии стал известен как Храм пещеры Бодхисатвы, Ват Тхам Пхра Пхотхисат.

Я оставалась там и после того, как монастырь был выстроен, скрываясь в многочисленных расщелинах в пещере и терпеливо дожидаясь возвращения моего отшельника. Монахи заметили мое присутствие, но великодушно позволяли мне топтаться у входа в пещеру.

Вскоре после этого в монастырь стали наведываться группы деревенских жителей, дабы выразить дань почтения монахам, принести им пожертвования и выслушать проповеди. Всем казалось странным, что возле входа в пещеру лежал недвижимый, словно камень, олень. Слухи распространялись быстро, и вскоре об олене, ждущем чего-то у пещеры, знали уже все жители деревни. Так, люди прозвали это место Тхап Кванг[33], что означало «оленья деревня». Оленем, который там обитал, была я.

Как-то ночью во сне мне явился мой отшельник. Он сказал, что ждать его не имеет смысла, ведь его дух уже покинул сей мир. Он наблюдал за мной все эти годы и, движимый жалостью, понял, что пора наконец объяснить мне, что с ним стало. Его дух был уничтожен, он достиг просветления, и ему уже не было суждено вернуться в этот мир. Он достиг просветления во время медитации на горе Суваннабанпхот; после этого он покинул свое физическое тело и этот мир. Он наказал мне найти свой путь и напомнил мне о связке трав, спрятанной под вырезанным на стене пещеры Буддой.

– Направь свой дух к циклам жизни и смерти, – сказал он, – и забери травы. Впусти в сердце стремления и осознай, чего хочешь достичь в следующей жизни. Вот что я пришел сказать тебе, дитя мое.

Сон изумил меня, и я пробудилась, издав болезненный вой, эхом прокатившийся по горам. Его тело, подумала я, было последним, за что держался еще мой дух. Я выбежала из пещеры, страстно желая найти останки отшельника на горе Суваннабанпхот.

Я бежала, не останавливаясь, два дня и две ночи, пытаясь учуять запах останков отшельника, и в конце концов поиски привели меня к подошве горы Суваннабанпхот. Я остановилась и огляделась вокруг, дабы убедиться, что здесь безопасно улечься. По всему телу пробежала волна сильного утомления, и мои члены содрогнулись, точно я была на грани паралича. Не успев ничего осознать, я уснула.

Проснувшись, я ощутила себя отдохнувшей и обошла по кругу небольшой пятачок земли, окруженный высокими деревьями. Я обнюхала землю, и, воспользовавшись своим оленьим носом, стала лихорадочно разгребать кучи листьев, ища запах отшельника. Я была уверена, что его останки погребены под гигантским валуном, где наиболее сильно ощущался тонкий аромат лотоса. Вот отсюда он и вознесся, не сомневалась я. Я принялась рыть землю своими копытцами в надежде снова увидеть его тело.

Я вкопалась в землю на полметра, как вдруг мой бок пронзила острая боль: во мне засела стрела и из открытой раны сочилась кровь. Какой же жестокий охотник мог учинить такую подлость? Я бросилась в лес, опасаясь за свою жизнь. Домчавшись до склона горы, я нашла там небольшой пруд, словно меня направляла некая чудотворная сила. «Это, должно быть, дух отшельника», – подумала я, и подобралась поближе к пруду. Опустив голову в воду, чтобы попить, я поняла, что этот пруд образовался в отпечатке стопы Будды, похожем на тот, который мне впервые встретился на горе Паттхави. Тогда я сразу же поняла, что вода в том пруду священная, поскольку она исцелила мои раны и обессмертила меня на сотни грядущих лет. Уверенная, что этот пруд такой же священный, как и пруд на горе Паттхави, я пила и молилась о двух вещах. Во-первых, о том, чтобы моя раны зажили, и, во-вторых, о том, чтобы обрести новое тело, которое будет привлекать ко мне меньше внимания: тело, которое станет воистину моим собственным, так, чтобы мне больше не пришлось жить в чужих телах. Когда я склонялась над прудом, чтобы глотнуть воды, я заметила, что берега его испещрены изящными бороздками и узорами, возникшими под тяжестью ноги Будды. Они были куда более поразительными, чем те, что я видела на горе Паттхави. После первого же глотка я ощутила, как все мое тело наполнилось жизнью и могучей энергией. Весело вбежав в кустарник, я сразу наткнулась на уродливого охотника, который все это время выслеживал меня, сжимая в руках лук, – того самого, кто пытался меня убить.

Ужасный охотник был немало изумлен, увидев, как я выскочила прямо на него из кустов. Он на мгновение замер, недоумевая, каким образом олень, которого он подстрелил, был не только невредим, а вполне себе жив, да еще прыгал, словно обрел новую жизнь. Наверное, овладевшее охотником смущение отвлекло его от меня, потому что он забрался в кусты и направился к отпечатку ноги Будды. Никогда еще я не ощущала себя такой отважной. Я больше не боялась охотника, поэтому я пустилась следом и следила за ним из-за кустов. О, дети мои, он казался таким озадаченным, таким задумчивым. Он присел на корточки перед отпечатком стопы и стал омывать свои руки, ноги, лицо и все тело священной водой. И чудесным образом его кожа – пораженная некой болезнью – преобразилась и обновилась! Я увидела, как охотник обрадовался, но в то же время во мне происходило иное преображение. Я ощутила, как волны, исходившие от священной воды, проникают в меня, одна за другой. Первая волна восстановила мою энергию, но вторая – куда более яростная, чем первая, вызвала у меня жар и головокружение. И не успев сделать и шага, я упала без сознания.

Я подняла веки, все еще тяжелые от сна, и увидела, что лежу на деревянном полу в хижине. Я была полностью расслаблена, могла шевелить головой и поднимать руки – мои руки! Это были человеческие руки, совершенно человеческие! О, дитя мое, силой священной воды из отпечатка стопы Будды я получила красивое тело человеческой женщины.