Сейчас он почти злился на нее — хоть и понимал, что это глупо, и знал, что огорчение и досада написаны сейчас у него на лице, только никто не видит, потому что вокруг никого, — за то, что она навсегда осталась в его памяти такой, какой была незадолго до смерти. Не молодой, не старой, но живой и прекрасной. На что тут досадовать? На кого он злится, за что? Это его долг — помнить ее. Его долг. Но он уже старик, старик, и никогда он не мечтал о другой. Он старик, а она умерла, и она уже никогда не состарится. Он с такой силой сжал кулаки, что ногти — черт, пора стричь! — впились в ладони. Он по-прежнему думал о Джун, образ ее витал перед ним. Ее талия, гладкий треугольник пониже поясницы, над расходящимися ягодицами… как кусочек мозаики. Как торчали у нее груди, когда он лежал на спине, а она была сверху — словно указывали на него как на ее избранника. Как от улыбки сияли, искрились ее зеленые глаза, лучились такой добротой, и была в ней бесинка, было в ней что-то беззаконное, особенно когда она кончала — чуть ли не по щекам готова была его отхлестать! И из-за чего она умерла? Что привело ее к гибели? Не что иное как самая низкая подлость, самая презренная гнусность. Ах, если бы только она была рядом, рядом!

Тут подкатил к бордюру старый автомобиль. Том не раз видел его с другой стороны замка — “даймлер” мистера Томелти! Шесть литров — жрет, наверное, бензин, зверюга! В патрульные машины не годится, слишком приметный — не машина, а величавый галеон.

Мистер Томелти открыл дверцу и неуклюже высунулся, ровно настолько, чтобы с ним можно было разговаривать. Том, неожиданно для себя, робко улыбнулся. Сколько же мистеру Томелти лет? Семьдесят, восемьдесят? Да разве угадаешь? Любитель хорошо поесть, вот и лицо холеное, без единой морщинки.

— Подвезти? — Мистер Томелти сделал широкий театральный жест.

До ворот замка Куинстаун было несколько сот метров — меньше пяти минут пешего хода, и Тому хотелось пройтись, взглянуть на залив, на отлогий берег, испещренный хибарками, где рыбаки держали сети и прочие снасти. Пустошь — и эту пустошь он успел полюбить. Скорей бы увидеть прозрачную гладь залива, поприветствовать чаек, которых не переловили еще мальчишки-хулиганы. Это его умиротворит, как умиротворила с утра погода. Тома Кеттла еще можно утешить, очень даже можно. И все же чем-то его порадовал жест мистера Томелти. Была в нем непринужденность, братский дух, как у боевых товарищей. Эти качества Том всегда особенно ценил в мужчинах. А тот, в ком этого нет, — дрянь-человек. Том опустился на пассажирское сиденье и простодушно порадовался кожаной обивке, приборной панели, обшитой дорогим деревом. Посмеиваясь, он устроился поудобнее в мягком кресле.

— Вы знаете… — начал он, — вы знаете… — Но закончить фразу так и не успел, и тут же забыл, о чем собирался спросить, потому что мистер Томелти с юношеским задором вдавил в пол педаль и мотор заурчал, заурчал изумительно.

Мистер Томелти засмеялся.

Хоть день уже начал прибывать, к половине шестого темнело, а сейчас была как раз половина шестого. Пока они ехали к замку, солнце распрощалось с землей до утра, море сделалось черным, а острова и того чернее, и небо казалось пустым и беззащитным, будто не очень-то верило, что скоро взойдет луна, ведя за собой полчища звезд, словно толпу паломников. Мистер Томелти уговорил Тома зайти на его половину, не больше не меньше чем через главный вход замка, — и Том очутился в тесной обшарпанной прихожей. Никаким аристократизмом там и не пахло. Навстречу им по крутой лестнице твердым шагом спускался незнакомец, небольшого роста, с зачесанными назад седыми волосами, в твидовом пиджаке и клетчатых брюках, на вид весьма качественных. Настоящего джентльмена видно издалека, считал Том. Это вам не уголовник в тюремной робе. Незнакомец, погруженный в свои мысли, по сторонам не смотрел и даже когда поравнялся с Томом Кеттлом, не поздоровался, не кивнул. Можно подумать, Том не совсем человек, а докучливый призрак в викторианском замке. Наверное, он принял Тома за слугу или подсобного рабочего и не удостоил вниманием. Но откуда Тому знать? Может быть, у этого человека случилась беда, или он спешит куда-то по неприятному делу. Так или иначе, парадная дверь открылась и снова закрылась. Том с пластиковым пакетом, хлопавшим по ноге, пустился следом за мистером Томелти, испугавшись вдруг, что потеряет его из виду, заблудится. Его объял ужас.

Но мистер Томелти ждал его с улыбкой, стоя посреди темного коридора, и свет из комнаты золотил сзади его редкие волосы, словно нимб святого со средневековой картины. По убеждению Тома, никаких святых не было и нет, есть хорошие люди и есть дурные, а у иных хорошее с дурным вперемешку. Мистер Томелти кивком указал в сторону удалившегося незнакомца.

— Тот самый, легок на помине, — сказал он. — Ага.

Но Тома вновь захлестнул страх сказать что-то не то, и он послушно затрусил следом за мистером Томелти.

Комната оказалась просторная, богато обставленная, не то что убогий коридорчик, удививший Тома, — с тремя большими окнами, поблескивавшими из-за сборчатых занавесок. Чернильная тьма застилала вид за окном, но Том и так помнил до мелочей этот пейзаж — сколько раз он любовался им, сидя в плетеном кресле. И у него мелькнула мысль: вот странно, живут они рядом, видят из окна одну и ту же красоту, и все же отделены друг от друга — чужие, чуждые друг другу люди. Повсюду были семейные фотографии — везде, где только хватило места; Тому даже показалось многовато — как видно, очень уж расплодились эти Томелти. А на полках стояли и лежали книги, и настольные лампы отбрасывали блики на его ботинки.

Навстречу Тому, словно желая преградить ему путь, вышла миниатюрная женщина, взяла его за руку. Ее жест поверг Тома в изумление. Платье у нее было под цвет теней по углам. И вновь на ум ему пришли призраки. Руки, сжавшие его ладонь, оказались теплые, словно она грела их у огня, но огня нигде не было. Комната отапливалась длинным обогревателем, тихонько гудевшим в лад с дружелюбным молчанием хозяйки.

— Рад познакомиться. — Том еле удержался, чтобы не добавить, как дурак, “мадам”.

— Выпьете чего-нибудь, сержант? — спросила она, вновь приведя его в смущение и вынуждая промолчать. Бывший, бывший!

— Конечно, мадам, не откажусь.

— Вы не на дежурстве, — сказала она шутливо и повела узкими плечами. Ожерелье из мелких гранатов — нет, скорее, рубинов — туго обхватывало старческую шею — того и гляди лопнет и рубины разлетятся, словно мухи.

— Не на дежурстве, и никогда уже на дежурство не выйду, — ответил он с долей юмора, и это помогло ему обрести почву под ногами.

Хозяйка спросила, чего он желает, а Том спросил, есть ли у них сок, лимонад или что-нибудь в этом духе — оказалось, есть. И она ему налила, и мистер Томелти с улыбкой поднял свой бокал неизвестного напитка, и Том рассмеялся непонятно чему, подумав: странно все-таки устроена жизнь, то и дело человек перед ним раскрывается с неожиданной стороны, даром что он бывший полицейский и разбирается в людях.

И, словно в ответ его мыслям, мистер Томелти спросил:

— И как вам живется на пенсии?

Том взял свой высокий бокал с лимонадом — розовым — и отпил совсем чуть-чуть, из страха поперхнуться, но не потому что пересохло в горле. Он боялся, как бы случайная эта встреча не навлекла на него гнев богов. В левой руке у него по-прежнему болтался пакет с покупками.

— Знаете ли, я… — начал он, не дожидаясь, пока мысль оформится в голове. — Я бы сказал… — И снова ни одной законченной мысли. — Сами-то вы…?

Почему он двух слов связать не может? Он покраснел; на его счастье, свет был приглушенный.

— Хозяин гостиницы должен принимать заказы, пока не свалится, — сказал мистер Томелти веско, с затаенной страстью, как будто вся жизнь его — спектакль, а это реплика в пьесе, заранее отрепетированная.

— Могу представить. — В гостиничном бизнесе Том ничего не смыслил.

— Присядем, отдохнем, — сказала миссис Томелти. — Как же я рада с вами познакомиться, как рада! Мы и сами не представляли, как нужен нам в доме защитник. Тем более сейчас, когда в доме дети. Девчушка эта славная с братом. — Она бросила взгляд на мужа, словно желая, чтобы и он участвовал в беседе.