– А ну дай, – протянул я руку, и в нее послушно легла тяжеленькая емкость объемом литра так на три. Впрочем, полупустая.

Я даже не успел поднести ее к лицу, как в нос шибанул резкий запах, в котором, как мне показалось, присутствовала нотка перца. Впрочем, вскоре я перестал ее чувствовать, как и остальные запахи. Я принялся чихать. А «ветеринар» смотрел на меня и продолжал улыбаться. По-моему, ему было весело.

– Держи, – проговорил я между чихами, тыльной стороной ладони вытирая слезы.

Тут я заметил то, что просто повергло меня в шок. На внутренней стороне обручей, охватывающих ноги вороного, были шипы! И из-под них сочилась кровь.

Есть такое выражение «взлетел пулей наверх». Это означает предельную скорость передвижения по вертикали. Так вот, я по той стремянке взлетел ракетой, преодолевающей земное притяжение, которая, как известно, многократно превышает скорость пули.

Такого я не видел сроду. И отчего-то сразу вспомнился Хан с его садистскими замашками.

На теле массипо были не просто раны. Их, в конце концов, я навидался. Это были обнаженные куски мяса, густо помазанные ядовито-желтым. И они не были следами крюка – уж чего-чего, а их-то я могу узнать. Навидался. Это… Даже не знаю. Саблей рубили, что ли? А потом смазывали ядовитой дрянью, от которой живая плоть разве что не дымилась.

Почему я не швырнул ему в рожу эту желтую гадость? Даже не знаю. Потому, может, что он дурак? Не по определению, а по медицинскому заключению.

– Кто тебе сказал это делать? – спросил я, едва сдерживаясь.

– Что сделать?

– Вот это! – рявкнул я, суя ему под нос банку.

От этого жеста он отшатнулся и закрыл лицо руками, уронив кисть на пол.

– Не бей, не бей, – тонко заскулил он.

На его обнаженных по локоть руках я увидел шрамы. Большие, маленькие, давно затянувшиеся и относительно свежие. Их было много. Десятки. Или сотни. Почему-то я очень хорошо представил, как его лупцуют по этим закрывающим голову рукам, а он скулит по-щенячьи, не оказывая никакого сопротивления. Такой здоровый бугай – и как дитя беззащитен. Моя злость не то чтобы схлынула совсем, но заметно поутихла.

– Не буду бить. Ты слышишь?

– Правда?

Из-за скрещенных рук на меня уставился недоверчивый глаз.

– Правда-правда. Так кто тебе велел?

– Чего велел? – спросил он, слегка приопустив руки.

– Лечить, – наконец-то подобрал я нужное слово, которое к происходящему процессу истязания подходило меньше всего.

– А-а, – просиял дурачок. – Дядя Густав.

Я не сразу сообразил. Какой такой дядя Густав. И потом как ломом по голове. Это же тот, с бородкой. И еще с крюком.

– Бородатый? – недоверчиво уточнил я, все еще надеясь, что это не так. Мое сознание никак не хотело ставить знак равенства между тем суровым, но все же рассудительным мужиком и тем, кто мог бы отдать распоряжение так мучить животное.

– Да, да, – радостно закивал «ветеринар». – Дядя Густав сказал.

– Больше так делать не надо, – строго сказал я и поспешно удалился, унося с собой банку.

Может, я чего-то не понимаю? С одной стороны откровенный дебил в составе межпланетной экспедиции в компании с уголовником это уже само по себе нечто неслыханное. Я, конечно, не профессиональный ксенолог, но уж в этих-то пределах могу себе представить, кто тут может быть, а кого быть не должно ни по какой причине. И если Рэм еще пусть каким-то чудом и мог просочиться, то уж этот несчастный – никак. Место такому в специализированной клинике под присмотром врачей и воспитателей и больше нигде.

Злополучную банку я хотел было сунуть где-нибудь в конюшне, хоть в ящик с опилками или еще куда, но ничего подобного здесь не оказалось. Только голые стены и пустые ясли. Кстати, расположенные слишком низко. Просто не конюшня, а пустыня какая-то. Если бы не витавшие тут запахи, то можно было бы подумать, что это огромное помещение необитаемо.

Выйдя из полумрака на яркий солнечный свет, я зажмурился и решил двигаться сначала к тому единственному месту, которое я хотя бы условно мог считать своим. К тренерскому домику. А уж после этого искать Густава и выяснять отношения.

Я не бежал, но двигался достаточно быстро, охваченный гневом и нетерпением. Громко топая, взбежал по ступенькам, рванул на себя дверь и, когда очутился внутри, сначала увидел свой распахнутый сундук, а потом отключился.

Видимо, не надолго.

Потому что когда истошный крик достиг моего сознания и я открыл глаза, пятно желтой дряни на полу все еще расплывалось, шевелясь как живое.

Несложная реставрация событий, произведенная чуть позже, позволила восстановить картину произошедшего в полном объеме. Вкратце дело обстояло так. Когда я, возбужденный, громко протопал под окном и по крыльцу, воришка, занятый потрошением моего багажа, не мог это не услышать и успел отскочить к стене, заняв позицию возле двери с крюком в руке. На мое счастье, я передвигался достаточно быстро, поэтому удар пришелся не по темечку, а вскользь, содрав мне кожу на голове, отбив плечо и выключив сознание. В последний момент я не то среагировал, не то просто рефлекторно дернулся так, что банка в моей руке взметнулась верх и в сторону, и из нее выплеснулась эта желтая зараза, обгадив не только стену и пол, но и попав в рожу Рэму. Да мало того что в рожу – в глаза.

Примерно часом позже врач экспедиции, обрабатывая мне рану на голове, сказал:

– Не знаю уж что там решит комиссия и суд, если он, конечно, будет, но то, что парень здорово потеряет в зрении – факт.

– Но хоть не ослеп? – спросил я с надеждой, чувствуя за собой вину.

– Вам повезло. Впрочем, и ему тоже. Хорошо, что у него голос громкий, услышали. А то ослеп бы к черту. Кстати, меня Том Иванович зовут.

– Очень приятно. Макс. А что это за дрянь такая? Ну, которой я… В банке которая была.

Врач вздохнул, продолжая приклеивать мой скальп.

– Это мазь макая. От ревматизма, для рассасывания гематом применяется. В общем, перепутал Костик. Взял не ту банку.

– Кто?

– Вы видели того, кто на конюшне работает? Вот это он и есть, Костиком зовут.

Мне показалось, что я услышал в его голосе обреченность. И вообще он что-то не договаривал.

– Знаете, я хотел вечером устроить что-то вроде вечера знакомств. Я привез там кое-что. Приходите. Я приглашаю. Есть очень недурные напитки.

– Коньячок?

– И он тоже.

– Не знаю. Боюсь, не смогу надолго отходить от Рэма, будь он… Но вы оставьте там бутылочку. В другой раз сядем, поболтаем. Расскажете последние новости с Земли. Вы ведь, кажется, жокеем до этого работали?

– Вроде того.

Комиссия, суд и прочая демократия – ничего этого Кинг разводить не стал. Он здесь начальник, судья и прокурор в одном лице. Король. С Рэмом и так все было ясно – вор. Отдельные грешки за ним и раньше замечались, но у кого их нет? Только Господь безгрешен, но и к нему можно предъявить претензии хотя бы за то, что он так много дураков и балаболов позволил развести в роду человеческом. Это через них все беды и несчастья, потому что не делают – не могут, не хотят или не умеют – того, что им положено делать. Коли запряжены в одну телегу – тащите ее в одну сторону, а не врозь, каждый в свою норку. Так не то что не сдвинуться, но и телеги не будет – разорвет.

Воров он не жаловал в принципе. В старину правильно делали. Попался на воровстве – рубили руку и клеймо на лоб. Что б все знали и видели, вот он вор. Жестоко? Пусть так. Пусть! Но один клейменый удержит от воровства сто, а то и тысячу таких же, кто хочет посягнуть. Общество просто обязано проявлять разумную жестокость, иначе это не общество, а жертва.

Однако ж он признавал, что кроме правил, которых он склонен придерживаться, существуют и традиции. Если в одной среде совершенно нормально иметь четырех жен или даже целый гарем, то в другой и одна жена может считаться обузой. Хотя в принципе ему и так все было ясно до прозрачности, он счел необходимым и возможным выслушать обе стороны.