Несомненный интерес уже в наши дни может представлять и его дипломная работа, раскрывающая историю тайной и открытой борьбы США против СССР, анализирующая проблемы фашизации США. Не случайно же то, что события, связанные с нанесением бомбовых ударов по Ираку и злостная бомбардировка Югославии у прогрессивной мировой общественности ассоциировались исключительно как фашистские акции. Решающая роль в этих агрессивных действиях принадлежит Соединенным Штатам Америки, где цинизм и пренебрежение интересами других стран, возведенные в ведущий внешнеполитический принцип, обусловлены глубокими историческими корнями и богатейшей аннексионистской практикой. Кроме того, эта дипломная работа является не только важнейшей вехой в жизни Бориса Львовича, но и вызывающим интерес документом, вобравшим в себя присущие тому времени черты.

Готовя к 100-летию со дня рождения Бориса Львовича Чернявского данное издание, я невольно вспомнила высказывание о нем его друга, известного в свое время писателя В. Р. Козина. Относится оно к 1925 году и сделано в письме, адресованном к их общему другу – Г. В. Иоффе. «Вспомнил Бориса, трагическое несоответствие: неистовое, пылающее сердце – и холодная, узкая мысль! Он мог бы быть пророком, вождем или гениальным безумцем. – а будет лишь неуравновешенным человеком. Впрочем, не все ли равно? То, что не доделано природой в нем, отольется в другую, законченную форму. От этого потеряет лишь Борис. А, может быть, и нет. Кто когда-нибудь сам увязывал концы и начала?»

Об этом высказывании В. Козина сам Борис Львович узнал случайно и спустя тридцать шесть лет. Он писал мне: «Я не знал это «высказывание» Вольки. Оно похоже на него. И странного в нем нет. Козин мог стать писателем. У него были для этого данные. И мысль была. Не было у него никогда пылающего сердца. Он «сочинял», а не писал, а не жил со своими людьми. Он не умел творить и потому не стал писателем. А придираться к нему не следует. Он видел мое неистовое сердце – это очень много, другие не видели. Он понимал, что я из теста вождей – другие этого не понимали. И он задался вопросом – почему же я не выдвигаюсь? Ответить он не смог, потому что это уже дело творчества. Вот и заговорила в нем мещанская душа – ты права – убоявшаяся «неуравновешенности», правда, по-моему, несколько в ином смысле, чем представила ты».

Так получилось, что знакомство с В. Козиным я начала с его эпистолярного наследия, и уже много лет спустя я, прочла, можно сказать, все изданное писателем. Он мне показался интересным, но, пожалуй, творчество В. Козина лучше всего оценил Ю. Нагибин, когда писал: «Был разгромлен один из лучших новеллистов нашей литературы Владимир Козин, нежно любимый Андреем Платоновым, которого к тому времени вовсе перестали печатать. Помню, как многие недоумевали: а Козин-то чем не угодил? Ни в политику, ни в государственные работы он не лезет, пишет о нежных, чистых людях, поет их добрую любовь, радость жизни, единство с природой… Читая Козина, можно подумать, что прелесть жизни разбросана по всей земле, а не сосредоточена в одном человеке с трубкой. Козин казался с виду крепким, веселым, жизнерадостным малым, но душа у него была хрупкая и сломалась. Он жил и писал еще много лет, но писателя Козина, каким он был в тридцатые годы, не стало…»1

Известно мне, что в 1954 году Борис Львович нанес визит Владимиру Романовичу на его московской квартире на улице Горького. Похоже, что встреча друзей была далеко небезмятежной (в Великой Отечественной войне они оба были на фронте, между ними велась интенсивная, насколько это возможно в тех условиях, переписка, но письма не сохранились). О содержании их беседы мне не известно ничего и потому трудно судить, что внесла эта встреча в души обоих. И все же одна единственная фраза, оброненная Борисом Львовичем как резюме к визиту: «Нам всем суждено было остаться тем, чем мы были», – часто возвращает меня к мысли о судьбе поколения – ровесников XX столетия, драматичного и трагичного. И в последнее время я с радостью, мне самой кажущейся кощунственной, думаю: «Как хорошо, что их нет в живых, что они не стали свидетелями гибели страны, распада великого Советского Союза, которому были вверены их неистовые сердца». Личность человека этого поколения, его внутренний мир при всей кажущейся открытости, для меня во всяком случае, останется глубокой, влекущей к себе тайной. Быть может, письма с фронта к его другу и два адресованных мне письма, которые приводятся в этой книге в качестве приложения, чуть-чуть приоткроют завесу над тайной «неистовости» сердца и беспокойного характера человека, который стал для меня моей «Марсельезой» и остается по-прежнему Учителем.

Доктор исторических наук 3. И. Соколова

США: ОТ АНТИКОЛОНИАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ И ВОЙНЫ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ К ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ ВОЙНЕ ЗА ПЕРЕДЕЛ МИРА

Человек появляется в Америке впервые 10–15 тысяч лет тому назад, переселяясь из Восточной Азии через Берингов пролив и Аляску. Коренное население Америки составляли две антропологические группы: индейцы и эскимосы. Общее количество эскимосов, населявших все северное побережье Америки, невелико – не более 36 тысяч; индейцев к моменту прихода белых было на всем материке 50 миллионов, из которых на территории современных США жили от полутора до трех миллионов человек.

Неверны утверждения буржуазных историков, что индейцы были дикарями, для которых величайшим благом явилась европейская цивилизация. Правда, часть индейских племен в XV–XVI вв. еще жила материнским родом, но многие племена были организованы по отцовскому праву, некоторые индейские народы, как например, ацтеки, в начале XVI в. уже образовали государство. Для индейских племен майя, ацтеков, аймара и других было характерно интенсивное земледелие. Они умели выращивать кукурузу, картофель, помидоры, тыкву, подсолнух, каучук и многие другие производственные культуры. Но «испанское завоевание, как отмечал Ф. Энгельс, оборвало всякое дальнейшее самостоятельное их развитие»

Появление европейцев в Америке относится к X веку, но открытие американского материка связано с именем Христофора Колумба, который 12 октября 1492 г. открыл один из Багамских островов, а затем Кубу и Гаити. Через пять лет Джон Кэбот обследовал остров Ньюфаундленд и побережье полуострова Лабрадор. В течение первой половины XVI века исследователи изучили почти все побережье Северной Америки и проникли вглубь страны. Северо-Западная часть Америки впервые была исследована замечательной экспедицией Семена Дежнева в 1648 г., что было доказано, в частности, обнаружением в 1937 году на южном берегу Аляски остатков древнего европейского поселения.

Колонизацию Северной Америки начали испанцы, которые в 1566 г. основали порт Сан-Аугустин на побережье Флориды и заняли территории Новой Мексики, Флориды, Техаса и Калифорнии. Отбирая у земледельческих индейских племен их возделанные поля, французы захватили в 1608 г. Канаду и приступили к грабежу индейцев, «скупая» у них пушнину. Голландцы в 1626 г. купили у индейцев остров Лонг-Айленд (Манхэттен) за безделушки стоимостью в 24 доллара. Газета «Нью-Йорк Тайме» в номере от 15 мая 1948 г. стоимость земли и недвижимости этого острова оценила в настоящее время в 7754 млрд. долларов. В начале XVII века к колонизации Северной Америки приступила Англия. Хотя Англия в 1588 г. и разгромила «непобедимую армаду», Испания продолжала вывозить из Америки золото и серебро, а голландские купцы наживали баснословные прибыли на торговле пряностями.

Английские купцы все пристальнее всматриваются в далекие берега нового материка. Им мерещится там золото и серебро. Богатейшие леса могли стать источником снабжения английского судостроения корабельным лесом, промышленности – древесным топливом и красителями. Индейцы за погремушки отдают ценнейшую пушнину. Постоянные рыболовные поселения в Северной Америке, конечно же, сулят английским купцам немалые барыши. Здесь могут быть созданы и базы торговли с Дальним Востоком. Все эти захватывающие воображение перспективы привели к образованию в 1606 г. Лондонской и Плимутской компаний с целью захвата и колонизации американской территории. В 1607 году у Чесапикского залива 120 англичан основали первое поселение – Джемстаун на территории современного штата Виргинии. В течение XVII века в Северной Америке были основаны 12 английских колоний и в 1733 году появилась тринадцатая. Три группы колоний выглядели следующим образом.