Тут сейчас говорят, что Горбачёв был агентом – он не был агентом, он был просто дурак».
Жёстко? Да, безусловно! Но это заявил человек, прекрасно знающий, о чём он говорит, умевший отвечать за свои слова и обладавший огромным объёмом таких знаний, что он почти всю свою жизнь прожил под грифом «Совершенно секретно».
Разведчики, работавшие «в поле», знали о происходящем в стране гораздо лучше, нежели миллионы наших граждан, получавших из «зомбоящика» информацию о том, что «прогрессивная общественность» восхищается «перестройкой», очередными мирными инициативами СССР и «лично товарищем Горбачёвым», самым популярным мировым лидером по версиям авторитетных западных изданий, проплаченных из нашей казны. Нелегалы же черпали информацию из документов противника, снабжённых высшими грифами секретности и содержавших объективную информацию абсолютно иного толка. Они спешили сообщить в Центр о том, что им стало известно, но это воистину был «глас вопиющего в пустыне». Хотя писем таких было немало.
Шебаршин вспоминал, как Юрий Иванович передал ему одно из них:
«Дроздов смотрит на меня, на лице его нет привычной улыбки. Читаю: “…предательство социализма… развал нашего государства… бездумные уступки Западу… предали союзников… непонятно, чем руководствуются в Кремле; люди ЦРУ в советских верхах… разлагается КГБ… куда смотрите вы?” И спокойное: “Невыносимо тяжело наблюдать всё, что происходит в нашем Отечестве. Но вы можете быть уверены, что я выполню свой долг до конца”.
– Так что будем делать, Юрий Иванович? Председателю это письмо пошлём, пусть почитает, может быть, что-то Горбачёву процитирует… Нелегала надо успокоить: ещё ничего не потеряно, наша работа нужна Родине, ну и так далее, потеплее. Но что же будем делать, дорогой товарищ генерал? Куда мы катимся? Куда нас, как стадо баранов, ведут? Почему игнорируют нашу информацию – Крючков докладывает наверх, а там она бесследно растворяется? <…>
Дроздов взрывается гневной тирадой – передо мной не руководитель нелегальной разведки, а офицер-фронтовик, до глубины души уязвлённый унижением своего Отечества. Мне понятно всё, что он говорит сдавленным, дрожащим от ярости голосом. У него нет главного – ответа на вопрос: “Что же делать?”
И у меня его нет. Надо работать, жить, надеяться, что пройдёт это наваждение, пройдёт с нашей помощью… И не верить кремлёвским свистунам».
Обратим внимание: Дроздов, не согласовывая ни с кем (а над ним – Шебаршин и Крючков), отправляет письмо нелегала Шевченко «на самый верх». Тут и его особый статус, им самим созданный, – мы давно заметили, что он любил бравировать своей независимостью, – тут и его привычка к прямому общению с Андроповым <только вот Юрия Владимировича уже нет>. Шебаршин же вряд ли мог отправить письмо «через голову» Крючкова – не потому, что боялся, а просто не имел такой возможности.
И вот – вывод из книги того же Крючкова: «У нашей системы, как оказалось, была своя ахиллесова пята: мы были абсолютно беззащитны перед лицом предательства в высшем эшелоне власти. Так что теперь приходится только отдать должное западным стратегам – в выборе средств они не ошиблись».
Жуткое и тревожное «перестроечное» время, липкое и тягучее, в котором нам пришлось жить, – время предательства, безвременья и нарастающей безнадёжности; мы прекрасно видели всё происходящее вокруг и едва не плакали из-за своего бессилия, невозможности что-либо изменить. Между тем из разных источников, вплоть до устных рассказов разведчиков, можно узнать, что у наших границ стояли тогда эшелоны, а на различных рейдах – грузовые суда с продовольствием из разных зарубежных государств, руководству которых совсем не хотелось получить новый огромный «очаг напряжённости» в мире. Накормив страну, можно было изменить народное настроение, однако Советский Союз был приговорён и предан, а на голодающий народ предателям было глубоко плевать. На том мы закрываем тему.
«В начале 1990 года руководство Первого главного управления ознакомило меня с аттестацией, вывод которой гласил, что в связи с “достижением предельного срока службы” я подлежу увольнению в отставку. Шестьдесят пять лет. Действительно, пора. За плечами 13 лет службы в Советской Армии, 35 лет в разведке, а всего 48 лет (или 53 года, с учётом льгот за особые условия работы). Можно и на покой. Но увольнение затянулось.
В начале мая 1991 года этот вопрос был окончательно решён руководством. Я подал рапорт, в котором просил уволить меня по возрасту. 3 июня я последний раз встретился со всем коллективом нелегальной разведки, объявил о своём уходе, поблагодарил всех за службу и покинул подразделение, которому посвятил двадцать один год жизни».
Летом 1991-го начальник Управления «С» генерал-майор Дроздов вышел в отставку. Если учесть, что возвращение «Дубравина» к активной разведывательной деятельности – это был фактически эксперимент Юрия Ивановича, то понятно, что Алексей Михайлович почувствовал себя тогда весьма неуютно. В то время он как раз пребывал в Центре и как бы «завис». Не знаем, поднимался ли тогда вопрос о его возвращении в институт, «за невозможностью дальнейшего использования» – есть такая формулировка, но можно понять, что перспективы его дальнейшей работы «в поле» были весьма туманны.
А всё же Фортуна ворожила Козлову – она, как известно, любит смелых.
Как раз в то время, когда место Юрия Ивановича Дроздова занял его ученик и соратник, с которым его очень многое связывало по жизни, появилось одно дело, где нужен был именно немолодой человек, с прекрасным немецким языком. Выбор Центра остановился на «Дубравине». Владислав Николаевич, наш знакомый сотрудник, уточняет: «Он там хорошо, удачно отработал, а тот, кто ещё участвовал в этой операции, получил орден… Лёша тоже должен был получить высокую награду – может быть, как раз это и способствовало тому, что он получил Героя».
Трагические события августа 1991 года «Дубравин» переживал где-то за границей, получая информацию о происходящем в Советском Союзе из иностранных средств массовой информации…
А представляете тогдашнее положение наших нелегалов? Покруче, чем у космонавта Сергея Крикалёва[76], отправившегося в космос 18 мая 1991 года из СССР и возвратившегося 25 марта следующего года в «новую» Россию! Всё же Крикалёв при этом прекрасно знал, что его ждут на Земле и что будет торжественная встреча в Звёздном городке, а вот для нелегалов гарантии торжественной встречи в Ясеневе не было… Зато был пугающий пример «воссоединённой» Германии, где в тюрьме, без всякого законного основания, оказался даже руководитель разведки ГДР Маркус Вольф, а что уж говорить про оперативный состав ведомства, который чуть ли не весь пересажали? Никто не знал, какой подлости можно ждать по возвращении на Родину, – недаром же недавний партработник Бакатин[77], сменивший на посту председателя КГБ СССР арестованного «по делу ГКЧП» Владимира Александровича Крючкова, заявил, что он пришёл разрушить Комитет. «Перевёртыши» ориентировались очень быстро и старались «бежать впереди паровоза», начисто забыв, что ещё совсем недавно они делали свою карьеру как «честные партийцы», а некоторые притом – и как сотрудники КГБ СССР.
Однако руководство нелегальной разведки мгновенно сориентировалось в правильном направлении. Полковник Тамара Ивановна Нетыкса рассказала: «Когда всё это случилось, в августе 91-го, начальник Управления “С” прислал нам, как и другим нелегалам, телеграмму: “Ребята, всё продолжается – вы нам очень нужны!” Знаете, что значит получить такую телеграмму в такое время?»
