Добавим: их ещё называли «думающий спецназ».

«В конце 1979 года, почти сразу после того, как меня назначили руководителем нелегальной разведки, я съездил в Афганистан, – рассказывал Юрий Иванович. – Ну, это тема известная… Потом стал разбираться с делами Управления и однажды имел серьёзный разговор с полковником К., начальником отдела, где работали Вартаняны. Я задал тогда ему вопрос: “Слушай, а почему у нас нет ни одного Героя Советского Союза? И как вообще награждались нелегалы?” Он на меня удивленно посмотрел, пожал плечами, хотя и сам был из категории тех нелегалов, которые прошли через все трудности. Предлагаю: “Подумаем, что можно сделать. Кто у нас из числа тех, кто уже давно на нелегальной работе и заслуживает присвоение звания Героя Советского Союза?” С неделю он думал-думал, потом: “Давай предложим вот этого”. Мы написали большую, очень большую справку и положили её на стол Владимиру Александровичу Крючкову. Тот долго ходил по кабинету, переживая содержание документа. Потом взял папку, уехал к Андропову. Юрий Владимирович позвал его, позвал меня и спросил: “Всё то, что здесь написано, это правда?”

Я отвечаю, что всё документировано. Андропов попросил ещё раз проверить все документы, потому что “это очень серьезно, и чтобы никто потом не задавал никаких вопросов”. После я несколько раз ездил в ЦК вместе с этими материалами и там их оставил…»

Где-то в начале января 1981 года в своём обращении к парламенту ЮАР тамошний премьер-министр Питер Бота[74] торжествующе сообщил о «выдающемся примере профессиональной работы контрразведчиков» – аресте «советского шпиона». «По словам П. Боты, арестованный был “опытным агентом, хорошо знакомым с Югом Африки”. Он отметил, что, по данным юаровских спецслужб, в 1976 году А. Козлов побывал в Юго-Западной Африке и Родезии, а его визит в ЮАР стал четвёртым по счёту». Ну а в итоге, заявил премьер-министр, «русский шпион» теперь надёжно упрятан в тюрьму. Заметим, что без всякого решения суда – с материалами «Дубравина» мы поработали немало, но ни о каких судебных заседаниях и тем более приговорах речи в них нигде не шло. Что ж, по-русски это называется «хорошая мина при плохой игре»: арестовали по наводке зарубежных коллег и ничегошеньки за полгода не узнали, а потому и никаких процессуальных решений принять не могли. Вот такие вот «профессионалы». Им бы только крокодилов неграми кормить!

Рассказывает генерал-майор Сергей Сергеевич Яковлев:

«Дроздов как-то по-другому взглянул на сотрудничество с научно-технической разведкой. У нас были серьёзные источники по этой тематике, и по его настоянию в Управлении НТР создали конкретную группу для работы с Управлением “С”. Они готовили задания для наших источников, и они же занимались реализацией… Это не только способствовало обеспечению безопасности источников, но и повышало эффективность работы…»

Осенью 1981 года в советском посольстве в Лондоне открылась вакансия на должность, которую обычно занимали сотрудники разведки. Кажется, этот факт не являлся для англичан большим секретом – так же, как и в контрразведке КГБ прекрасно знали, кто есть кто в посольстве Великобритании в Москве, – и они стали очень заботливо отметать все предлагаемые кандидатуры.

Как известно, отказ в оформлении визы не предполагает каких-либо объяснений в причинах такового со стороны диппредставительства, зато после ряда отказов уважаемым людям неуважаемый Олег Антонович получил британскую визу, что называется, влёт, без всяких затруднений, о чём и написал в своей книге:

«Обычно на получение визы в английском посольстве уходило дней тридцать, и, когда мне выдали её уже через двадцать два дня, я был раздражён и не на шутку встревожен: англичане, на мой взгляд, проявили излишнюю торопливость, что не могло не беспокоить меня. Оперативность, продемонстрированная англичанами, невольно вызвала подозрение у одного опытного человека, работавшего в отделе кадров Министерства иностранных дел.

– Как странно, что они столь быстро выдали вам визу, – сказал он. – Они должны бы основательно вас проверить, ведь вы так долго проработали за границей».

Вот ведь, мидовский чиновник задумался, а Управление «К», внешняя контрразведка, пропустила. И начальство Гордиевского никак не отреагировало. Но мы ведь уже говорили о том, что обнаружить агента, «крота», если он не допустил никаких ошибок, чрезвычайно трудно. Хотя в данном случае ошибку допустили англичане, чуть было не засветившие агента своей излишней к нему доброжелательностью, однако мало ли по какой причине они могли поторопиться с визой? Объяснений могло быть множество, вплоть до того, что для них Гордиевский являлся «установленным разведчиком», а значит, его можно было изначально держать в поле своего зрения.

В Лондон он отправился в июне 1982 года, в весьма приподнятом настроении и с хорошим багажом накопленной для английских «хозяев» информации.

<Теперь – необходимое уточнение:>

«Дубравин» учился вместе с Гордиевским – был на два курса его старше. Как сказал нам Алексей Михайлович: «Я с этой сволочью в своё время учился в МГИМО, мы с ним вместе работали в комитете комсомола. Кстати, он очень такой идейный был – любил выступить…»

<В подробности предательства мы сейчас вдаваться не будем.>

И опять – рассказ Алексея Михайловича Козлова: «В конце мая 1982 года ко мне вдруг приходит начальник тюрьмы и заявляет: “Ну-ка, примерь костюм, подойдёт тебе или нет, – и подаёт совершенно не мой костюм. – Поедешь на аэродром, тебя обменяют”. Костюм не подошёл – купили и принесли новый. Кстати, хороший костюм был, я потом подарил его сыну. Принесли новую рубашку, галстук – только ботинки мои были. А старые вещи мои мне не подходили: когда меня арестовали, я весил 85 килограммов, а когда меня выпускали – 57…» <…>

Хотя «Дубравина» и приодели, но на том щедрость «принимающей стороны» фактически исчерпалась.

«Мне сказали, чтобы ничего я с собой не брал – только какой-то целлофановый пакетик мог унести… Я взял машинку для свёртывания сигарет, ту, которую мне заключённые подарили, потом, почему-то, кусок зелёного мыла, страшно вонявшего карболкой, и брезентовый пояс от тюремных штанов – зачем, тоже не знаю! Свернул и положил туда. Вот и всё, что у меня было…

Деньги мне не отдали, а у меня было около восьми тысяч марок, да ещё и доллары…»

Итак, тюремное заключение, длившееся для него почти два очень-очень длинных и тяжёлых года, закончилось.

Как было сказано, отпускали его не просто так, но обменивали, причём по очень «высокому курсу»: за одного нашего разведчика давали десять западногерманских шпионов, взятых на территории ГДР и любезно предоставленных нам восточногерманской службой безопасности Штази, а также одного офицера ЮАР, попавшего в плен в Анголе.

Обмен происходил на КПП «Херлесхаузен», между ГДР и ФРГ… Представителей «той стороны» привезли на двух автобусах. В первом ехали те самые одиннадцать человек из «обменного фонда», второй был буквально набит чемоданами и рюкзаками с их вещами. А им навстречу – «Дубравин», с полиэтиленовым пакетиком в руках…

Алексей Михайлович вспоминал: «Приехала легковая машина, за рулём сидел пограничник ГДР – потом я узнал, что это был подполковник восточногерманской контрразведки. Мне сказали: “Иди к нему, он тебя перевезёт”. Я подошёл: “Можно мне сесть впереди, рядом с вами?” – “Конечно, можно!” В это время западногерманский охранник говорит: “Нет, вам лучше сесть сзади”. Контрразведчик повернулся: “Это ещё почему?” Охранник стал что-то объяснять, тот говорит: “Да пошёл ты! Давай садись!” Я сел рядом с ним…