— Понятно, этим занимался не ты и даже подробностей не уточнял, — кивнул Кайлен и вкратце рассказал про визит вдовы и про странности, которые в смерти Ласло присутствовали.

— Ну, да… что-то в этом есть, — без особой уверенности ответил Шандор. — А от меня-то вы чего хотите, Неманич?..

— Подробности осмотра тела. И список всех вещей, которые были при нем.

— А-а-а, — наконец понял Шандор. Мысли его, по всему, были сильно заняты вором с отвор травой, обычно он соображал быстрее. — Ну, трудно вам придется… его Мунтяну осматривал.

Кайлен поморщился: в отличие от Шандора, сержант Мунтяну был не притворным, а самым настоящим материалистом, который «во всю эту чушь» не верил, а к Кайлену относился весьма пренебрежительно, как к «бесящемуся от безделья» дворянскому отпрыску. И капитан Фаркаш почти ничем помочь Кайлену не мог, поскольку на публику всегда выражал полную солидарность со взглядами своего подчиненного.

— Что ж, Мунтяну так Мунтяну… — Кайлен вздохнул, смиряясь с неизбежным. — Какие у меня еще варианты?..

Долговязого сержанта было заметно издалека: он возвышался над собственным столом, как колодезный журавль.

— Мунтяну! Поди-ка сюда! — крикнул ему Фаркаш. — Дело есть.

Рядом они смотрелись забавно: коренастый, плотный капитан и длинный сержант, будто наполовину состоящий из одних ног.

— Господин Неманич, вам чего опять у нас понадобилось? — сразу же поинтересовался Мунтяну. В отличие от Фаркаша, он всегда обращался к Кайлену так, как положено обращаться к дворянам, не забывая вставлять «господин Неманич» почти в каждую свою реплику. Но уважения или хотя бы обычной вежливости в этом не было ни капли.

— Он тебя хотел про Ласло Андронеску расспросить.

— А чего, пошли слухи, что он из могилы встал? — Мунтяну сухо хихикнул.

— Меня наняла его вдова, — невозмутимо пояснил Кайлен.

— Для проведения спиритического сеанса? — продолжил веселиться сержант.

— Для уточнения обстоятельств смерти.

— Обстоятельства смерти такие, господин Неманич: его хватил удар.

— Мунтяну, ты осматривал тело, — Кайлен принципиально никогда не обращался к сержанту по званию. — Какие вещи при нем были?

— Ничего, что могло бы вас заинтересовать, господин Неманич: ни гадальных карт, ни птичьих костей, ни тайных знаков…

Кайлен усмехнулся. «Если тебе, Мунтяну, подклад сделают, — подумал он, — ты даже не поймешь, что это такое. Даже похихикать над этим не сможешь. Потому что какой идиот будет делать подклад похожим на подклад? Он должен выглядеть как обычная вещь…» Он еще каплю поразмыслил — и не стал к этому добавлять чего-нибудь вроде «не приведи Господь» или другой фразы, отменяющей действие сглаза. Случится — значит, случится. Глядишь, у сержанта после этого веселья немного поубавится в организме, большая польза будет.

— А из того, что меня не могло бы заинтересовать — что было?

Мунтяну вопросительно посмотрел на молча сидящего рядом Фаркаша.

— Мы точно должны господину Неманичу служебные сведения разглашать? — поморщившись, спросил он.

— Не должны, — Фаркаш пожал плечами. — Но если ты их не разгласишь, он в другой раз нам преступника поймать не поможет.

— Карманные часы, — унылым тоном принялся перечислять Мунтяну. Весь его вид показывал, что помощь от Кайлена в расследованиях он высоко не ставит, но раз капитан сказал, что ж поделать. — Носовой платок с монограммой «ЛА». Спички. Портсигар. На пальце — кольцо с крупным гранатом. Это все.

Кайлен задумчиво потер лоб. Часы, кольцо и портсигар он видел в доме Андронеску, и на них тоже не было следов порчи или проклятия. Спички… пожалуй, отпадали. Особая вещь, связанная с огнем: чтобы они сработали, их надо поджечь. Однако Ласло перед смертью не курил, а лампа в кабинете была электрическая: покойный питал явную склонность к новомодной технике, у него и дальнофон имелся, хотя позвонить по нему в Кронебурге пока что можно было только в ратушу, в Академию и еще паре-тройке человек.

Одним словом, оставался только платок, с личной монограммой. Значит, придется возвращаться обратно ко вдове Андронеску и выяснять, где он и можно ли на него взглянуть.

— Что-нибудь еще? — кисло спросил Мунтяну.

— Больше ничего, — решил за Кайлена Фаркаш. — Можешь идти.

Кайлен дождался, когда сержант уйдет достаточно далеко, чтобы не услышать, и только тогда сказал Шандору:

— Благодарю за помощь.

— Да не за что. Мунтяну и не кобенился почти, повезло вам, Неманич.

— Наверное, — Кайлен пожал плечами, взял с ближайшего стола маленький клочок бумаги для записей, карандаш, быстро начеркал на ней пару слов, сунул в руку капитану Фаркашу и заспешил к выходу из участка. — Увидимся еще! — крикнул он уже на ходу, махнув рукой. И, уже успев добежать до дверей, услышал за спиной рык капитана:

— Неманич! Ебем ти сунце!

Он, как всегда в таких случаях, резко перешел на липовский, точнее, на самую нецензурную его часть. Кайлен довольно усмехнулся и вышел из участка. В записке, которую он оставил Шандору, было всего три слова: «Я сглазил Мунтяну», — и, вообще-то, Кайлена и поблагодарить можно было. За то, что он сердобольно предупредил о возможных последствиях.

Он все еще не мог привыкнуть, хотя много раз проверил, что все и впрямь работает, прежде чем идти на дело. У него в доме совсем не осталось гвоздей, а дверную ручку пришлось заменить после того, как он, запамятовав, схватился за нее левой рукой. Он купил сразу бронзовую, чтобы больше такого не случалось. Дорого, конечно, но скоро у него станет много денег. Очень-очень много.

Рука слегка тряслась, когда он приложил ее к замку и почувствовал, как тот пульсирует под ладонью, медленно нагреваясь, а потом разлетается в мелкую черную труху. Больше нет никаких преград. Больше нет совершенно никаких преград… И даже если его поймают, из тюрьмы он сбежит: решетки делают из железа, оковы — тоже делают из железа. А значит, он все их может превратить в черную труху.

Малая плата за это — то, что он больше не может касаться голой ладонью ничего, сделанного из железа. Кого это беспокоит? Рука даже не правая, а левая. И золото ей трогать можно. А золота здесь — целая ювелирная лавка, бери не хочу!

Он сгребал украшения в мешок кучей, будто какую-то солому. С прилавка, из сейфа… Даже два из трех стоящих в лавке сундучков открыл, потому что на них были железные замки. Третий, с бронзовым замочком, пихнул в отдельный мешок: дома поковыряется, попозже. Когда лень не будет.

Если замки отпираются сами собой, подолгу ковыряться в них отмычками, как раньше, совершенно пропадает охота. Но и оставлять сундучок здесь тоже было жалко.

Спустя всего каких-то десять минут лавка была совершенно пуста: деньги, какие нашлись, вор тоже забрал. И ушел так же незаметно, как появился. Только поскрипывала на сквозняке незапертая дверь, разметая черную пыль, которая еще недавно была тремя добротными замками замой надежной логрийской конструкции.

Платок не нашелся. Среди одежды Ласло его не было, так что Кайлен отправился искать затерявшуюся вещь в похоронное бюро, где покойного переодевали для погребения. Однако там сказали, что все вещи, снятые с него, передали семье, и потом никакого случайно оброненного платка не находили. Посему проклятый платок оставался главной версией в расследовании, а главными подозреваемыми стала вся прислуга в доме Андронеску: именно они могли платок незаметно взять, потом вернуть, а потом снова забрать, чтобы его не нашли.

Клара Андронеску, разумеется, от таких новостей перепугалась до смерти и немедля решила, что переночует у сестры, а завтра с утра уедет в горы, где у Андронеску имелся охотничий домик, не взяв с собой никого из городской прислуги. Она, все еще, была очень сообразительной, и никого не собиралась истерически увольнять, чтобы подозреваемые не сбежали. А если и сбегут — чтобы их пропажа сразу была видна.