— Ты не потеряешь. — Его голос звучал хрипло, или, может быть, это говорила тяжесть в моей груди. — Ты не потеряешь, потому что я больше не буду участвовать в гонках. Мне это не нужно, но мне нужна ты.

Из меня вырвался еще один всхлип, вызванный облегчением и десятком других чувств, которые я не могла назвать.

Когда я была моложе, мы с друзьями пытались угадать, какими будут профессии наших будущих партнеров. В то время мне было все равно, но я была непреклонна и не встречалась ни с кем из экстренных служб. Ни с пожарными, ни с полицейскими, ни с теми, чья работа была связана с тем, чтобы бежать навстречу опасности ради заработка.

Теоретически футболист должен быть в безопасности, но в моих чувствах к Ашеру не было ничего безопасного.

Может быть, я была эгоисткой, когда просила его отказаться от чего-то, что он любил. Если это так, то так тому и быть.

Я бы предпочла быть эгоистичной, если бы он был жив и здоров, чем бескорыстной, если бы он был похоронен под землей.

Ашер крепче прижал меня к себе.

— Я больше не буду гонять, — повторил он. — Я обещаю.

ГЛАВА 36

Я должен был чувствовать себя более противоречиво после того, как пообещал Скарлетт, что перестану гонять. Сесть за руль было моим вариантом терапии так долго, поэтому отказ от этого должен был вызвать некоторое сопротивление.

Может быть, это случится в следующий раз, когда я услышу о гонке или получу сообщение о новом «Бугатти» от своего автолюбителя. В то же время я не чувствовал... ничего. Ничего, кроме сожаления и яростного, томительного желания никогда больше не заставлять Скарлетт плакать.

Я понятия не имел, что она так относится к моим гонкам, но я должен был знать. Ее прошлое с автомобилями сделало наш разговор в ту первую ночь в Токио неизбежным. С другой стороны, это означало, что дальше все пошло в гору.

Не поймите меня неправильно, мой график на следующие три дня был суровым. «Часы Аоки» забронировал меня на промо-съемки, пресс-конференции, встречи и мероприятия. Слоан снабжала меня кофе, но смена часовых поясов и ранние звонки вздернули мою задницу.

К счастью, с «Аоки» все прошло гладко. Бренд был счастлив, Слоан была счастлива, и Леон был счастлив из своей роскошной квартиры в Лондоне, ублюдок. Мой бизнес-менеджер каким-то образом выпутался из изнурительного путешествия через континент.

Работа поглощала мои дни, но ночи были моими, и я проводил их со Скарлетт.

Ночью я водил ее в свои любимые изакаи (прим. неформальные японские бары), где мы допоздна болтали за выпивкой и закусками. Мы бродили по территории храма Сэнсодзи, освещенные фонари отбрасывали бледно-оранжевый свет на наши переплетенные руки, и предавались воодушевляющим исполнениям старых песен девяностых в одном из многочисленных караоке-баров города (заметка: пение, как и готовка, не было сильной стороной Скарлетт).

Исследование Токио вместе с ней стало для меня настоящим открытием.

Как бы я ни любил Лондон, еще больше мне нравилось находиться вдали от любопытных глаз и перешептываний.

Здесь, среди электрической суеты и шума самого большого города в мире, мы могли быть обычной парой. Никаких маскировок, никаких нервов, никаких укрытий от папарацци. Только мы.

Моя последняя съемка с «Часами Аоки» закончилась рано. Была суббота, поэтому никто не хотел оставаться на съемочной площадке слишком долго. Пока Слоан торчала позади, чтобы перепроверить детали, я отвел Скарлетт на особое свидание, которое запланировал с помощью консьержа отеля.

Я не мог присоединиться к ней в ее дневных туристических экскурсиях, но я мог сделать так, чтобы наша последняя ночь в Токио была как можно более запоминающейся.

— Надеюсь, ты не боишься высоты, — сказал я, открывая дверь на крышу отеля.

Скарлетт остановилась как вкопанная.

— Ашер. — Смех и потрясение пронизывали ее слова. — Скажи мне, что ты этого не сделал!

Ей пришлось кричать, чтобы я ее услышал, потому что менее чем в десяти футах от нее, жужжа винтами, стоял изящный белый вертолет с золотым логотипом отеля, отпечатанным на боку.

— Частная экскурсия на вертолете над Токио на закате, — сказал я с ухмылкой. — Кажется, это подходящий способ отпраздновать нашу последнюю ночь здесь.

Я заплатил кучу денег, чтобы забронировать вертолет в последнюю минуту, но это стоило каждого пенни, чтобы увидеть восторженное выражение Скарлетт, когда мы парили над городом. Я так привык к роскоши в своей жизни, что иногда принимал ее как должное, но, когда я увидел это ее глазами, это что-то сделало с моей душой.

Я не мог описать, что это было, но мне хотелось дать ей все самое лучшее, что есть в мире.

— Это Одайба. — Я указал на популярный развлекательный центр, расположенный на искусственном острове в Токийском заливе. — Мы были там вчера вечером. Вот Сибуя, Токийская башня...

Я уже летал этим рейсом раньше, поэтому я взял на себя обязанности нашего пилота-гида, пока мы снова не приземлились на крыше нашего отеля. Персонал отлично справился с этой задачей во время нашей двадцатиминутной поездки.

Вместо большого пустого пространства из бетона на крыше теперь был изысканный ужин при свечах на двоих, с льняной скатертью, тонким фарфором с гравировкой в ​​виде цветущей вишни и переносными обогревателями. Установка была спрятана в нише, которая защищала ее от сноса при посадке вертолета.

Прерывистый вдох Скарлетт заставил меня улыбнуться.

Я проводил ее до стола, когда вертолет снова взлетел, чтобы обеспечить нам уединение.

Остаток ночи крыша была в нашем распоряжении.

— Будь честным, — сказала Скарлетт, когда мы сели. — Вдохновением для вертолетного тура послужила моя шутка о похожем полете над Гавайями?

— Понятия не имею, о чем ты говоришь. Но гипотетически, если бы это было так, это было бы намного лучше, чем Гавайи, не так ли?

Ее губы тронула усмешка.

— Ты же знаешь, что этого свидания не было. Я тебя дразнила.

— Я знаю. Вот почему я гипотетически сказал, что мой лучше.

Скарлетт рассмеялась и покачала головой.

Наш ужин омакасе (прим. похоже на сет суш, только вместо этого набор из нигири, сашими и др.) был приготовлен лучшим шеф-поваром Японии. В его флагманском ресторане в Осаке был четырнадцатимесячный лист ожидания, но Себастьян потянул за кое-какие связи и убедил его прилететь сюда на выходные.

Один укус доказал, почему у него был четырнадцатимесячный лист ожидания. Каждое блюдо, от трио сашими из тунца до японской вырезки вагю формата A5, было изысканным.

— Я так наелась, что тебе придется нести меня обратно в наш номер в отеле, — простонала Скарлетт, но это не помешало ей доесть последний кусочек чизкейка с зеленым чаем. — Это испортило мне жизнь. После этого я не смогу вернуться к обычной еде на вынос.

— Я сделаю несколько звонков и узнаю, готов ли шеф-повар переехать в Лондон, — сказал я со смехом.

Она оживилась.

— Думаешь, он это сделает?

— Нет, но попытка не пытка.

— Не вселяй в меня таких надежд. — Скарлетт вздохнула и отпила глоток сакэ (прим. рисовое вино). Она огляделась, и выражение ее лица стало задумчивым. Сумерки сгустились до полной чернильной темноты ночи, а мы были так высоко, что даже не слышали шума транспорта внизу. — Здесь так красиво. Хотелось бы, чтобы мы могли остаться подольше.

Сожаление кольнуло меня в животе. Мы улетали обратно завтра, чтобы успеть в Лондон раньше Винсента, но мне бы тоже хотелось остаться подольше.

— Мы всегда можем вернуться, — сказал я. — Это всего лишь один перелет.

— Я знаю, — она поиграла столовым серебром. — Но это будет уже не то.

Я промолчал.

Я знал, что она имела в виду. Я тоже это чувствовал, приближающийся занавес нашего лета, тяжелые бархатные шторы опускаются, чтобы разделить нашу жизнь на «нас» и на «нас и их».