Лежали тихо – мирно, теперь пытаются встать. Не могут. Силёнок хватило, только на то, что бы сесть кое-как. Очумело смотрят ненавидящими глазами, друг на друга. Их покачивает, они ещё еедут…

Очухались немного. Вылупили глаза, как на новые ворота. Синий ободранный нос, смачно икает и закрывает глаза. Смотрит на ободранный нос, с фиолетовыми разводами своего коллегу, участника, почти… гонка щенка и поросёнка.

– Ты это чего на меня вылупился?!

– А ты чо на меня икаешь?!

– Кум, у тебя ничего ннет ппоохмелицца? А, аа?

Закрыл глаза, икнул. Затих. Голова упала, на когда то натренированную вилами и лопатой грудь. И, и запел:

– А ппиава нет, а пива нет, а пиво есть, не надо пива, не надо пива…

– Я буду криво, буудду, яаа. А буду вам я брызгать крииво…

– Швооолоочь, шволошь. Шють не угробил меня. А ещё и кум. Мать, ттвою! А вино жалко, бутылку тыыы, разбил?! Ззаараазза!

И снова запел.

– Ах, Ркацители, ой ркацители, эх, чтобы зубы, оой не болели…

Ух, Ркацители, ах, ркацители, были зубы – ох,улетели.

– Помнишь? Помнишь. Мне нада счас снять стряяясс! Нету, говоришь!

–Я тебя, гад сниму штаны… Нету?! Жлоб! Я тебе дам, нету. Где спрятал бутылку!

– Махнул рукой, как саблей на лютого врага. Голову снести, или хотя бы съездить по физиономии водителя, бывшего водилы, бывшего теперь уже, мопеда.

Не рассчитал угол атаки, не рассчитал боковой ветер, скорость его… Уупали, оба…

Турбулентность!

– Тты шофёр хренов, водитель кобылы дохлой, пьяный ггад. Не мог руль, того, держать! Убью, харя пьяная. Задремал… За рулём, на такой скорости!

Подошёл первый зевака. Бывший колхозный бригадир, по совместительству, агитатор – распространитель лотерейных билетов.

– Ребята, сообразим на троих?!

Один из лежавщих обнаружил, что у него одна рука плавает в луже. Пошлёпал. Уударил, широким жестом трудовой ладони…

– Эх, где моя тельняшка. Не могу жить без моря! Пошлёпал ещё по водице – мутная жижа, брызнула в лицо. Он старательно потёр её, по всей своей благородной когда – то, личности морского волка, называлось же оно, когда то – ли цоо…

Но неожиданно завизжал. Зашумел. Всё лицо жгло, зудело, щипало… Лужа соолёнаяаа… Хотя до моря рукой не достать.… Каких то сорок километров. Откуда такой прилив, цунами?

– И, с кого же это столько нацедили?!…

Кое-как стали на ноги, но они не удержали. Один стоял в стойке, как пёс, перед дичью, на четвереньках, и переднюю лапу даже поднял, оценивая обстановку для боевого решающего прыжка на смерть…

Стоял на коленях и нюхал, нюхал воздух, готовился брать след…

Второй сел таки, умудрился, сел-приземлился на пятую точку, опираясь на ладони, блаженно вытянув ноги в носках.

– Мужики, счастливые вы ребята! Повезло, что живёте в Крыму, а вот Африкаа!…

– Ты, агитатор хренов! Ппошел ты сам в свою Африку! Тебе шо нада?!!

– Вот там жисть дааа… Пей не хочу. Там и денег нету, а зачем! Вот житуха!

– Чо те нада, присосок трудового народа. Рабочих набираешь в Москву, ишачить за копейки!? Опять агитацию разводишь?!!

– Нет, хлопцы, шо вы? Наш мужик ездил туда по путёвке. Выиграл в лотерею, рассказывал мне по секрету в чайной.

– Какой мужик? Брешешь, стерва!

– Да вы его знаете. Улитки собирал. Денег у него, как улиток после дождя. Разбогател…

Был в Африке, там есть дерево такое, большое и листья большие, как наши лопухи. Утром у них тоже бывает роса, как у нас в Змеиной балке.

– А в листьях, они как корыто, нет, сковородка, круглые листья, собирается роса…в каждом по три ложки, а то и три с половиной. – Два листа – сто граммчиков, готово, есть! Во! И вот чудно, хмельная, крепче бражки второго винограда. Как чача грузинская. Негры у них на работу не ходят, не ишачат как мы, дураки, а ладошками черпают и того, глотают как надо. И рукава и штаны сухие.

– Туристы тоже пристроились. Но с дерева потом не могут слазить, потому что у них качество, не бадяжат, как у нас бензин, на заправке. Крепкая, зараза.

–Так вот. Ужрутся. И засыпают. Падают потом, как переспелые груши. Ляп! И, и нету ваших. Так это ладно. Негры, хоть и чёрные, а зубы и ладони белые. Жалко их.

– А туристы и белые и жёлтые, но, правда, потом тоже синие и зелёные. Только негры и зимоой и летоом – одним цветом. Сам чёрный, а ладони и зубы белые. Так ладно, что люди, а то и попугаи. Друг дружке рассказывают человеческим языком, и по русски и по негритянски, про халяву, и что бьёт по башке, креепчишшааяа, вот и ужираются. Божья тварь, а меры не знает. Жалко. Они же говорят и, даже когда созреют, ну под завязку, и не то, что люди, лыка не вяжут, черти, буровят чорти шо. Во, Африка. Потом они падают, потому, что запашок у этой халявы, как у нас вино, самодельное, не магазинное, разбадяженое, крепость и запах как у изабеллы с мускатным! Вот это вещь! А падают потому, что бесплатно. – Сладкая, халявная, вот и падают.

– А тут, мать твою, каждая гривна, потом и кровью достаётся. Представляешь, под деревом мужики и попугаи валяются.

– Ну и пусть валяются.

– Неее, красотааа, нет ни тебе вытрезвителя, ни 15 суток, ни штрафов. Лежи себе и испаряйся, и испражняйся…

– Нет! Говорят там хуже милиции, и даже гаишников. В кустах сидят, караулят трезвенники. Как только кто готов, прыгают и тащат чёрти куда, в свою столовую для малышни. Они трезвенники. Слоны хоть и похмеляются, но не дуреют, а эти гады трезвенники, даже запах не терпят. Это кошки дикие, ну это львы или тигры, один хрен, и только сторож прозевает, хвать и домой, готового, хоть ещё и живой. Во. Как.

– Не бреши, такого не бывает.

– А этим,– не лучше, плохо. Их потом фермеры собирают и отвозят на тачках.

– Куда?

– Целовать верблюда. Туда сами не пойдут. Ни за какие деньги.

– Туда сами не ходят. Отвозят!

– Как?

– А вот таак…

– Собирают на тачку, как дрова…

И попугаев и людей… Попугаев те, которые проспятся – в клетку, продают в зоопарк или туристам и сиди в клетке, хош говори, хош чирикай,– никакой похмелки до конца дней твоих. А тех, которые не оклимались, на шампуры – туристам за большие деньги, нее, – дооллары. Говорят. Брешут. Деликатес, мужики берут, говорят хорошо действуют мужикам, силу молодецкую дают. Хорошо старикам, оживает и у них, силишша, как у обезьян…Носатые обезьяны, какие то там живут ещё.

– Что твой Геракл, со своим тринадцатым подвигом?! И то, он всю ночь трудился, и девки, того, молодые, а тут вон слон у них, жрёт как наши мандарины, яблоки, на этом дереве…так у него сорок подвигов, и то днём, а тамм ещё и ночь в запасе. Во! Как у слона крепость – корня жизни!!!

– Мать твою!!! Агитатор хренов. Кровопивец вонючий. Аспид рода человеческого, дай я его по морде врежу!!! Харю, вон какую отожрал, дай я его!!

– Не надо, не надо…

Слушай, а мужиков – то куда?! Они живые?

– Живые, живые не живые… какая разница! Не. Не все живые. А может в глубоком упадке… Хто их там шшупает пульс?! Дерево то большое и всё мокрое и склиськое. Воо Бааоообааб, красотища, как у нас *Утюг*. Тты лазил на него?

– А какого хренушки я там не видал?! Там туристы, кацапы жрут с девками водку…

– Я, тебе, хряк, кнур кастрированный, покажу, что такое бабоооб…

– Не матерись, пьянь, вон уже люди собираются, спрашивают, когда поминки будут справлять… Я ещё живой. Вот им, поминки. Ввот такого им!!

И, и, цирковым приёмом, скрутил по четыре кукиша…на двух своих ладонях…

Мааастер. Мать ттвою…

– Нет такого дерева у них! И у нас, хренушки! А то бы построили за речкой, рядом новую чебуречную. Счас у нас дельцы, хлеб жрём с опилками. Лежит неделю, не плесневеет, да и хлебом не пахнет… А ты Баобаб…

– Слушай, кум, у нас говорят, на Ай Петри такое растёт, большущее, на бесстыдницу похоже, и коры нет, голое такое, гладкое, как у моей бабы, это в молодости, когда пацаны были… Рассказывала раньше.

– А в Ялте, тоже говорят, в Никитском, вырастили такое…