Выписки из мудрых книг уже лежали стопками.

Прошёл год. Исхудал ещё. Понял, что не успевает.

Теперь он уже читал философов Христианской религии. Что такое рай и что такое ад.

– А как в Индии. Они понимают, верят в инкарнацию. Реинкарнацию. Где эта девочка, совсем маленькая, которую отвезли к ней, домой, как она очень просила, и узнала своих прежних родителей. Родственников, показала, место, где росло её любимое дерево, шелковица, которое спилили.

Как в это сладко верить. … Хочется, что бы это было так. По вере и тебе воздастся, – это он уже уяснил. Осталось только – Это.

Что такое параллельные миры?

Какая связь с теми кто уже та-ам. Как с ними происходит контакт. Как связаться с ушедшими?

Обмолвиться хотя бы, одним словом.

Да или нет?

Есть ли там солнце?…

*

Последние дни ему было зябко. Жарко. Потом стал замерзать. В Крыму. Летом. И, он садился на солнышке и рассуждал…

Говорил сам с собой. Не хотел видеть ни кого.

Общаться, смотреть, как тебя, пока ещё живого оплакивают, – не хотел.

На тумбочке, у его кровати лежала раскрытая книга Р. Моуди – Жизнь земная и последующая. Строчка. Ох, эта строка… была подчёркнута, где было ясно, – ТО, чего он так боялся… – есть.

ВЫХОД СОЗНАНИЯ НА БОЛЕЕ ВЫСОКИЙ УРОВЕНЬ БЫТИЯ.

… Потом ещё творение, книга на столе.

– Т. Эндрюс. Как узнать, кем вы были в прошлой жизни. И, рядышком, как то особо видно ещё творение ума Человека… Артур Форд, – ЧЕЛОВЕК, не может умереть… И первая страница,– Откровения самого известного в мире медиума о жизни после смерти.

… На его письменном столе осталась молитва, которую читают при расставании Души с телом. В книгу вложил закладку… Чистый альбомный ватманский лист. Нарисованы тушью, пером песочные часы.

Верхняя часть колбы – пуста… Песок весь был внизу, в колбе…

Время.

Его время остановилось…

Остановилось ли?

*

У отца, врача, психолога, только хватило сил сказать на кладбище:

– Мой сын отдал свою жизнь за науку…

За нас…

Молодая красивая Оксана, стояла и смотрела пустыми сухими глазами, на этот земляной холмик.

… Она читала его записи в книгах с отметинами…

Читала, и не понимала, где он теперь, там, под землёй. Может рядом…

А мы плачем.

Но слёз уже не было.

*

Дни шли за днями. Шли. Летели. Улетели. Ушли.

Один их знакомый, друг, а может просто прохожий. Остановился, постоял, посмотрел на красивую Оксану и погладил её своим старческим, тёплым, ласковым взглядом. Подошёл поближе, и, почти в ухо сказал.

… Ты послушай. Посмотри. Подумай. Недавно умер мой тесть – Дед Андреич. Да ты его знала. Всякое было. Прошло три дня, как его похоронили на красивой горе, на кладбище, он сам указал это место раньше. Видно далеко, даже обсерваторию. И вот, приснился, да не приснился, явился во сне как живой, потом сказал…

– Вот жил я, там, на горе, ступеньки, даже ходить во времянку на кухню, пятнадцать ступенек, уже не мог.

– Пообедать там и то нет сил. Да зачем, и нужна мне такая жизнь. И вино и кушать было чего. А на что эта жизнь. Такая.

… Утром все родственники услышали это сообщение, оттуда, с той как говорят преисподней.

– Не надо мне на могилку приносить вино.

Я теперь не хочу.

Не нужно это.

Здесь хорошо.

И ничего не болит.

Ты знаешь, я уже привык и не обижаюсь, когда у меня спрашивают об этом… Да мне уже и не шестнадцать, а я тащу эту плащ-палатку старую, не модную, с балкончиками и накомарниками, цветную, красивую, праздничную, если хочешь точнее. Я хожу в походы вот с этой военной, видавшей виды плащ-палаткой. Особенно незаменима она в дождь. Горожане не любят непогоду, ругают её, но дождь – это молодость, травка-муравка, хлебные колоски, огороду польза. Вспомни, как после дождя весело, как после грозы – праздник у всего живого…

И все-таки я люблю дождь. Вот уже и косточки иногда ломит на непогоду, но ничего не могу с собой поделать. Мальчишки бегают, радуются дождю, понимают – благо это.

У каждого человека случается такое, что запоминается на всю жизнь. Вот и у меня такое было. Хотя и давно.

… В 1943 году отец мой пришел с фронта. Мы плакали от радости, что пришел, что живой. Кончились слезы, когда отец сказал, что у него отпуск на трое суток – фронт был недалеко…

Трое суток.

– Три дня и три ночи.

Самое счастливое утро в моей жизни: отец усадил меня на плечи, и мы пошли в лес. Шли долго, делали короткие пробежки, снова он просил держать его за уши. Как сейчас помню эти холодные уши, а я держал и боялся, чтоб ему не было больно. И сейчас все помню, как будто это происходило вчера.

Он прятался от меня, а я боялся потеряться, но, сколько радости было, когда он аукал и звал: "Сынооок, я здесь"… Мне даже сейчас от этих воспоминаний тепло на сердце.

В лесу как-то вдруг стало темно. Посмотрел со страхом на отца. Налетел ветер, шквальный, заскрипели деревья, и полил дождь. Настоящая буря, с громом и молнией. Пещеру в горах мы не нашли. Но отец быстро построил домик. Настоящий, брезентовый, плащпалаточный домик. Где он его взял, я не видел, как из воздуха материализовался.

Мой коллега-преподаватель надолго замолчал. Достал военную фляжку, налил в алюминиевую кружку и по фронтовой, по сто граммов, осушили.

Дождь. Ветер. Гроза. Эхо в горах. Но у нас тепло и уютно.

Прошло трое суток. Три дня и три ночи. Отец ушел на фронт. Плакать было нельзя. Он ушёл. Не вернулся. Не верилось, что пришла похоронка.

Я очень скучал за отцом и ждал. В День Победы все встречали воинские эшелоны. Отца не было.

… Прошли годы.

– Ты знаешь, какая была потом жизнь? Трудно. Голодно. И вот, когда было совсем невыносимо, и нужен был совет, я брал палатку, вот эту, отцовскую и шёл в лес. Дождя, конечно, не было, но я строил отцовский дом. Лежал там, сидел, думал. Дышал этим плащпалаточным воздухом… Сказать, что я люблю этот запах – значит, ничего не сказать. И ты знаешь, я не представлял его себе и не воображал, знал, что он здесь, рядом, чувствовал его, здесь, со мной… Больше не думал о проблемах. Просто был с отцом.

И, правда, проблемы решались. Или уходили. Я-то знал – отец мне помогал. А уж если начинался дождь, хватал плащ-палатку и в лес. И уж, конечно, не один, а как тогда в сорок третьем, с отцом…

Мне, как и тебе, за пятьдесят, но вот когда идет дождь, а я в автобусе или на уроке – все равно смотрю на дождь, как на сказку с красивым счастливым концом и чувствую, как неведомая сила вливается во все клеточки моего тела, от макушки до самых ступней. Знаешь, какая-то энергия радости.

Был дома, глянул как-то в зеркало – удивился: помолодел в одночасье, радость в глазах, то ли еще что-то, но, чувствую, помолодел. Где-то читал, что оттуда, из параллельных миров, они могут материализовать желаемое и, даже обновление организма… Но, сам знаешь, наше общество неверующих, поделишься, а тебя – в дурку: ещё, учитель, скажут, а в бабушкины сказки веришь…

Особое состояние

Я потом с этим настроением хожу долго, и даже ученики говорили, что замечали это моё состояние радости, которое ты передаешь другим, не замечая этого сам. Но пацаны, святые души, это чувствуют. Они ещё не совсем отравлены черствой жизнью, ржавчиной телевидения… Это потом долго не проходит, да я и не стараюсь избавляться от Такого. Отец оттуда мне помогает.

Я сначала думал, что это ностальгия, по детству тоскую. Нет у меня хороших воспоминаний. Ты знаешь, какое было у нас, то детство, послевоенное. Мурашки по коже, вспоминать не хочется. Какая уж там ностальгия.

Да ты как-то мне сам рассказал о себе. Я помню. Были мы тогда в походе, в землянках партизанских ночевали в брянских лесах. Зима. Снег. Сугробы. Помнишь? Дым, кровати-брёвна…

– Да, на Украине была тогда "веселая" пора – страшный голод, об этом тогда вслух и говорить нельзя было. От голода вымирали деревни. Я видел, как ночью растащили тушу павшей от истощения лошади. Так её за одну ночь разобрали так, что остались только копыта, грива и хвост. Я видел позже, в Ростовской области, волки зимой загрызли лошадь, так хоть кости остались, а после людей – ничего…