Городец-Мещерский – немедленно сжечь! Эх, заодно бы и Москву! Но заодно не получится. Думать, думать! Он ведь знает, какие кирпичи московских стен надо расшатывать…
Тохтамыш вышел к гостям в сопровождении сына, холодный, непроницаемый, твердой рукой взял священную чашу, из которой пили его предки, приложился и протянул сыну. Тот, отпив, вернул чашу отцу. Мурзы и беки провозгласили здравицу в честь великого хана. Когда опрокинулись кубки, рога, пиалы, Тохтамыш поднял руку.
– Славные беки и мурзы! Край ваш богат, велик и красив. Но сердцу степняка милее полынные горькие степи. Моя Орда завтра начнет кочевать к Синим Водам, оттуда вернется к берегам Итиля. Здесь вы можете пасти своих коней и скот, никто вас не тронет. Когда вы мне потребуетесь, я пришлю к вам скорых гонцов. Но если даже их не будет, запомните мою волю. Через год, на исходе месяца больших трав, вы с отрядами воинов обязаны находиться там, где река Дон сближается с Итилем.
Гости замерли.
– Отберите самых опытных и сильных в охоте, пусть они будут на самых крепких лошадях. Много не надо, мы ведь не войну затеваем.
Князья облегченно переводили дух.
– Да! В награду за вашу преданность и ваши дары я зову вас на большую охоту в степи между Итилём и Яиком. Вы, может быть, слышали, какие несметные тучи сайги, дзеренов и диких лошадей там пасутся, сколько там птицы дрофы и стрепета, сколько журавлей, лебедей, гусей и уток грудится на озерах и реках, сколько красных лисиц и жирных тарбаганов, чье мясо нежнее воска, водится в степных травах. Каждый из вас тысячу раз испытает твердость своей руки и зоркость глаза, быстроту своего коня, удар соколов и хватку ястребов. Если же чужие племена попадут в наши облавы, каждый сможет добыть иную дичь. Сбор – между Итилем и Доном. Оттуда начнем мы первую большую облаву, а когда перейдем Итиль, навстречу нам зверей и птиц погонит Едигей.
Князья улыбались: велика честь присутствовать на такой охоте, где распорядителем – великий хан.
– Кто наберет сотню добрых джигитов – приходи с сотней. Кто наберет пять сотен – приводи всех. Но больше пяти сотен не надо. Лишь бы были сильнейшие и каждый – с двумя заводными конями. Охота будет долгой.
На другой день гости разъехались. Перед закатом Тохтамыш объявил военную тревогу. Оставив малый отряд охранять семейные кочевья и скот, он с десятью тысячами всадников выступил на запад. Всю ночь, меняя коней, воины шли малознакомыми отрогами и предгорными долинами. Никто ни о чем не спрашивал, но большинство решило, что хан ведет их в Таврию и Крым, чтобы внезапным набегом захватить и разграбить города фрягов. Вспоминали богатства, которые минувшей осенью привез хану кафский посол. Одного опасались: не спугнуть бы фряжских толстосумов, не дать им времени погрузиться на корабли.
Когда лучи раннего солнца обогрели спины всадников, в широкой долине заблестела многоводная Кубань. На ее берегу, обильно поросшем терном и травами, хан остановил войско и тотчас устроил смотр. Бесстрастные нукеры под досмотром сотников и тысячников из ханского тумена проверили каждый десяток, выявляя, нет ли отставших, потерявших или забывших в лагере оружие, предметы снаряжения, запасы пищи. Во все время смотра хан стоял на кургане, верхом на буланом жеребце, покрытом тигровой шкурой. Едва смотр закончился, по знаку темника, назначенного начальником смотра, войско сомкнулось кольцом вокруг кургана и началась расправа над нерадивыми. Одному тысячнику и двум сотникам, потерявшим на переходе людей, отрубили головы. Воинов, у которых нашлись изъяны в вооружении и лошадях, нещадно били палками по голым спинам. Едва напоили коней – поход продолжился. До-прежнему шли на закат. Когда садилось солнце, сделали остановку и был короткий смотр. Казнили только одного десятника – он прозевал сигнал, поданный начальником. Поротых не оказалось.
Солнце скатилось за край травяной степи – войско выступило в полуночную сторону по следам легкоконных разъездов. Знакомые созвездия странно смещались в усталых глазах джигитов, они никак не могли понять, куда же ведет их повелитель. Утренняя заря упала на лица, и кони оживились, зафыркали, улавливая ноздрями знакомые запахи и чуя конец пути. Лишь теперь воины догадались, что было только учение и они вернулись к семейным становищам.
Снова – строжайший смотр. Наказывать никого не пришлось. Трое сотников, чьи всадники оказались лучше подготовленными к походу, были объявлены тысячниками, и хан самолично приколол к их плечам золотые знаки. Шестеро десятников стали сотниками, а их места заняли сильнейшие из простых всадников. Возвышение почти неслыханное, по Орде пошел говор о щедрости великого хана.
Ордынский воин получал жалованье в размере стоимости от двух до пяти лошадей: всё зависело от того, как он нес службу и воевал. Десятник получал жалованье своего десятка, поэтому он был прямо заинтересован в том, чтобы каждый его подчиненный имел наибольшую плату. Сотник получал жалованье, равное жалованью пяти своих худших десятников. Тысячник – жалованье пяти худших сотников. Система оплаты воинской службы в Орде заставляла каждого начальника только и думать о том, чтобы его люди были лучшими в походах, на смотрах и на войне. Эту систему Тохтамыш и привел в действие внезапной проверкой – по ее результату заново определялось жалованье каждого всадника.
Слух о происшедшем разнесся по Орде мгновенно. Всюду теперь ждали тревоги, мурзы и наяны беспощадно мордовали подданных за малейшее небрежение к лошадям, за всякую неисправность снаряжения. Начальники вдруг стали понимать, что Тохтамыш не менее беспощаден, чем Мамай, только он опаснее – потому что законный хан и потому что никто заранее не знает его мыслей.
Орда снова медленно кочевала к закату по привольным долинам предгорий. Рассылаемые ханом гонцы заверяли князей племен в миролюбии и благосклонности повелителя. Князья же спешили задарить владыку, чем могли: нередко разоряя свои земли, покупали мир. Степной хищник откармливался, залечивал опасную рану, полученную на Непрядве.
Трудно обвыкался Тупик в новом положении – в доме его на Великом Посаде поселилось маленькое горластое существо, которое потребовало столько забот, сколько не требует целый воинский десяток. Дарья и слышать не хотела о няньках – все время отдавала беспокойной дочке. Сердце Тупика исходило нежностью и тревогой при каждом детском крике, но все время чувствовал себя лишним в светлице жены, громадный и большерукий, пропахший ременной сбруей и лошадьми. Впервые, кажется, с болью отрывался от дома, выезжая для встречи царьградского посольства. Только служба семейные дела в расчет не принимает, и нынешняя служба не в пример прежней.
Кончилась пора молодого ухарства, иное прозвище надо заслуживать. А то – «Тупик». Оружие страшное, да годится оно лишь железо плющить, дубовые кряжи колоть. Чтобы заслужить иное достойное прозвище, надо показать не одну силу и смелость, но и разум зрелого мужа. Не то до седых волос ходить сотским, да из сотских могут выпереть при случае, как вон Олексу. Хотя Олекса все ж молодец. Еще осенью, когда стало известно о замирении в степи и потребовались люди в Кафу для встречи и охраны в пути царьградских послов, он первым вызвался, заявив, что протирать штаны, сидя в стольной, есть кому и без него. Его послали начальником стражи, и теперь Боброк велел передать Олексе: коли доведет посольство до самой Москвы благополучно, быть ему снова сотским.
Зачастили на Русь константинопольские посланники – со всех сторон припекает ныне Византийскую империю бесконечные войны с соседями, внутренние восстания, предательский разгром крестоносцами Константинополя в четвертом крестовом походе и создание ими на территории Византии Латинской империи, которую лишь через полвека императорам удалось сокрушить с помощью болгар и генуэзцев, а главное – веками работавшая изощренная система высасывания соков из своих крестьян и ремесленников для прокормления пышного двора и громадного чиновничьего аппарата довели Второй Рим до жалкого состояния. Некогда самое могущественное и богатое государство мира превратилось в бессильный обломок самого себя, неспособное изменить закостенелых форм. По его землям беспрепятственно водили свои полчища военачальники султана Мурада, враг уже стучался в ворота его столицы.
