[1] Отец когтей – африканское название трубкозуба.

[2] Небиу – 8 ладоней, ок. 60 см.

[3] Этеменанки (с шумерского «Дом основания неба и земли») – зиккурат в Древнем Вавилоне, предполагаемый прототип Вавилонской башни. Высотой примерно 91 м. Была разрушена по приказу суеверного императора Селевкидов Антиоха I, споткнувшегося там во время жертвоприношений в III в. до н.э. Башня была разобрана, а из ее кирпичей построен театр.

[4] Эсагила (с шумерского «Дом поднятой головы») – храмовый комплекс, посвященный Мардуку, богу-покровителю Вавилона. Крупный культурный центр Древнего мира, расположенный в современном Ираке.

Хатшепсут открыла глаза и уставилась в глинистый потолок. По углам сгустились тени. Очи немного слезились ото сна, из которого ее что-то выдернуло, но вот что – понять она пока не могла. Голова плохо соображала. Великая царица провела ладонями по щекам и помассировала виски. Тяжко вздохнула.

В покоях стояли прохлада и полумрак. Комната находилась в западной части дворца, поэтому солнечные лучи еще не успели проникнуть внутрь и нагреть воздух. Справа на ложе храпел Сененмут. Пробежавшись по нему взглядом, она вновь невольно подметила красоту его поджарого и крепкого тела. Позади него виднелась прикроватная тумба из черного дерева. На ней стоял пустой кувшин из-под крепкого пива. Оттуда долетал остаток аромата фиников. До сладкого напитка они вчера не добрались. Хотя такая шальная мысль мелькнула в голове после их бурного соития. Но она так устала этой ночью… И слишком много выпила…

«Удовлетворить Хатхор полностью удалось… как и меня».

Она невольно скосила взор на сундук с драгоценностями, стоявший у стены напротив. Два алебастровых кубка валялись на крышке. Естественно, оба тоже пустые.

«Хороший вечер… хорошая ночь… надеюсь, сегодняшний день станет и вовсе прекрасным».

Хатшепсут закрыла глаза, готовая снова отойти ко сну. Рано вставать сегодня в ее планы не входило. Когда разум стал проваливаться в благодатную дрему, в дверь покоев тихонько постучали. Царица резко подняла веки. Видимо, именно этот звук разбудил в первый раз. Робкий, осторожный стук в дверь. Она прислушалась. Спустя несколько секунд неизвестный постучал вновь. Также тихо и аккуратно, словно дверь была из стекла, и незваный гость опасался ненароком ее разбить.

Хатшепсут застонала от негодования, а затем тряхнула храпевшего Сененмута за плечо. Тот проворчал нечто нечленораздельное, однако продолжил пребывать в объятиях сна.

– Проснись! – цыкнула она, вновь пихая зодчего.

Сененмут застонал и с трудом разлепил глаза.

– В чем дело? – прохрипел он, не вполне соображая, что происходит.

– Кто-то пришел.

– Да?

В этот момент стук в дверь повторился.

– Слышишь?

– Угу, – буркнул Сенемут, садясь и опуская босые ноги на прохладный пол.

В голове все шумело, подобно морскому прибою на берегах Уадж-Ур[1]. Он встряхнулся и провел ладонями по лицу.

«Не надо было столько пить».

Заложив руки за голову, скрестив стройные ноги и покачивая ступней, Хатшепсут наблюдала за тем, как любовник пытается придти в себя.

– Сходи узнай, кого там ветром принесло в столь ранний час.

– Иду, моя госпожа, – пробухтел под нос Сененмут, подбирая схенти с пола.

«А спать с царицей не так легко, как кажется… будь я проклят…».

Натянув одежду на чресла, он выдохнул и поднялся. Голова закружилась, а треножник стал двоиться в глазах.

«Зря я вчера столько выпил… соберись, давай… а не то полетишь с крыши вниз головой. С нее ведь станется».

С трудом восстановив равновесие и отогнав остатки сна, он заковылял к выходу. Шум в голове слегка поутих.

Остановившись у двери, зодчий прокашлялся и спросил:

– Кто осмелился прервать покой Божественной супруги?

– Стража, господин.

– Чего надо? – грубо молвил Сененмут.

– У Великой царицы просят встречи.

Он обернулся к Хатшепсут. Та продолжала посматривать на него, вальяжно устроившись на ложе и покачивая ступней.

– Там у тебя приема просят.

– Отошли, – бросила она, – слишком рано.

Сененмут почесал лысину:

– А если это что-то важное?

Хатшепсут перестала покачивать ногой, а затем провела руками по обнаженным грудям. Зодчий увидел, как затвердели ее манящие соски.

– Мне кажется, – томно прошептала царица, – у нас есть дела поважнее.

Чувствуя приступ возбуждения, Сененмут крикнул через дверь:

– Божественная супруга почтит просителя своим присутствием позже!

– Это срочно, господин! – взмолился стражник по ту сторону.

– Да в чем там дело?!

– Проситель не сказал. Он говорит, это не для чужих ушей.

Зодчий вздохнул:

– Ну и кто этот проситель?

– Яхмеси Пен-Нехбет, господин.

Сененмут вздрогнул.

– Кто-кто? – переспросил он.

– Яхмеси Пен-Нехбет.

Зодчий обернулся и изумленно уставился на Хатшепсут. Возбуждение как рукой сняло.

– Там Яхмеси пришел, – прошептал он вмиг пересохшими губами.

– Что? – царица перестала поглаживать грудь.

– Это Пен-Нехбет явился.

Хатшепсут резко села:

– Он здесь?

Сененмут молча кивнул.

– Ты сказал, что он должен быть на лодке вместе с ним! – медленно проговорила она, пронзая взглядом.

– На ладье, – непроизвольно поправил ее он, все еще пребывая в растерянности.

Глаза Хатшепсут угрожающе сузились до мелких щелей. В них заплясал опасный огонь.

– Ты еще поправлять меня удумал?!

– А… я… – Сененмут ощутил внезапную слабость в коленях. Будто пронес мешок пшеницы через весь город. – Прости меня, моя госпожа, я…

– За-мол-чи. Иначе швырну в тебя кубком.

Грудь Хатшепсут вздымалась в порыве сдерживаемого гнева, и теперь она уже не выглядела столь манящей и желанной.

– Передай, что я буду ждать его в тронном зале.

Однако Сененмут ее не расслышал. Целый ворох мыслей, подобно стае мошкары, взвился в голове. Зодчий стоял у входа в покои и отстраненно пялился в пол.

«Что же произошло? Почему Яхмеси Пен-Нехбет здесь? Он и вправду же должен быть сейчас с ним на прогулке по Хапи! Для чего ему встречаться с госпожой? Неужели что-то и вправду случилось? Но, во имя Амона, что?».

– Сененмут!

– А?

Он так глубоко погрузился в себя, что не услышал, как она обращается к нему. Зодчий перевел взгляд в сторону Хатшепсут. В этот миг на нее страшно было смотреть. Лицо раскраснелось. Глаза метали молнии. Изящные пальцы вцепились в кровать и теперь напоминали лапы хищной птицы.

– Передай, что я буду ждать его в тронном зале! – зашипела она.

– Я…

– Ты слышал, что я сказала?!

– Да, моя госпожа, – прошептал он.

Царица наклонила голову влево:

– У тебя язык отсох?

– Н-нет, лотос мой.

– Тогда, во имя Амона, воспользуйся им!

Зодчий, наконец, пришел в себя и передал стражнику через дверь:

– Божественная супруга снизойдет до своего слуги. Она встретится с ним в тронном зале.

– Слушаюсь! Я передам радостную весть господину Яхмеси Пен-Нехбету!

По ту сторону послышались шаги, спешно удаляющиеся от покоев царицы.

Хатшепсут встала и, обнаженная, подошла к сундуку с драгоценностями, взяла алебастровый кубок и швырнула его Сененмуту. Тот с трудом умудрился поймать его на лету.

– Налей мне пива, сейчас же!

– Осталось только сладкое, – промямлил зодчий, на негнущихся ногах направляясь к прикроватной тумбе.

– Знаю. Моя голова ясна, и память не отшбило. Или ты на это намекаешь?!

– Нет-нет, моя богиня! – трясущимися руками он поднял с пола кувшин. – Прошу госпожу простить своего верного слугу. Он что-то плохо соображает.

– Ха! – царица потянулась за платьем. – Тогда слуге стоит проветрить голову. Спрыгнуть с крыши, например.

Сененмут не выдержал и пролил часть напитка на черное дерево.

– Дерьмо, – вырвалось у него.