– Ты останешься сегодня.

Голос стал чуть мягче, но зодчий прекрасно знал, что ее просьба равносильна приказу.

Сененмут низко поклонился:

– Твое желание закон для меня, госпожа.

Ее губы подернула вялая улыбка:

– Тогда принеси мирры и пива. Хочу немного отдохнуть. А потом скажешь, что имеется у тебя на уме.

– Уже лечу, словно на крыльях, – проворковал он, и тихо вышел из покоев. Почти бесшумно, как он это умел. Вскоре звук касания сандалий о глиняный пол растворился где-то в глубинах дворца.

Она же вновь обернулась к стене, закрыла глаза и представила город…

Солнце уже полностью покинуло небосвод, на котором стали высыпать мириады многочисленных звезд. Ни одно облачко не мешало созерцанию красот ночного неба.

Город погрузился во мрак. На улицах зажгли факелы. С высоты дворца они казались такими же маленькими яркими звездами, как те, что сияли наверху. Где-то вдали раздался громкий лай собаки. В зарослях прибрежного камыша шипел встревоженный крокодил. Квакали лягушки. Временами доносились оклики стражников, совершавших обход. Однако в остальном ничто не нарушало наступившей тишины. Уасет отходил ко сну.

Однако ей было не до сна. Голова оказалась переполнена думами. Мысли вились, словно разъяренный осиный рой, в котором глупое дитя поковыряло палкой. Она чувствовала, что едва сдерживаемый гнев готов снова вырваться из клетки, подобно голодному льву.

И лишь вновь раздавшиеся шаги Сененмута помогли совладать с яростной вспышкой.

«Он способен успокоить меня простым присутствием».

– О, Апоп ненавистный! – воскликнул Сененмут, заходя в покои. – Темно, хоть глаз выколи.

– Под кроватью должны быть кремнии, – не оборачиваясь, бросила она, – зажги огонь в треножнике.

– Сейчас все будет, госпожа моя, – пообещал зодчий, пытаясь на ощупь найти прикроватную тумбу из черного дерева, инкрустированную серебром.

Впотьмах он случайно ударился о ножку кровати в виде золотой фигурки льва. Сененмут едва не выронил кувшин с пивом, который держал в правой руке. С тонких губ посыпались приглушенные проклятия.

Не поворачиваясь, она издала беззвучный смешок.

«Он такой смешной, когда ругается».

До носа долетел приятный аромат пшеничного напитка, приправленного медом. Запах мирры благодатно действовал на нее. Кажется, гнев стал отступать, сменяясь усталостью.

Тихо ворча себе под нос, Сененмут поставил посуду на тумбу и полез под ложе, шурша руками впотьмах. Потребовалось несколько мгновений, чтобы он нашел искомые предметы и выполз обратно. Раздался стук камня о камень. Полетели искры. И вот у входа уже горел огонь в медном треножнике. Пламя тихо потрескивало, выхватывая из темноты частички окружения. Покои озарились приятным тусклым светом. Теперь Сененмут мог не бояться расплескать по полу пиво. Ухватив глиняный кувшин, он разлил хмельной напиток по двум алебастровым кубкам и покосился на нее. Она продолжала стоять, молча всматриваясь невидящим взором во тьму.

– Ра справится с Апопом и без тебя, – буркнул он.

– Верно, – тряхнув головой, ответила она и отошла от стены, – я устала.

Зодчий ухмыльнулся:

– Если долго стоять на одном месте, то можно пустить корни.

– Ха!

Сененмут плюхнулся на кровать и ухватил кубки обеими руками. За годы, проведенные рядом с ней, он научился легко улавливать настроение своей госпожи. Вот и сейчас, взглянув на нее, понял, что можно отбросить церемониальный тон.

– Так дай же своим прекрасным ножкам отдохнуть.

Криво усмехнувшись, она сбросила сандалии и расположилась на ложе возле него. Ниже колен тут же разлилась истома. Она ощутила, как сильно гудят ступни. Подголовник из слоновой кости приятно холодил кожу. Со стороны окна доносился слабый ветерок, начинавший остужаться под действием ночной темноты. Запах мирры и звук его голоса заставили полностью успокоиться. Голова стала ясной, но мысли не покидали ни на миг.

Она взяла протянутый кубок и отхлебнула напитка:

– Ммм… Прекрасно.

– Для тебя я всегда выбираю все самое лучшее.

– Я знаю, – она отпила еще немного, – ну, что предложишь?

– Выпьем пива, расслабимся, проведем отличную ночь…

– Я не об этом, – перебила она, – что будем делать с ним?

– А, – в голосе Сененмута невольно просквозило разочарование, – вот ты о чем. Хотела вроде отдохнуть?

– Хотела. Но дела все-таки важнее.

Сененмут притворно застонал:

– Может, отложим все это до завтра?

Она отмахнулась и совершила еще один глоток:

– Отдохнем, когда примем решение.

– Тебе и вправду стоит немного отвлечься…

– Сененмут! – она слегка повысила тон и сдвинула брови.

– Хорошо-хорошо, – сдался он, не рискуя спорить. – Так, чем тебе не нравится мысль с храмом Ипет-Сут? – зодчий в свою очередь отпил пива, осушив кубок едва ли не на треть. – Хапусенеб твой верный подданный. Он сделает все, как полагается. И даже лучше.

– Слишком ненадежно, – недовольная, что приходится повторять, ответила она, – мало ли, что может пойти не так? Я не хочу рисковать.

– Не понимаю твоих опасений, – проворчал Сененмут, отрешенно глядя в сторону.

– Потому, что я умею просчитывать наперед. А ты – нет, – подметила она, вертя кубок в ладони.

Зодчий вздохнул, но спорить не стал. Да и кто он такой, чтобы делать это? Его взор устремился вперед.

У противоположной стены виднелся огромный сундук из такого же черного дерева, как и прикроватная тумба. Ларь украшала синяя глазурь, а по бокам были нанесены желтые изображения Херу.

«В нем она хранит свои любимые драгоценности. А знает ли госпожа, что моя любимая драгоценность – это она сама? О, Амон, надеюсь, что знает. И я не могу расстраивать свою богиню. Значит, придется пойти на риск. Очень большой и серьезный… даже кощунственный, но…».

Сененмут вздрогнул и тяжко вздохнул.

Она покосилась на него:

– Что, мысли кончились?

Зодчий сдержанно улыбнулся:

– Есть еще одна. Она посетила меня, пока я шел впотьмах за выпивкой.

– О, – она согнула ноги в коленях и с нетерпением посмотрела прямо в его карие глаза, – тебе явился сам Джехути[15]? Так, рассказывай, давай!

Еще раз подметив про себя красоту ее синих очей, Сененмут наклонился и прошептал ей кое-что на ушко.

Услышав слова, сорвавшиеся с его уст, она ощутила легкое возбуждение. Изящные пальцы крепче обхватили алебастровый кубок. На щеках зарделся румянец. Однако взгляд стал ледяным и сосредоточенным.

– Что скажешь, моя прекрасная госпожа? – поинтересовался Сененмут, слегка отстраняясь и смачно глотая пиво.

– Хм… – ее рот слегка приоткрылся, холодный взор устремился в сторону, – интересно…

– На что только ни пойду для своей богини.

Она вновь обернулась к нему:

– Интересно, но опасно.

Сененмут пожал плечами:

– Кто не рискует, тот не пьет…

– Опять ты за свое! – поморщившись, перебила она, – Понабрался откуда-то этих словечек.

– Я же был простым зодчим! – извиняющимся тоном ответил Сененмут. – Со всякими оборванцами приходилось дело иметь.

– Ты уже не простой зодчий, – напомнила она, – так что прекращай.

– Как скажешь, госпожа, – притворно вздохнул тот, – значит, эта мысль тебе тоже не понравилась?

Загадочная улыбка промелькнула на ее пухлых устах:

– Я такого не говорила. Я сказала, что это опасно… но мне нравится.

– Ради тебя я хоть с Апопом сражусь, – Сененмут вновь приложился к кубку.

– Хочешь стать джати[16]?

Он аж поперхнулся, выплевывая пиво обратно.

Довольная произведенным впечатлением, она грациозно потянулась, словно дикая кошка:

– Вижу, что хочешь.

Сененмут отставил сосуд и ошеломленно воззрился на нее.

«Боги всемогущие, вот теперь… теперь риск полностью оправдан! И плевать на кощунство! Джати… Скажи мне кто об этом пару лет назад, в лицо бы рассмеялся!».

– Что с тобой, Сененмут? – наслаждаясь его изумлением, проворковала она. – Слишком душно, аль дар речи потерял?