А по родной планете защитников он ударил с ходу, просто пролетая мимо. Накинутая на её ионосферу «сеть» расползлась по всему чужому небу, а когда замкнулась, полностью его покрыв, то за несколько скоротечных минут дистанционно впитала в себя огромное количество энергии местного светила и, не выдержав, взорвалась. Поток всесжигающего пламени упал на планету рек и озёр — родного дома коренных обитателей.

А «Мессия» в это время уже подлетал к другой планете, где, он уже точно знал, есть колония. Его мощный мозг уже дешифровал сигналы, на которых переговаривались существа, и он теперь точно знал, что в этой солнечной системе остальные планеты необитаемы. Зато колонии развившихся рептилий имеются ещё в восьми ближайших системах. Ему предстоит много работы. Не стоит задерживаться.

Уничтожив последнюю колонию, «Мессия» подошёл к ближайшей звезде, создал очень длинный и очень тонкий протуберанец, через который и стал напрямую пожирать плоть светила, восполняя потери энергии. Но, странное дело, несмотря на то, что «Мессия» находился у исходящей жаром звезды, настолько горячей, что её адское дыхание с трудом выдерживала даже его совершенная обшивка, Накопитель чувствовал только холод. Как-будто это было не солнце, а ледяной гигант. И холод всё усиливался. Нарастал, подминал и подчинял. Пронизывал настолько, что Накопитель сам становился холодом…

Охотник проснулся от лязганья собственных зубов. За ночь тело остыло, и теперь холод проникал в него всё глубже и глубже, грозя добраться до самого сердца. Хаима и Сары рядом не оказалось, но снаружи доносились приглушённые голоса. Сладко, с особым смаком, будто пробуя на вкус давно забытый деликатес, выматерившись, Охотник полез наружу. Все тело занемело, пальцы вообще отказывались двигаться, отчего с пологом он прокопался так долго, что уже хотел его просто оторвать, всего его сотрясала крупная дрожь.

Когда он, чертыхаясь, выбрался таки из «палатки», Сара и Хаим замолчали и повернули головы в его сторону.

— Треплемся? — Раздражённо бросил он, хотя и понимал, что они в его дурном расположении духа не виноваты.

— И тебе доброе утро. — Ответила Сара.

— Если оно, конечно, доброе, в чём я лично сильно сомневаюсь… — Повторил Охотник чью-то фразу, вот только не помнил — чью.

— Ты по утрам на удивление вежлив и дружелюбен. — Включился в разговор Хаим.

— Поели? — Не стал обращать на это внимания Охотник.

— Да. И Псы тоже. А вот твоя доля. — Ответила Сара и подвинула в его сторону вяленое мясо, лежащее в чём-то, что, по-видимому, должно было символизировать собой тарелку. На мясе отчётливо виднелась ледяная крошка. Охотник почувствовал, что потихоньку звереет.

Однако ему удалось совладать с собой и даже вполне отчётливо, без громыхания зубов, выговорить:

— Собирайте тогда палатку и вещи. Как поем — сразу двигаемся.

Процесс поедания заледенелого мяса оказался на редкость увлекательным. Когда Охотник доел, его разве что на ходу не подбрасывало, так его колотило. С трудом ухватив лямку саней, он накинул её на плечо и крупной рысью помчался вперёд. В тот момент времени его весьма слабо интересовало — успевает за ним сладкая парочка или нет.

Как оказалось — нет. Пока он их дождался, стоя на ветру, он успел снова замерзнуть. Поэтому, как только между ними осталось метров десять, он снова развернулся и помчался вперёд, но теперь старался делать это более размеренно, чтобы приток и отток тепла происходил не скачками, а размеренно и более-менее стабильно.

Вот только на шестой раз они отстали настолько, что ему пришлось скакать через сани, пока они не подошли. На их измученных лицах было написано такое искреннее страдание, что Охотник, витиевато выразив своё отношение к вопросу, объявил привал. Хаим и Сара, будто по команде, рухнули на сани.

— Так мы не неделю будем идти, а месяц, а то и два. — Пробурчал он.

— Охотник, — слабым голосом ответил Хаим, — мы идём так медленно не потому, что не хотим быстрее, а просто потому, что не можем. Ты можешь сколь угодно злиться на нас, сколь угодно нас подгонять, но это ничего не даст. Мы сами хотим быстрее. Искренне хотим. Нам тоже плохо и неуютно в этой заснеженной пустыне, но мы не можем.

— Тоже? А кто сказал, что мне здесь плохо?

От удивления Хаим и Сара даже приподняли головы, несмотря на крайнюю измождённость.

— У тебя голова не перемёрзла? — Проявила участие Сара. — Ты ж сам из кожи вон лезешь, только бы побыстрее оказаться в Горах. Разве не так?

— Что ж здесь хорошего? — Выразил своё удивление и Хаим.

— Нет, мать вашу! — Сорвался таки Охотник, давая выход копившемуся с утра раздражению. — Не перемёрзла! А хорошего здесь то, что кроме холода, озверевших мутантов и голодных фартанов здесь больше ничего и нет!

При упоминании о мутантах и фартанах Сара и Хаим беспокойно заёрзали. Охотник на это широко ухмыльнулся и продолжил:

— А в остальном здесь очень даже хорошо. Гораздо лучше, чем в вашем сраном Ковчеге, гораздо лучше, чем в сраном Городе Надежды, гораздо лучше, чем в не менее сраной Независимости. Никто не стоит над душой, никто ничего не требует, не размахивает флагом какого-то там долга. Только я и эта пустыня, где всё зависит только от меня. Где я предоставлен самому себе и только от меня зависит — где и как я буду завтра. Ни с кем не нужно считаться, ни на кого не нужно делать поправок — сам по себе. Разве это не чудо? А вот вы двое, — он ткнул в них пальцем, — в эту идиллическую картинку не вписываетесь. И именно поэтому я «из кожи вон лезу», — передразнил он Сару, — чтобы побыстрее оказаться в Горах. Ещё вопросы?

— Так почему бы тебе просто не оставить нас? — Спокойно спросила Сара. — Может как-нибудь и добрались бы с божьей помощью.

— С божьей помощью вас фартаны бы обглодали. — Уже более спокойно сказал Охотник. — А оставить вас не могу потому, что это именно я вас сюда и вытащил. Это мой долг теперь — довести вас до Гор, как бы напыщенно это не звучало. Я спас вас и теперь за вас отвечаю, иначе это не имело смысла вообще. Это ноша, которую я взвалил на себя добровольно. Правильная или неправильная, имеющая смысл или бессмысленная совершенно, но моя. Понимаешь? Так сложились обстоятельства, конечно, но я ведь мог решить и иначе. Однако решил именно так. И теперь я скорее прибью вас сам, чем оставлю… Вся моя жизнь в последнее время — это рассказы посторонних мне людей и… не людей о том, кто я такой и что я должен делать. Рассказы противоречивые и, подозреваю, что правды в них одинаково. Но что касается вас — я выбрал сам. Это важно. А теперь вы валяетесь пузами кверху и усиленно не делаете ничего, тем самым делая всё возможное, чтобы нас нашли и пожрали. Я хочу довести вас до Гор. И при этом хочу, по вполне понятным причинам, остаться в живых. Однако подобные желания, как вижу, исключают друг друга. И это меня бесит. Что тут непонятного?

Сара молча поднялась, вздохнула и пошла в том направлении, в котором они двигались до привала. Хаим, кряхтя, тоже поднялся, впрягся в лямку и пошёл за Сарой. Охотник немного удивился, но смолчал.

— Вот только, — добавил он так тихо, что разговаривал больше сам с собой, — вряд ли я могу уверенно сказать, что эта самая добровольно взваленная на себя ноша меня радует. Просто обстоятельства сложились так, что поступить иначе я не мог. Вполне возможно хотел бы, но не мог…

Кажется, они его не слышали.

Последующие три дня Хаим и Сара только и делали, что оправдывали возложенное на них доверие. Так рьяно, что привалы получались сами собой — они просто падали без сил и судорожно хватали ртами ледяной воздух. До Гор оставалось ещё далеко, но большую часть пути они уже прошли вполне приемлемыми темпами. Охотник прямо нарадоваться на них не мог. Правда, радоваться приходилось молча. Парочка настолько выбивалась из сил, что им становилось совсем не до разговоров. А разговаривать сам с собой Охотник не считал интересным. К тому же, он начал опасаться, что они себя попросту «спалят» и ему придётся тащить их на себе. Если не хоронить здесь, в заснеженном краю.