— Это… это не может быть… — прошептал я, чувствуя, как ноги начинают подкашиваться.

Но образы продолжали обрушиваться на меня. Вот Джинсу на утренней подработке — метёт улицы Сеула, его тело ломит от усталости, но он продолжает работать, зная, что не может остановиться. Вот он в компании, где его постоянно унижают и издеваются, заставляют делать самую грязную работу, а в его глазах каждый раз плещется боль, но и решимость. Решимость бороться за своих родных, несмотря ни на что. Каждая деталь его жизни была как яркая вспышка в моей голове. Я видел всё — его мысли, его страхи, его мечты. И эти мечты… они были такими маленькими, такими простыми. Он не хотел богатства, не хотел славы. Он просто хотел, чтобы его семья была здорова и счастлива.

— Я… теперь я Ким Джинсу? — слова сорвались с моих губ, но ответа не было.

И тут вдруг пришло еще и осознание, словно лавина, заполнившая каждую клетку моего существа. Словно с каждым мгновением, с каждым ударом сердца, в меня вливалась новая информация. Но это не просто воспоминания о бедности, страданиях или отчаянии. Это было больше. Гораздо больше.

Вместе с жизнью Джинсу в меня проникли и его знания. Знания языка, культуры, каждого мельчайшего аспекта корейской жизни. Я понимал, как устроен этот мир, так, как будто жил в нём всю свою жизнь. Корейские слова, фразы, которые раньше были для меня чуждыми и непонятными, теперь звучали естественно. Я знал их. Я мог говорить на этом языке, думать на нём. Каждое предложение складывалось в моей голове с точностью, как если бы я вырос здесь, среди этих узких улиц и небоскрёбов Сеула.

Я чувствовал, как вся глубина корейских традиций проникала в моё сознание. Тонкости поведения, уважение к старшим, неизменная иерархия, которая пронизывала каждую часть общества, стали моими. Я вдруг осознал, что теперь понимаю, почему Джинсу никогда не жаловался, почему он молчал и терпел. Это было укоренено в самой сути его культуры — никогда не показывать слабость, всегда сохранять лицо. Даже если внутри бушевала буря, снаружи ты должен быть спокоен, как зеркало на воде.

— Боже мой… — прошептал я, чувствуя, как всё это знание поглощает меня с невероятной скоростью.

Теперь я знал, что значит быть частью коллектива, семьи, общества, где каждый шаг, каждое слово имеет значение. Корейские традиции о семье, о важности заботы о старших и поддержке младших стали для меня настолько реальными, что я не мог поверить, что когда-то жил иначе. Уважение к матери и сестре, которое двигало Джинсу, теперь было моим. Эта жизнь, эта культура… всё это стало частью меня.

Всё, что раньше казалось мне чуждым и непонятным, теперь имело смысл. Я знал, почему он так упорно работал, почему продолжал бороться, несмотря на все унижения. В его мире, в мире Кореи, семья была священной, и жертвы ради неё — естественная часть жизни.

Я чувствовал, как каждый аспект корейской культуры вливается в меня, как плотный, насыщенный поток. Мудрость предков, уважение к традициям, стойкость перед лицом невзгод. Я вдруг осознал, что все эти традиции и ценности Джинсу не были просто абстрактными понятиями. Теперь это было частью моего внутреннего кода, моих принципов. Как будто всё это время я ждал, чтобы стать этим человеком, носителем этих знаний и верований.

Ноги окончательно отказались меня держать. Я рухнул на холодный кафельный пол туалета, чувствуя, как мир снова уходит из-под ног. Перед глазами всё поплыло, и, кажется, на какое-то время я снова потерял сознание.

Когда я очнулся, тишина наполнила комнату. Мои мысли медленно возвращались на свои места. Я осторожно сел, чувствуя, как боль пульсирует в голове. Ещё не до конца осознав, что происходит, я снова посмотрел на своё отражение. Но теперь я уже не был Максом.

Во мне было слишком много от Джинсу. Воспоминания этого бедолаги заполнили меня, как густой туман, через который едва пробивался свет моих собственных мыслей. Я знал всё о его жизни. Я знал его боль, его страхи, его отчаяние. Это была жизнь, в которой он только и делал, что пытался выжить. Жизнь, полная боли и жертв.

Я чувствовал, как тяжесть этой жизни наваливается на меня, сжимая грудь так, что становилось трудно дышать. Я был Джинсу. Вся его жизнь, вся его борьба теперь была моей.

Но я не мог жить так, как он. Я не мог принять эту судьбу. Жить жизнью, в которой нет места мечтам, нет места счастью… я не мог этого вынести.

— Жить так нельзя… — прошептал я себе. — Я должен выбраться. Я не могу так больше.

Мои мысли метались, как бешеные звери в клетке. Но вместе с ними, я почувствовал нечто ещё. Как удар молота по наковальне, в голове пронзила новая волна боли. Я схватился за виски, пытаясь остановить этот разрыв, но было уже поздно. Оно пришло снова. Часть меня, та часть, которая была Максом — гениальным кризис-менеджером, вернулась.

Я закрыл глаза, погружаясь в эту новую, но знакомую силу. Макс. Он был тем, кто мог развернуть любую ситуацию в свою пользу. Он был тем, кто поднимал компании из пепла, кто знал, как использовать свои способности для успеха. И сейчас, эта часть меня ожила вновь. Это был не просто шанс. Это был вызов.

— Ну что ж, Джинсу, — сказал я вслух, обращаясь к своему отражению. — Пора выбираться из этой задницы.

Я смотрел на себя в зеркало, и теперь это был не просто Джинсу. Теперь это был Джинсу с разумом Макса. Я знал, как работает этот мир, я знал, как манипулировать обстоятельствами и как играть на слабостях других. У меня был опыт, которого у Джинсу никогда не было. И я собирался использовать его до последней капли.

— Файтинг, — усмехнулся я, глядя в глаза своему отражению. Это был вызов самому себе. Это был призыв к действию.

Больше не будет места страху, больше не будет места унижениям. Я выберусь из этой дыры, я сделаю так, чтобы эта жизнь стала не просто борьбой за выживание, а победой. Я знал, что у меня есть всё необходимое, чтобы это сделать. Я был Максом — человеком, который спасал компании, который спасал людей. И теперь я должен был спасти Джинсу.

Я ещё раз взглянул на свои руки. Чужие, но теперь уже мои. Они сделают то, что нужно. Они вытащат нас из этого болота.

— Джинсу, — сказал я тихо, почти шёпотом, — мы справимся. Мы выберемся. Это больше не твоя жизнь. Это наша жизнь. И мы сделаем её такой, какой она должна быть.

Я глубоко вдохнул, чувствуя, как разум возвращает себе контроль. Больше не было времени для паники. Теперь была только цель.

Стук. Громкий, требовательный, как будто кто-то решил выбить дверь. Я вздрогнул, и сознание вырвалось из хаотичного водоворота мыслей, возвращая меня обратно в реальность. Руки всё ещё сжимали раковину, а я смотрел в чужое лицо, отражённое в зеркале. Но этот стук не дал мне утонуть в панике. Мне нужно было выйти.

Я медленно повернулся к двери, сердце бешено колотилось, как будто вот-вот выпрыгнет из груди. Но я понимал — отсидеться в этом туалете не получится. Я глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, но от этого легче не стало. Рука потянулась к замку, и я открыл дверь.

Передо мной стоял мужчина. Я узнал его сразу — начальник отдела. Он был одет в строгий костюм, его лицо было застывшей маской презрения и отвращения. Человек, который смотрел на Джинсу, как на низшее существо, как на мусор, который можно вытирать о ноги. И теперь этот взгляд был направлен на меня, точнее, на меня — в теле Джинсу. Холодная волна ненависти и презрения прокатилась через его лицо, но он сдержался.

— Что ты там делаешь, Джинсу? — процедил он сквозь зубы. — Думаешь, ты можешь себе позволить прятаться в туалете, пока все остальные работают?

Я стоял, не зная, что ответить. Ещё секунду назад я был в панике, но теперь, стоя перед этим человеком, я почувствовал глухую, едва заметную ярость. Я всё ещё был под властью сознания Джинсу, его привычек, его страха перед начальством. Но внутри меня, внутри этой оболочки, жила другая часть — Макс. И эта часть не терпела, когда с ней так обращались.