— Она в центральной больнице, — ответил я. — Её зовут Ким Ёнхи.

Он достал телефон и набрал номер. Всё происходило так быстро, что я не успел ничего сказать. Я стоял, смотрел, как он делает один единственный звонок. Его разговор был коротким, всего несколько секунд, но в его словах читалась твёрдость.

Когда он повесил трубку, я почувствовал, как что-то изменилось. Минсу посмотрел на меня с тем же спокойствием и произнёс:

— За твоей матерью теперь присмотрят надлежащим образом.

Я замер. Эти слова ударили по мне, как гром среди ясного неба. За моей матерью теперь будут следить… лучше? Что это значило? Моя голова закружилась от всех мыслей, которые начали метаться в голове.

Сначала был шок. Как может простой звонок изменить всё? Как возможно, что человек, просто набравший несколько цифр, может решить вопрос, который волновал меня больше всего? Ведь ещё несколько часов назад я не знал, в каком состоянии находится моя мать. Я боролся с чувством беспомощности, с тревогой, с болью. А теперь этот человек просто взял и убрал все мои страхи, как будто это было мелочью.

Потом пришло облегчение. Наконец-то я мог дышать. Это было как невероятное освобождение — зная, что теперь за моей матерью будет надлежащий уход. Но вместе с облегчением пришла волна новых эмоций — недоумение, страх и осознание того, что я теперь по-настоящему вошёл в мир, где всё решается на другом уровне.

Что это значило для меня? Как я должен воспринимать этот жест? Ведь в нашем мире такие действия никогда не бывают просто так. И это тоже было частью той игры, в которую я теперь вступал.

Я стоял на месте, чувствуя, как моё сердце колотится в груди, а мысли, как вихрь, захватывают меня всё больше.

Прошло две недели с того момента, как Ли Минсу привёл меня к Хвану, и с тех пор моя жизнь начала медленно, но уверенно меняться. Казалось, что вокруг меня кипела активная деятельность — меня словно натаскивали на всевозможные дела, курируемые Хваном. Каждый день начинался с нового задания, встречи или инструктажа. Но если говорить честно, в этом не было ничего нового для меня. Казалось, что все вокруг убеждены, что я нахожусь в процессе обучения, но на деле я больше чувствовал себя сторонним наблюдателем за чем-то знакомым и, порой, довольно примитивным.

Мои дни начинались с того, что Ли Минсу вёл меня от одной задачи к другой, рассказывая о том, как работают процессы в этой корпорации. Всё было гладко, ровно и предсказуемо — структура, иерархия, отчёты, переговоры. Но как только я углублялся в суть происходящего, мне становилось ясно, что большая часть этих процессов была до боли знакома. Больше того, многие из них выглядели устаревшими. Это был настоящий театр абсурда. Внутри я едва сдерживал смех, наблюдая за тем, как серьёзные лица людей раздувают значимость рутинных процедур, которые я бы давно усовершенствовал, если бы хотел.

Минсу, конечно, старался. Он с педантичной точностью рассказывал мне о каждом нюансе работы. Иногда я ловил себя на мысли, что его стремление впечатлить меня было даже трогательным, как если бы он был старшим братом, показывающим младшему, как правильно катать мяч. В его манере говорить о вещах, которые для меня были элементарными, чувствовалась искренняя убеждённость в том, что всё это для меня — великая наука. На самом деле, это было скорее напоминанием о том, как легко можно запутать систему, если она слишком полагается на «опыт и традиции», забывая о необходимости обновления.

Каждый день приносил мне всё больше понимания местного менталитета. Я начал видеть, что корейская корпоративная культура, которую я до этого знал лишь поверхностно, имела свои тонкости и правила. Например, деловой этикет здесь был возвышен до уровня искусства. Каждый жест, каждая пауза в разговоре имели своё значение. Иерархия была не просто структурой — это была своего рода незыблемая догма, где каждый знал своё место и редко пытался выйти за его рамки.

Однажды на встрече с одной из команд, отвечающих за внутренние коммуникации, я наблюдал, как их руководитель, старший менеджер в возрасте около пятидесяти лет, вёл долгие обсуждения с коллегами. Всё сводилось к тому, как лучше оформить еженедельный отчёт для Хвана. Я слушал это, сидя в углу, и едва сдерживался, чтобы не фыркнуть. Они обсуждали форматирование отчёта так, будто это был вопрос национальной безопасности. «Или, может, стоит использовать 12-й шрифт вместо 11-го?», — предложил кто-то с полной серьёзностью, а я внутренне вздрогнул от этого предложения.

— Файтинг, — тихо сказал я себе, пытаясь держаться и не выдать своего удивления. Внутри меня клокотал смех, но я знал, что нельзя показывать это. Здесь никто бы не понял моих насмешек. В этой системе такие вопросы были действительно важны.

Я начал понимать, что большая часть того, что здесь делалось, не имела ничего общего с эффективностью. Это была борьба за признание, за место под солнцем в глазах высшего руководства. Мои собственные наработки, которые я применял раньше, были куда более продуктивными и инновационными, но раскрывать свои карты здесь было бы слишком преждевременно. Я не хотел, чтобы кто-то начал задаваться вопросом, откуда у меня такие знания. Это было бы слишком подозрительно для человека, который только что вступил в команду.

Тем временем, я постепенно понял, что к Хвану я пока приближаюсь лишь формально. Мне поручали мелкие дела, анализировать текущие отчёты, но основное внимание уделялось тому, чтобы я «вошёл в курс дел». Это была своего рода проверка — наблюдают, как я справляюсь, сколько терпения у меня есть и как я вписываюсь в коллектив.

Единственное, что действительно оказалось полезным за эти две недели, так это расширение моих знаний о местных особенностях ведения дел. Я начал понимать, что корейская корпоративная культура сильно отличается от того, к чему я привык раньше. Здесь было важнее не то, как ты выполняешь свою работу, а как ты вписываешься в коллектив. Постоянные собрания, выслушивание мнений всех участников, даже если их идеи были откровенно бестолковыми, — всё это часть общего процесса.

Однако что-то внутри меня не давало спокойно сидеть на месте. Я начал чувствовать, что меня раздражает это постоянное притворство. Казалось, что все здесь знают о недостатках системы, но никто не решается что-либо менять. Все действовали по принципу: «Так было всегда, значит, так должно быть». Это напоминало мне медленно двигающийся поезд, который давно пора модернизировать, но никто не решается даже предложить это, потому что все боятся сбить его с рельсов.

Я, конечно, сохранял своё спокойствие. Играл по правилам, выслушивал, делал вид, что внимательно учусь. Но внутри меня что-то подталкивало к действию. Я чувствовал, что могу изменить всё это. Но пока нужно было ждать подходящего момента. Пока что я был всего лишь «ассистентом помощника», и это положение позволяло мне оставаться в тени. Я мог наблюдать и анализировать, не вызывая лишнего внимания.

Порой, находясь на очередной встрече или просматривая очередной отчёт, я ловил себя на мысли, что делаю всё механически, без особого энтузиазма. Но всё это было нужно. Это было частью той игры, в которую я вступил. Я понимал, что сейчас от меня ждут терпения и сдержанности, но рано или поздно мне предстоит показать, на что я действительно способен.

Ситуация становилась особенно комичной, когда мои «кураторы» старались объяснять мне вещи, которые я знал лучше их самих. В такие моменты я чувствовал, как внутри меня закипает смешанное чувство превосходства и легкого раздражения. Но я держал всё это в себе, позволяя людям верить, что они ведут меня по пути просвещения.

— Джинсу, ты понимаешь, как важно следить за всеми мелкими деталями в отчётах? — спрашивал Ли Минсу на одной из встреч, как если бы я только вчера узнал, что такое отчёты.

— Конечно, Минсу-ним, — отвечал я с искренним видом, хотя внутри меня кипела мысль: «Я могу сделать это лучше и за полчаса».