И в этот момент я начал чувствовать, как всё это наваливается на меня с новой силой. Мать лежит в больнице, её состояние неизвестно, а совсем скоро — та самая встреча с акционером, которая может изменить мою карьеру. Но как я могу думать о работе, когда жизнь мамы висит на волоске? И как я могу оставить Хану одну в такой момент? Эти мысли метались в моей голове, как рой пчёл, не давая покоя ни на секунду.

Я снова посмотрел на часы, понимая, что вот-вот уже наступит время для встречи, а я по-прежнему не знаю, что делать. Хана, которая обычно была так собрана, не двигалась с места. Она тоже не знала, что ей делать — идти на занятия или остаться здесь, ждать вместе со мной новостей. Я видел её борьбу, её желание быть полезной и в то же время её страх перед тем, что она может потерять ещё одного близкого человека.

И вдруг, как будто в ответ на все эти мучительные раздумья, из двери в коридор вышел врач. Его лицо было серьёзным, но в его глазах я заметил что-то, что заставило меня сжать кулаки в ожидании. Он подошёл к нам и тихо произнёс:

— Состояние стабилизировано. Кризис прошёл, и теперь всё будет хорошо. В ближайшие сутки она будет под наблюдением. Навестить можно будет завтра.

Эти слова прозвучали для меня как облегчение, но вместе с тем — как тяжёлый вздох после долгого напряжения. Я почувствовал, как напряжение, которое я держал внутри себя, начало отпускать. Мама была в безопасности. По крайней мере, на данный момент. Но это облегчение не пришло сразу. Оно было смешано с усталостью и страхом, что всё может повториться. Я сидел, смотря на врача, пытаясь осознать, что это действительно произошло, что она будет в порядке.

Хана выдохнула и, наконец, разрыдалась. Я взял её за руку, и мы сидели так несколько минут, молча обрабатывая новость. Мама будет в порядке, но это был сигнал. Сигнал, что время перемен пришло не только на работе, но и в нашей жизни.

Мы с Ханой вышли из здания скорой помощи. Я почувствовал, как на плечах осталось тяжёлое напряжение, но теперь, когда состояние мамы стабилизировалось, это давало хоть немного уверенности. Хана пошла в колледж, а я, осознавая, что времени почти не осталось, быстро направился на работу. Моя голова была полна мыслей — о матери, о скором визите к акционеру, о Хане, которая, несмотря на всё, держалась так стойко. Но сейчас было важно одно — я катастрофически опаздывал.

Путь на работу казался мне каким-то нереальным. Время будто сжалось, и с каждой минутой я всё больше осознавал, что приближаюсь к важнейшему моменту в своей жизни, и одновременно понимал, что времени у меня почти не осталось. Проходя мимо центрального офиса корпорации, я краем глаза заметил, как от здания, где находился наш отдел, идёт молодой парень в дорогом костюме. Он двигался уверенно, в его шагах и манерах читалось высокомерие и уверенность в своей значимости. Его костюм выглядел как произведение искусства — идеально скроенный, с тонкими линиями, подчёркивающими статус и успех.

Он шёл прямо на меня. Мы встретились взглядами, и на его лице появилось узнавание.

— Джинсу? — сказал он больше утвердительно, чем спрашивая.

Его слова прозвучали спокойно, но с таким тоном, что я сразу понял: этот человек знает, кто я, и его слова не оставляют сомнений.

— Пошли, тебя ждёт Хван саджан-ним, — добавил он, не дав мне возможности задать вопросы.

Хван? Имя не сразу показалось мне знакомым, но потом я вспомнил — это тот самый акционер, который слушал мой прошлый доклад и который пригласил меня к себе. Я развернулся и пошёл за парнем, чувствуя, как напряжение в теле усиливается. Что именно ожидало меня на этой встрече, я не знал, но уже интуитивно понимал, что от этого зависело слишком многое.

Мы вместе вошли в центральный офис. Мы направились в сторону лифтов, а я всё больше замечал детали, которые в в прошлые визиты оставались незамеченными.

Лифт, на котором мы поднялись, был обит мягкими кожаными панелями, а зеркальные стены создавали ощущение бесконечности. В лифте стоял лёгкий аромат, скорее всего, специально подобранный, чтобы успокаивать тех, кто входил сюда. Это было не просто офисное пространство — это был настоящий храм бизнеса, где каждый элемент был тщательно продуман.

Мы вышли на последнем этаже. Коридоры здесь были просторными и невероятно роскошными. Полы были покрыты коврами глубокого синего цвета с золотыми узорами, напоминающими традиционные корейские мотивы. Они создавали впечатление уюта, но в то же время — величия. Картины, развешанные вдоль стен, изображали сцены из корейской истории, величественные горы и долины, напоминавшие о глубоких корнях этой нации. Здесь не было ничего случайного — каждая деталь была создана для того, чтобы подчеркнуть статус тех, кто работал и решал судьбы в этих стенах.

Освещение было мягким, но при этом достаточным, чтобы подчеркнуть шикарность интерьера. Золотые и бронзовые светильники свисали с потолков, их тёплый свет отражался в полированных деревянных панелях стен. Всё это говорило о том, что здесь работают люди, для которых важен каждый момент, каждое решение. Это был мир, в который мне ещё предстояло войти.

Мы шли по коридорам, поворачивая то в одну сторону, то в другую. Моё сердце учащённо билось, и я чувствовал лёгкий озноб, который бегал по спине. Наконец, мы подошли к массивной двери — приёмной Хван саджан-нима. Парень, который меня вёл, остановился перед секретарём — элегантной женщиной, которая сидела за своим столом. Она выглядела безупречно, её строгий костюм был таким же идеальным, как у моего проводника, и её глаза сразу же скользнули по мне, будто проверяя, действительно ли я тот, кого они ожидали.

— У себя? — коротко спросил парень.

Женщина кивнула, не произнося ни слова. Это было как молчаливое согласие, знак того, что мы можем войти. Никаких формальностей, только движение к цели.

Парень открыл дверь, и мы вошли.

Мы вошли в кабинет, и сразу стало понятно, что это был не просто рабочий офис. Это место было символом власти, статуса и роскоши, которую можно встретить лишь на самом верху иерархии. Вокруг царила изысканность: мягкие ковры с золотыми узорами покрывали пол, их рисунок будто уводил взгляд в бесконечность. Стены были обшиты тёмным деревом, которое сияло в свете мягких, тёплых ламп. Всё здесь говорило о богатстве, но это было сделано с вкусом, без показной роскоши, как если бы сама мощь и влияние людей, сидящих в этом кабинете, не нуждались в лишних напоминаниях.

На одной из стен висела огромная картина — пейзаж с горными вершинами, обрамлёнными туманом. Картина напоминала о традициях и величии корейской природы, но в то же время оказывала странное давящее впечатление, словно символизировала то, что, достигнув высот, можно легко потеряться в облаках. Напротив этого шедевра стоял массивный стол из чёрного лакированного дерева, покрытый стеклянной панелью, на которой были разложены аккуратные стопки бумаг и несколько дорогих ручек.

За этим столом сидел тот самый акционер — Хван саджан-ним. Его взгляд был сосредоточен, но в то же время в нём читалась усталость, которая пронзила меня, как только я вошёл в кабинет. Я «включил» своё эмоциональное восприятие и почувствовал… что-то большее, чем просто усталость. Это была безнадёга, тяжесть, как если бы на его плечах лежал груз, который он не мог снять. Это чувство проникло в меня, словно холодный воздух, и на миг я почувствовал себя так, будто находился в центре этого его мира, заполненного давящими обязательствами и усталостью.

— Ты заставил меня ждать, — его голос звучал мягко, но с оттенком нетерпения. — Надеюсь, причина действительно важная?

Я замер на мгновение, осознавая, что его раздражение могло быть серьёзным препятствием. Но я был готов. Взгляд Хвана был направлен прямо на меня, он ждал ответа. Ему нужно было что-то весомое, чтобы оправдать моё опоздание. Я вдохнул, стараясь быть предельно честным.

— Моя мать ночью попала в больницу, — ответил я спокойно, стараясь не показывать, насколько это меня тронуло. — Это и есть причина моей задержки.